Цветочки Александра Меня. Подлинные истории о жизни доброго пастыря - Юрий Пастернак

Священник Владимир Зелинский

«Он ушёл вовремя, – пишет известный диакон. – Вовремя означает: в то время, когда кончилась та эпоха, в которой он был своим. И ещё он ушёл вовремя, чтобы не быть втянутым в политику…» «Вовремя ушёл», – это почти что сказать, если без эвфемизмов, что дьявол удачно поспел на свидание с историей, топор наточил, концы спрятал, миссию выполнил. А заодно и место освободил в общественном внимании. И столь богато оркестрованная память столь начитанного автора не утрудилась подыскать иного слова?[3]

Григорий Зобин

3 апреля 1989 года мы с мамой поехали в Грецию. Перед отъездом побывали у батюшки – исповедались, причастились, взяли благословение на дорогу. «Смотрите, Гриша, возвращайтесь, а то ещё останетесь там на Афоне», – смеясь, говорил мне отец Александр. Батюшка попросил нас тогда привезти из Греции фотографию профессора богословия А. Хаступиса[4]. Она была ему нужна для Библиологического словаря, над которым отец в то время работал… С профессором мы встретились в Афинах. Имя отца Александра было ему хорошо известно. Он передал нам фотографию для батюшки и подписал ему свою книгу. Когда мы всё это привезли отцу Александру, он несказанно обрадовался. Впоследствии, во время одной из встреч, он ещё раз поблагодарил нас с мамой за фотографию и книгу. «Вы мне очень помогли, – сказал тогда батюшка. – Я должен был подтвердить своё мнение высказыванием православного богослова, а Хаступис как раз утверждает то же самое, что и я. Ведь все наши ортодоксы считают меня еретиком и постоянно стараются в чём-то уличить». Он держался великолепно, но в словах сквозили боль, усталость и одиночество. Он действительно был одинок в том океане злобы, который затоплял и Церковь. У него было множество друзей, духовных детей, тех, кто любил его и помогал ему изо всех сил. Но в самом высшем смысле отец Александр был одинок. Это было одиночество великого человека, который опередил время…

Разговаривая однажды с одним из православных неофитов, я услышал от него, что, оказывается, отец Александр – масон. Тогда ещё это слово произносилось без приставки «жидо-». Впрочем, она подразумевалась всегда. Особенно если дело касалось батюшки. На недоумённый вопрос, на каком основании он сделал столь далеко идущие выводы, мой собеседник ответил: его духовник сказал, что-де отец Александр разрешает своим духовным детям курить, а главное – о ужас! – посылает православных общаться с католиками. «Если бы даже и так, то что из этого?» – спросил я. Нужно было видеть выражение его лица! «Да что ты! – воскликнул он. – Ведь католики – еретики. Они безблагодатны. Благодать только у нас».

Подобных встреч впоследствии хватало. Продолжается то, на что сетовал апостол Павел: «Я разумею то, что у вас говорят: «я Павлов»; «я Аполлосов»; «я Кифин»; «а я Христов» (1 Кор. 1:12). И не только между различными исповеданиями, но и внутри самого Православия, между общинами, где возникают этакие маленькие «культики» – то, чего батюшка по отношению к себе терпеть не мог. «Я не хочу, чтобы то, что мы делаем, вырождалось в “меньство”, — сказал он однажды, – это должно быть христианством». Он признавал культ лишь одной личности – Иисуса Христа.

Александр Зорин

Мой друг поэт Игорь Калугин приехал с чемоданом книг в Оптину Пустынь. Кто только не работает в наше время коробейниками, поэты в том числе, тем более если товар – книги. Игумен монастыря благословил его, не заглянув в чемодан, и направил к священнику, заведующему книжной торговлей. Когда товар был выложен на стол и обнаружились три книги отца Александра, священник объявил: «Складывай всё обратно и проваливай как можно быстрее, пока тебя отсюда не вынесли ногами вперёд».

Лион Измайлов

В 1983 году мы были с женой в санатории в Карловых Варах, и подружился я с архимандритом Владимиром (впоследствии епископом Русской православной церкви). Человек он дельный и деятельный – отреставрировал собор Петра и Павла, построенный, кстати, в конце прошлого века. Он служил в Чехословакии несколько лет. Сам из Молдавии, потом – монах Троице-Сергиевой лавры. В Карловы Вары на отдых приезжали разные высокопоставленные и светские, и церковные начальники. Владыка их принимал. Был на виду. Я уж и не помню, как мы с ним познакомились, но подружились. И в гости я к нему ходил в особняк рядом с храмом, и в другие города на машине ездили. Однажды я его спросил, не знает ли он отца Александра Меня.

