Обратная сторона вечности - Виктория Угрюмова

– Я поговорила с монахами, – утверждает она очевидную истину.

– Я видел.

– Если ты все знаешь, то знаешь, что они меня и вправду немного успокоили, но не сказали ничего такого, что я бы сама не чувствовала. Я так и не услышала от них, кто ты. И не поняла, чем я смогу тебе помочь.

– Меня еще нет, – пожаловался толстяк. – Поэтому я расползаюсь буквально на твоих глазах. Чтобы быть, дорогая Каэ, мне нужна твоя помощь. Она стоит дорого, я знаю. Но я готов платить любую цену.

Заинтригованная, но уже слегка сердитая от обилия иносказаний, она довольно неприветливо произнесла:

– Сначала ты предлагал мне купить твои услуги, теперь же предлагаешь небывалую плату за мои. Я не понимаю тебя, незнакомец.

– Я не незнакомец, – обиделся паломник. – Ты меня очень хорошо знаешь.

– Конкретнее, пожалуйста.

– Могу и конкретнее, – обрадовался толстяк, пытаясь вытащить короткопалую руку из-под неожиданно удлинившейся правой ноги.

Каэтана со все возрастающим восторгом следила за его метаморфозами. Начинала ли она узнавать? Да, конечно...

– Я долгое время следил за твоими приключениями. Ну в самом начале, признаться, ты меня интересовала не больше, чем все остальные. Но с определенного момента ты стала совершенно непредсказуема и сделала то, чего, по всем прогнозам, сделать не могла. Сейчас ты мне, конечно, скажешь, что в одиночку никогда бы не справилась, – и это тоже будет правдой. Но вторую часть правды ты вслух не произнесешь. А заключается она в том, что те люди, которым было под силу изменить ход событий, собрались именно около тебя. А больше их никто бы в это путешествие сдвинуть не смог. Более того, ты сама, дорогая Каэ, страшно изменилась за время этого короткого странствия. Многое постигла, многое узнала, многое поняла заново.

– Верно, – согласилась Каэтана.

Она чувствовала, что близка к разгадке и ей не хватает штришка, крохотной детали, чтобы восстановить целое.

– Благодаря тебе бессмертные поняли или вот-вот поймут, что это самое зло, о котором столько было говорено, все-таки существует. И они вынуждены будут принять решение, потому что жить с таким знанием и никак его не использовать – невозможно, хотя такое искушение то и дело у кого-нибудь возникает.

Каэ с любопытством уставилась на толстяка. Тот как раз пытался установить, какое количество пальцев оптимальнее всего иметь на левой руке. Он склонялся к семи, а сама рука – к полной свободе выбора и отсутствию ограничений, отчего пальцы на ней росли с дикой скоростью, как грибы после дождя. Толстяк досадливо поморщился и принялся запихивать лишние отростки обратно в конечность – получалось не ахти.

– Знаешь, когда ты меня заинтересовала? Когда я понял, что ты единственная из всех ныне существующих бессмертных сочетаешь в себе качества личности и вечности. Ведь только об истине и любви можно так сказать: вечные истины и вечная любовь... К сожалению, Любви на Арнемвенде с некоторых пор нет.

Он печально посмотрел на Каэтану своими разноцветными глазами, словно стремился открыть еще что-то новое для себя в ее бледном и напряженном лице.

– Я вечен, но я не личность. Меня даже не овеществляют – у меня нет ни лица, ни характера. Я везде и всюду, но не могу ничего предпринять, ничего изменить, хотя все возможности для этого у меня есть: я нахожусь одновременно и вне событий, и внутри них. Согласись – редкое качество.

– Мне сказали, ты сам себя создал.

– Этого мало, дорогая Каэ, очень мало. Ты, конечно, можешь возразить, что это самое главное, так сказать, первый шаг, который определяет направление пути...

– И возражу.

– Но я не об этом, – буквально взмолился толстяк. – Без твоей помощи мне никогда не пройти всей дороги. Только ты знаешь, как это делается. Я видел, как ты прибыла на Арнемвенд – обычной девочкой, без опыта, без знаний, попросту без памяти. И шаг за шагом ты воссоздавала из праха и пепла давно погибшую богиню, на возвращение которой никто уже и не смел надеяться. Ты сотворила себя, причем – поверь мне, я знаю, что говорю, – теперешняя во много крат сильнее и могущественнее той прежней. И ты нужна мне...

– Понимаю, – сказала она. – Правда, понимаю. Я это почувствовала на себе.

