Головокружение - Франк Тилье

Фарид вернулся в палатку и властно щелкнул пальцами:

– Письмо… Прочтите-ка мне это чертово письмо.

Я протянул ему письмо, стараясь угадать в его взгляде хоть искру, которая подсказала бы мне, что я знаю этого неведомого мне паренька. Прошло несколько секунд, и он прижимает письмо к моей груди:

– Что вы такое сделали, чтобы я здесь оказался?

Я осторожно положил шприц возле стенки палатки.

– Сдается мне, ты меня невзлюбил. Почему?

– Почему? У вас фонарь, перчатки, у вас цепь длиннее, чем у меня, и у вас собака. Вот почему!

Подошел Мишель. Он так и не расстался со спальником, и у меня возникло подозрение, что он вообще собрался надеть его на себя и в нем ходить.

– Это верно. Зачем здесь собака? У меня тоже дома собака. Почему только у вас такая привилегия?

– Вы называете это привилегией?

– В такой дыре – конечно да.

– Прежде чем разобраться с этим, нам надо понять, что с нами произошло. И поразмыслить над тем, что написано на наших спинах.

Фарид не сводил с меня глаз. Уже по тому, как он стискивал зубы, я догадался, что парень он вспыльчивый, и такой характер выковался, скорее всего, на улице. Этих ребят из пригородов, с вечно свирепым лицом, я видел на телеэкране. У меня создалось впечатление, что парень на все горазд. Гетто, всяческие рисковые кульбиты, сожженные автомобили… Он подышал на руки, все так же пристально глядя на меня:

– А в чем ваше-то преступление?

– Преступление? Я не совершал никакого преступления. Может, ты? Это ведь у тебя на спине самая ужасная надпись.

Фарид пожал плечами и присвистнул:

– Не катит…

Он отвернулся и уселся в углу палатки.

Мишель решился предложить свой комментарий:

– «Кто будет убийцей, кто будет лжецом, кто будет вором…» Почему не написать прямо: «Кто убийца?» Все эти деяния еще предстоит совершить, так, что ли?

– Или предстоит разоблачить… А это, так сказать, определяет будущее амплуа. Так что на всякий случай: есть ли среди нас убийца?

Я оценивающе уставился на обоих. Фарид обернулся. Он завладел вторым спальником, глянул на пластинки и подпер подбородок кулаками.

– А что это за музыка? Пение птиц… И вот это… «Wonderful World». На фиг это здесь нужно?

Он пошарил вокруг себя, заметил фотоаппарат и повертел его в руках.

– Над нами что, издеваются, что ли?

– Думаю, там остался всего один кадр.

– Ага, фотку щелкнуть, ладно… А мне вот нужна сигаретка, и побыстрее. Вообще-то, я предпочитаю «Голуаз», но согласен на что угодно. Даже на самокрутку. Есть у вас закурить? Что, ни у кого?

Я устроился в центре палатки и положил белую каску у ног, так чтобы свет распространялся равномерно. Ацетиленовый баллон я с себя снял. Холодная сырость леденила лицо, из носа капало, и я вытер его рукавом куртки.

– Предлагаю представиться друг другу. Возможно… у нас есть что-то общее.

– Блестящая идея, – заметил Фарид, – потреплемся, вместо того чтобы попытаться отсюда выбраться. У меня нет ничего общего с тобой и еще меньше – с тем, другим.

Он тоже перешел на «ты» и все время отчаянно тер руки. А он мерзляк, без сомнения. А пещеры мерзляков ох как не любят.

– Приступим, я начну. Меня зовут Жонатан Тувье, мне пятьдесят лет. Жена Франсуаза, девятнадцатилетняя дочь Клэр. В молодости занимался альпинизмом, работал в журнале об экстремальных видах спорта «Внешний мир». Теперь живу в Аннеси, работаю в конторе, которая называется «Досуг с Пьером Женье». Ее организовал один из моих друзей. Разные походы, каноэ, рафтинг – в общем, приманка для туристов.

– Так ты из тех, кто спит в спальниках? То есть тебя это не напрягает? Ты в своей стихии, парень, а мне непривычно.

Я не обратил внимания на реплику Фарида и кивнул в сторону Мишеля:

– Теперь вы.

Человек с закованным лицом нервно теребил рукавицы.

– Меня зовут Мишель Маркиз, мне сорок семь лет… исполнится… двадцать седьмого февраля, через два дня. Дома намечалось небольшое торжество, и вот… – Он вздохнул. – У меня жена Эмили… детей нет. Три года я жил в Бретани, в Планкоэте, в деревне, занимался свиньями. – Он стащил рукавицу и показал руку без двух пальцев. – Я хотел сказать, убоем скота. Ну да, механизмы иногда барахлят… Теперь живу в собственном доме возле Альбервиля и снова занимаюсь свиноводством. Что еще? Ненавижу снег, сырость и туманы.

