Зимняя ведьма - Пола Брекстон

Тем же днем они приезжают в «Дроверс» на западной стороне рынка города Брекон. Лучи вечернего солнца уже начинают окрашивать бледные стены скромного здания в розовый оттенок. Дав служащему монетку, Кай просит его присмотреть за лошадью, а они с Морганой несут вещи в дом. Гостиная на первом этаже выглядит довольно просто: высокие деревянные стулья с длинными спинками у камина, в центре комнаты пара столов, вокруг которых стоят скамьи. На другом конце гостиной находится узкая барная стойка, получившаяся благодаря уложенной на брусья подпорке – за ней стоят бочки, графины и пивные кружки. Вечер еще ранний, так что комната пуста – исключение составляет лишь одинокий фермер, уснувший при свече, которая уже успела погаснуть. Хозяин гостиницы, добродушный, круглолицый мужчина, тепло встречает Кая.

– Дженкинс, дружище! – хватает он парня за руку и энергично ее пожимает. – Рановато ты что-то, сезон ведь только начался.

– Ах, Дэфидд, в этот раз я не по делам.

Кай знает, что от него ждут более полную информацию, но выражение лица Морганы мешает ему произнести такие слова, как свадьба или невеста. И он рад видеть, что жена вздыхает с облегчением, когда он просто просит жилье на ночь и что-нибудь на ужин, сделав вид, словно не заметил любопытства своего знакомого.

Их провожают на второй этаж, в комнатку с очень низким потолком и настолько маленькую, что в ней едва хватает места для кровати. Когда они остаются одни, Кай пытается успокоить Моргану.

– Я пойду, посижу с Дэфиддом, – говорит он. – Мужик любит поговорить, и вряд ли мое участие в разговоре вообще потребуется. Поэтому я не стану рассказывать ему о нашей… Ну, пойду я. Распоряжусь, чтобы ужин тебе принесли в комнату.

Моргана смотрит на него, темные глаза широко распахнуты, она выглядит злой, и на ее лице очень ясно читается лишь один вопрос. Как если бы она сказала слова вслух.

– Не бойся, – говорит Кай, – я посижу в баре допоздна. Я тебя не… Побеспокою.

Она кивает и опускает взгляд. Кай тоже кивает, хотя Моргана на него не смотрит, разбирая свой багаж. Он заглядывает через плечо и с удивлением замечает, что в коробке Морганы книги.

– О, так ты умеешь читать? – Увидев выражение лица Морганы после этого вопроса, Кай краснеет и тут же добавляет: – Ну да, конечно же, почему нет? И не только по-валлийски, как я погляжу. Очень хорошо. Да, это очень хорошо.

Кай уходит, радуясь, что оставил Моргану в одиночестве, уже предвидя дальнейшее облегчение, которое принесет ему кружка теплого эля.

Он закрывает за собой дверь, и наконец я снова одна. Его благие намерения меня утомляют. Мама бы сказала, что я должна быть благодарна. Мне должно быть приятно – ведь у меня такой внимательный муж. Но я не рада. Я делаю все возможное, чтобы никто не смог по выражению моего лица понять, какой сумбур творится в моей душе, но, должно быть, это все равно видно, по крайней мере, это не укрылось от глаз Кая. И вот я стою в этой комнате, словно загнанный зверь, одинокая жена в свою первую брачную ночь. Он заверил меня, что не побеспокоит. За это я ему очень благодарна. Но чего он ждет от меня потом? Сегодня Кай собирается довольствоваться сугубо мужской компанией. Но вот в том, что положение вещей не изменится, когда мы приедем в его собственный дом, я не могу быть уверенной.

Чтобы отвлечься, я решаю почитать папины книги. В комнате есть две свечи, и ночь еще не совсем опустилась на деревню, так что кое-какой свет проникает в окно. Забавно, содержимое моего дорожного сундучка удивило Кая. Он подумал, я умею читать, и удивился. Конечно, умею. Впрочем, писать я могу не так хорошо. Неужели он считает меня простушкой? Неужели собирался взять в жены неотесанную деревенщину? Вот уж не думаю. Когда Кай узнал, что я не совсем необразованная, казалось, он обрадовался. Да, я какое-то время успела походить в школу, и за это, как и за все остальное, надо благодарить мою мать. Именно она настояла, чтобы меня взяли в местную начальную школу.

– Но, миссис Причард, – попытался отговорить ее вечно уставший господин Рис-Джонс, школьный учитель. – Разумеется, невозможно учить девочку с таким… недугом.

– Моргана не страдает никаким недугом, сэр. Она просто не говорит.

– И верно. Так ведь если она не может произносить буквы, как же у нее получится их запомнить? Если я не могу послушать, как она читает, как же смогу ее исправить? Если она не может ответить на вопросы, как же она будет учиться?