– Благодарность – редкое качество у любого существа, особенно у божественного, – заметил толстяк в пространство. – Мне нужно стать самим собой, и за это я готов заплатить положенную цену.

Именно в эту секунду Каэ и узнала его, точнее, не узнала, а поняла всем своим существом правильность безумных своих догадок и предположений. А поняв, исполнилась уважения.

– Я одновременно везде, – продолжал между тем странный посетитель, – и это очень затрудняет мне пребывание в каком-нибудь конкретном месте в данную секунду. Я знаю все обо всем – и этого знания так много, что очень часто я упускаю из виду самое важное, отвлекаясь на мелочи.

Сначала я думал, что мне будет все равно, кто станет править на Арнемвенде: Древние боги, Новые боги или грядущий повелитель, который уже готов занять этот мир. Меня это, в сущности, не касается. Я не могу быть ни добрым, ни злым, ни честным, ни лживым, ни трусом, ни храбрецом. Но однажды я посмотрел на тебя и понял, что тоже могу стать, кем захочу. Потому что на моих глазах маленькая девочка – беспомощный, смертный, обеспамятевший человек – прошла огромный континент, полный опасностей, шаг за шагом возрождая, воссоздавая из небытия могущественную богиню, которую мир давно оплакал. Ты не только сама вернулась в свою страну, ты еще и вернула надежду тем, кому хочется надеяться на лучшее. И я видел, как Богиня Истины стала Истиной – неподдельной и настоящей. И я должен смочь.

– Должен. – Каэ коротко глянула на собеседника. – Времена бывают разные – тут ты не прав, друг мой. О временах говорят, что они были страшные или добрые, радостные или жестокие. Так что только в твоей власти выбирать, каким тебя запомнят.

– Узнала? – спросил толстяк почему-то шепотом.

– Не сразу, – честно призналась она. – И монахи меня довольно-таки сильно запутали. Хотя они же и дали мне ключ к разгадке.

– Тогда говори, поможешь?

– Помогу. – Она протянула ему руку. – В любом случае помогу, независимо от того, чем ты отплатишь, хоть бы и ничем.

– Это из-за... них? – Толстяк неопределенно мотнул головой куда-то вверх.

– Да.

Они молча прошли по мостику и свернули на правую аллею. Каэ молчала, потому что глаза ее были готовы наполниться слезами, и она боялась заговорить, чтобы не расплакаться, – как всегда, упоминание о погибших друзьях больно резануло ее по сердцу. «Паломник» тоже не хотел нарушать тишину. Наконец Каэтана несколько раз прерывисто вздохнула и приняла прежний строгий вид.

– У нас с тобой огромная куча дел, – сказала она, обращаясь к толстяку. – Но прежде ответь мне на один вопрос. Ты вот упоминал тут, что помог мне как-то. Я правильно понимаю, что это выразилось в том, за какой срок мы добрались до Сонандана?

– Не совсем. До Сонандана ты добиралась с нормальной скоростью, а вот до ал-Ахкафа...

– Я так и думала, что потратила на этот путь слишком мало времени.

Толстяк самодовольно улыбнулся, потом внезапно покраснел.

– Если скажу правду, ты не обидишься?

– Постараюсь, – честно ответила Каэ.

– Не собирался я тебе помогать вначале. Просто засмотрелся, вот и торчал все время рядом...

– И время для меня практически остановилось?

– Ну, почти. Но зато потом я помогал тебе уже сознательно.

Парк огласился звонким смехом Интагейя Сангасойи.

– Ты что это? – обиженно спросил ее собеседник.

– Если бы, если бы все боги были такими же сознательными, как и ты... – Она остановилась. – Слушай, а как мне тебя называть? Не могу же я обращаться к тебе, как все. Глупо как-то говорить: «Доброе утро, Время», «Как ты сегодня спал, Время?»...

– А вот и твой цепной дракон! – Толстяк неожиданно ткнул пальцем в сторону аллеи – той самой, где стоял фонтан с дельфином, летящим на косо положенном куске зеленого стекла, стилизованного под морскую волну.

– Это еще кто? – удивилась она.

Но ответа не потребовалось.

Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех дюжих жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка, он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще-то надо было бы высказать Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и неосмотрительности, – но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних. Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и что он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал, – они стояли и благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак не мог придумать достаточно благовидный предлог, чтобы заставить надоевшего «паломника» убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу – и все тут. Наконец Нингишзида набрал полную грудь воздуха, чтобы произнести первую фразу, естественно о делах государственной важности, как...