– Знаю, – говорит, – он там вроде церковь еврейскую создает.

– Как это так? – Я просто опешил от такого поворота. Владыка объяснил: сам он лично отца Александра не знает, но слышал, что тот собирает в православной церкви крещёных евреев.

– А дальше что?

– А далее, наверное, отделяться будут.

Абсурд, конечно. Но слух этот кто-то распространял упорно. Основанием для такой сплетни служило, видно, то, что к отцу Александру тянулась интеллигенция, среди которой были, конечно же, и евреи… Кому-то это было не по душе. Вот и интриговали, и настраивали верующих против отца Александра. Сам владыка ничего против отца Александра не имел и даже уважал его как богослова, но слухи эти и до него дошли.

Потом, когда я рассказал обо всем этом отцу Александру, он сказал: «Про еврейскую церковь, это, конечно, специально кто-то слухи распространяет».

Николай Каретников

Отец Александр последовательно и серьёзно занимался проповедью единства христиан. Иерархия, в особенности её правое крыло, никак не могла с этим примириться. «Крещённых Менем перекрещивать надо!» – кричал мне однажды один из таких священников (после гибели отца Александра я видел его выступление на телевидении – он славил убиенного на все лады). Отца обвиняли в том, что он «продался» католикам или жидовствующим. Как будто Христос у нас не один! Как будто основа веры у всех христиан не едина!

Митрополит Калужский и Боровский Климент

…Если говорить о его служении, то он оставил о себе память как о человеке, который много трудился на ниве Христовой, свидетельствуя окружавшим его советским современникам о любви Бога к своему творению.

Действительно, отца Александра критиковали за чрезмерное увлечение инославным богословием, за некоторые толкования Священного Писания, которые не были в русле святоотеческой традиции. Его биографы отмечают, с одной стороны, его широкую эрудицию, любовь к истории, литературе, философии и научному знанию, с другой стороны – указывают на недостаточность его богословского образования. В семинарии и духовной академии отец Александр учился заочно. Но Церковь всегда допускала излагать человеку его богословское мнение по какому-либо вопросу. Мнения отца Александра также могут быть изложены и, соответственно, обсуждаемы православным обществом. Не все одинаково принимают их, но это не означает, что его труды не должны быть издаваемы. Полемика может продолжаться.

Священник Георгий Кочетков

Мы познакомились с отцом Александром ещё в середине семидесятых годов и много раз общались, начиная со встречи у отца Аркадия Шатова (ныне епископа Пантелеимона). Во второй половине восьмидесятых мы виделись регулярно: каждый месяц он меня приглашал к себе в гости вместе с другими священнослужителями, которые, как считал отец Александр, разделяли его взгляды или хотя бы были близки к ним – ведь никто не был обязан соглашаться во всём. И я, может быть, не полностью разделял позицию отца Александра, и поэтому у нас всегда были интересные дискуссии. Но главным основанием для наших встреч было единство по фундаментальным вопросам нашей церковной жизни, и именно это единство даёт мне основание говорить, что между нами были не просто добрые дружественные отношения, но что-то безусловно большее. Причём, собирая этот круг общения, отец Александр был сдержанным и деликатным – он прекрасно понимал, что люди в Церкви настолько разные, что если сейчас начать что-то формулировать, то можно нарваться и на непонимание, и на открытые разногласия, которых и без того было много в церковной среде. Он умело обходил эти разногласия. С ним можно было спорить, и он всегда благородно выслушивал оппонентов, достойно отвечал им. Он был человеком, который многое видел наперёд. Именно потому я, вспоминая, как выступал отец Александр, как он собирал Церковь, преисполнен к нему восхищения и уважения.

Зинаида Миркина

Однажды мы с Григорием Соломоновичем были в храме при Третьяковской галерее. Я заглянула в киоск религиозной литературы и спросила – нет ли книг Александра Меня? «Нет», – ответила мне продавщица очень резко. «И что, и не бывает?» – спросила я, глядя ей в глаза. «Да, не бывает». – «Запрещено?» – наступала я. «Может быть», – ответила она замкнуто и зло.

Ещё хуже было в другом киоске, в подземном переходе станции метро «Калужская». На подобный вопрос продавщица мне ответила: «Да не бывает у нас этих книг. Топор зря не падает». Именно так.