– Но слушать-то Моргана может, господин Рис-Джонс. Разве не так учат детей Божьих?

На это Рис-Джонс не ответил ничего, разве только поджал свои тонкие, сухие губы. Мне разрешили ходить в школу, на столько предметов, на сколько я «могла». Таковы были масштабы доброты господина Рис-Джонса. Мое место было в дальнем углу классной комнаты. У меня не имелось ни мела, ни доски, и никто никогда не пытался объяснить мне, как правильно писать. Однако мне разрешили слушать, и я могла читать те книги, которые никто другой не брал. Я слушала, и я смотрела, и постепенно узоры на бумаге стали раскрывать мне свои тайны. О, как мне хотелось их поскорее узнать. О, какой мне это казалось радостью – иметь возможность погрузиться в умы других людей, услышать их мысли так же ясно, как если бы они шептали их мне на ухо. И не тех людей, которые всю жизнь провели в поле или за ткацким станком. А умы куда более возвышенные. Умы, полные мыслей и грез вне пределов моего маленького мира. Господина Рис-Джонса не волновали мои успехи в учебе. Собственно, он и не мог никак оценить, делала я их или нет. Но мама видела все. Она видела, как я садилась на ковер перед камином и, поджав ноги под себя, читала книги. Она была свидетельницей священного ритуала: следуя за ходом повествования, я с благоговейным трепетом переворачивала новую страницу, хотя и не очень понимала то, что там написано.

– Моргана! – однажды сказала мама. – Я тебя еще ни разу не видела без книги в руке.

И улыбнулась, довольная моим скромным достижением. Радуясь моему такому привычному для людей дару. Радуясь, что, как мне представляется, в конечном итоге оказалась права – и я смогла научиться читать.

Увы, мое обучение продолжалось не столь долго, чтобы я успела усвоить большую часть школьной программы. Как оказалось, учитель не очень-то меня переносил. В один из зимних дней, когда темнело рано и снег лежал на земле толстым покрывалом, вскоре после того как мне исполнилось десять, в классе появился новенький. Его семья недавно переехала сюда: отец мальчика был уважаемым скотоводом, которого принял к себе на службу местный житель по имени Спенсер Блэнкон, чтобы тот стерег его стадо пемброкширских овец. Ивор был единственным ребенком в семье, и ему явно во всем потакали. Его тельце казалось пухлым и рыхлым от чрезмерного количества съеденных гостинцев. У мальчика были огненно-рыжие волосы, лицо его, круглое и красное, выглядело безумно, и выражение на нем всегда было такое, будто он только и ждал, чтобы окружающие ему что-нибудь подарили. Так как в нашей школе его никто не знал, Ивор столкнулся с новым для себя впечатлением – его явно невзлюбили. Одноклассникам не нравились его полнота, чрезмерное самомнение и очевидная уверенность в том, что весь мир создан исключительно для его блага. Ведь его родители были слишком заняты тем, что баловали его и задаривали подарками, и совершенно забыли научить, как надо вести себя с другими людьми. И, оставшись один на один перед классом, сбитый с толку отсутствием интереса к собственной персоне, Ивор не нашел ничего умнее, кроме как выбрать объект для насмешек одноклассника, издеваясь над которым, он смог бы показать себя в более выгодном свете. Нужен был кто-то, кого не любили еще больше, чем самого Ивора. Кто-то, кто не вписывался. И на свою беду, и на мою, новичок остановил свой выбор именно на мне.

Некоторое время я стойко терпела его насмешки и издевательства. К слову сказать, я сталкивалась с подобным отношением уже не первый раз. Люди боятся того, чего не понимают, и этот страх делает из них отъявленных мерзавцев. Вот только Ивору не хватало умения бояться. Хотя ему стоило бы испугаться. Но он продолжал издеваться, насмехаться и устраивать подлые шутки надо мной. Каждый день в своей борьбе за место под солнцем он завоевывал еще один маленький клочок территории. И каждый день запас моего терпения иссякал все больше.

Тем зимним утром, когда хрупкие лучи солнца робко пробивались в бесцветном небе, Рис-Джонс отправил нас на улицу, чтобы мы подышали воздухом и хоть как-то развеялись. Ивор воспользовался моментом. В своей пышной шубке он выглядел еще более пухлым, чем обычно: его толстая задница широко расползлась по присыпанной снегом скамейке под окном классной комнаты. Парень крикнул мое имя, уже состроив на лице идиотскую гримасу:

– Не шуми так, Моргана. Господин Рис-Джонс не любит шум, не любит болтовню. Ох, да я же забыл, ты ведь не можешь говорить? Ты же слишком глупая для этого.