– А почему Альбервиль, если вы ненавидите снег?

– Да все из-за Эмили. Ее специальность – спортивная обувь. Дизайн, всякие там чертовски сложные штуки. Ее перевели туда по службе, у нас не было выбора.

– Да, Альбервиль – не лучший выбор, там даже купаться негде.

– Ну, это кому как.

Я повернулся к Фариду. Он сразу выпалил:

– Фарид Умад, ты это уже знаешь. Двадцать лет. Живу при богадельне на севере Франции. Детей нет, жены тоже. И никаких неприятностей.

– Ты учишься? Или работаешь?

– Да так, перебиваюсь случайной работой, то тут, то там…

– А еще? Что-то ты не особенно словоохотлив.

– Все, что мне хочется, так это выбраться отсюда, и поскорей.

– Вот в этом, я думаю, мы все заодно.

Я сдвинул рукав пуховика, чтобы посмотреть на часы. Забыл…

– У меня украли часы. А у вас?

Мишель согласно кивнул. Фарид не пошевелился. Он засунул руки под куртку и свернулся, как маленькая гусеница.

– А я часов не ношу. Не люблю.

У нас и время украли. Вся эта тщательность, это внимание к деталям ставили меня в тупик и явно говорили о том, что наша ситуация просто так не разрешится, несколькими часами дело не обойдется. Я все больше опасался худшего. «Вы все умрете». Мне надо выиграть время. Я подошел к Мишелю и начал внимательно изучать маску, особенно замок:

– Ничего не сделать. Надо бы дать вам в челюсть и посмотреть, сдвинется ли маска хоть на несколько сантиметров.

– Нет уж, как-нибудь обойдусь.

– Ладно… Предлагаю обследовать пропасть. Мы с Фаридом ограничены в передвижении, зато вы, так сказать, более свободны. Позади палатки есть галерея. Дойдите-ка до нее и скажите, не ведет ли она наверх.

– Я бы с радостью, да у меня на голове штуковина, которая может взорваться, если я правильно понял.

– Вы правильно поняли. Но судя по тому, что написано в письме, вы имеете право отойти от нас на пятьдесят метров.

Он пожал плечами:

– Не знаю. А если письмо врет? И она взорвется через пять или десять метров?

Фарид, будучи парнем нервным, развлекался тем, что выдувал облачка пара.

– А может, она и вовсе не взорвется? Если все это блеф? И у тебя на башке нет никакой бомбы? Ты можешь свободно передвигаться, и это неспроста! Иначе тебя бы тоже приковали цепью, соображаешь? А потому пойди-ка в галерею и посмотри, можно ли через нее выбраться.

Мишель кивнул:

– Ладно, попробую.

Я поднял баллон с ацетиленом:

– Отлично. Вперед.

– Погодите, я вот что подумал, – сказал Фарид. – Если эта штука может взорваться, отдалившись от нас, значит где-то на нас должен быть взрыватель, так? Надо проверить. Давайте обшарим свою одежду.

Мы обследовали все: карманы, подкладку…

– Хорошо бы совсем раздеться, похититель мог прилепить его скотчем прямо к нашей коже.

Я сжал зубы и сухо бросил:

– Это потом, позже.

– Почему позже? Почему не сейчас?

– Потому что не хочу раздеваться догола перед типами, которых не знаю.

– Ты не хочешь или тебе есть что скрывать?

6

Выживание разрушает границы сознания. Все, что ты считал глубоко запрятанным, подавленным, вдруг вырывается наружу с десятикратной необузданностью.

Доктор Патрик Пармантье, психиатр. Объяснение, данное комиссии экспертов в ходе судебного процесса над человеком, обвиняемым в убийстве

Фарид и Мишель шли впереди меня, Покхара трусил сзади. После безуспешных попыток разбить наши цепи мы, теперь уже втроем, отправились обследовать территорию. Размером наше подземелье было примерно с два теннисных корта и представляло собой скорее овальную, чем прямоугольную, площадку. Мы обогнули расположенную на двухметровой высоте нишу, где сидел юный араб. Кол, к которому крепилась его цепь, находился примерно на уровне моей груди. Почему Фарида поместили так высоко? Изучив зарубки от ледоруба, с помощью которого тело поднимали наверх, я убедился, что, какими бы несуразными ни казались эти подробности, тут все неспроста, все имеет смысл.

Мы добрались до камина, отходившего от потолка метрах в семи вверху. От потока воздуха задрожало пламя горелки в фонаре. Мишель подошел и, сложив ладони рупором, крикнул:

– На помощь! На помощь!

При этом он подпрыгивал на месте, и мы начали подпрыгивать вслед за ним. Я успокоился первым, за мной Фарид. А Мишель продолжал надрываться, пока не охрип. Ему нужна была уверенность, что он сделал все возможное. Не сомневаюсь, что под маской он был на грани срыва. Фарид ходил взад-вперед, скрестив на груди руки: