Из записок Кощея Бессмертного - Феликс Кривин

Головы министров покатываются со смеху и дружно скатываются с окна. Остается только веселая голова царя Гороха.

- Ох, - говорит царь, - ты меня совсем уморил! Ничего не скажешь, веселый парень. Значит, как ты говоришь? Не осел? Вот это отмочил! Ты погоди, я сейчас к тебе выйду!

Царь исчез в окне и тут же появился на ступеньках.

- Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно.

Царь присаживается на ступеньку и снимает с головы корону, обнаружив при этом великолепную, прямо-таки царскую лысину.

- Жарко нынче в короне, - объясняет свои действия царь. - И вообще без головного убора - это как-то здоровее для организма. А? Как ты находишь?

- Я не знаю.

- Не знаешь? - засмеялся царь и смеялся долго, до слез. - Это ничего, остроумно. Я вижу, с тобой не соскучишься. А это у тебя кто? - царь хитро подмигнул: - Не осел?

- Да нет, это бычок.

- Не жареный, нет? Терпеть не могу бычков в сыром виде!

- Он не сырой, он живой!

Царь Горох гладит бычка по спине, треплет его за уши:

- Это он для себя живой, а для нас - просто сырой, верно?

Разговор принимает такой оборот, что я чувствую - надо скорей убираться. Но царь и не собирается нас отпускать, он только еще вошел во вкус разговора.

- Значит, ты так: из сказки в сказку? Вроде бы путешествуешь? Ну, это ничего: у меня полцарства ходит по миру. Перекатигорошки. А вот интересно знать: что ты скажешь о соловье-разбойнике?

Непонятно, почему он вспомнил о соловье? Наверно, потому, что тот тоже летает из сказки в сказку.

- О соловье я много могу рассказать. Это такая птица!

- Отлично сказано, - похвалил меня царь. - Ну, вот и расскажи. Ты расскажи, а я послушаю - что за птица соловей-разбойник.

- А почему вы говорите, что он разбойник? Разве он что-нибудь натворил?

- Ну и шутник! - рассмеялся царь. - Ну и весельчак! Значит, ты не знаешь, разбойник он или нет?

Царь внезапно оборвал смех и сказал совершенно серьезно:

- Лисичка-сестричка съела братца-кролика. Братец-волк съел лисичку-сестричку. В такой обстановке нельзя забывать о соловье-разбойнике, нельзя закрывать на него глаза... Вот смеху-то!

Он опять смеялся, но я не мог забыть его серьезного выражения.

- Я не закрываю, - сказал я. - Я, честное слово, не закрываю!

- Ну так как же? - широко улыбнулся царь. - Разбойник он или не разбойник?

"Аты, баты, три рубля", - звучит у меня в голове. Я пытаюсь отделаться от этой фразы, но она все звучит и звучит, и, запутавшись окончательно, превращается в нечто совершенно нелепое: "А тебя-то - труляля!" Кого это тебя? Моего бычка? Соловья? Или, быть может, царевну Несмеяну?

Аты, баты, три рубля, а тебя-то труляля! Вот так, когда нужно найти слова, никогда их не находишь.

- Разбойник, - говорю я и, чувствуя, что это совсем не то, добавляю: Подумать только, такой соловей - и такой разбойник! А на вид - маленькая, неприметная птичка...

- Постой, постой - ты о ком говоришь? Соловей-разбойник не птичка, а великан, настоящее чудовище... - Он помолчал и вдруг - словно что-то вспомнил: - А эта... птичка соловей?.. Значит, она тоже разбойник?

"Какой же она разбойник?" - хотел я сказать, но посмотрел на него и опять растерял все слова. Я смотрю на царя Гороха, и мне хочется закрыть глаза, но я вспоминаю, что их нельзя, нельзя, нельзя закрывать... И опять получается труляля.

- Разбойник, - говорю я, - разбойник.

- Ну, ты молодец! - засмеялся царь. - Балагур! Рубаха-парень! Эй! крикнул он, надевая свою корону. - Разыскать соловья! - и продолжал, обращаясь ко мне: - Так, говоришь, не осел? Это ничего, остроумно!

Я стал собираться, но он опять меня удержал:

- Ты веселый парень, и я тебя за это люблю. А этих, горошков, я не люблю, потому что они все какие-то невеселые. Тоже - придумали: хорошо смеется тот, кто смеется последним. А кто будет первым, я тебя спрашиваю? Я-то сам, конечно, стараюсь. И я, и мои министры. Эй! - крикнул царь, и министры появились в окне, весело гогоча. - Вот видишь, делаем все, что можем.

Царь Горох сел поплотней, и снял с головы корону.

- А сам-то откуда?

- Из сказки про белого бычка.

- Ну и как там? Что слышно? Какие новости?

- Рассказать вам сказку про белого бычка?

- Валяй, выкладывай!

- Вы говорите - выкладывай, я говорю - выкладывай. Рассказать вам сказку про белого бычка?

- Ничего, - одобрительно хмыкнул царь, - остроумно придумано.

- Вы говорите - придумано, я говорю - придумано. Рассказать вам сказку про белого бычка?

Тут к царю подбежал министр:

- Ваше величество! Несмеяна смеется!

Видно, все же мой прутик подействовал.

- Смеется? - спросил царь, уже не смеясь, а, наоборот, очень серьезно. - И как же она смеется? От души?

- Сейчас уточним, ваше величество!

- Уточните! - коротко приказал царь. И повернулся ко мне с прежней улыбкой: - Так про какого ты говорил бычка? Про этого, черного?

- Вы говорите черного, я говорю - черного...

- Так, говоришь, он черный? - перебил меня царь Горох. - То-то я смотрю - темная личность...

- Вы говорите - темная личность, я говорю - темная личность...

- Значит, темная? Ах он, разбойник!

- Вы говорите - разбойник, я говорю - разбойник...

- Что ж ты раньше молчал? - царь встал со ступеньки и надел корону на голову: - Эй, стража! Взять этого разбойника!

Из дворца выкатились шуты гороховые, подхватили бычка и укатились прочь.

- Постойте, куда же вы? Это же мой бычок!

- Ты говоришь - мой бычок, я говорю - мой бычок...

- Но он мой!

- Ты говоришь - мой, я говорю - мой... Действительно, ловко придумано. И чего ты машешь прутиком? Тут ведь тебе не стадо!

Я махал прутиком, чтобы вернуть своего бычка, мне очень хотелось вернуть бычка, но прутик не действовал... Или мне недостаточно сильно хотелось?

Я повернулся и побрел из дворца.

- А, здорово, садись, выпей чайку!

Аты-баты опять отдыхают, окружив так удачно купленный самовар.

- Спасибо, не хочется.

- А мы, как видишь, сторожим. Все ее, Несмеяну.

Из башни доносился девичий смех.

- Но если она смеется, зачем ее сторожить? Раз она смеется, значит, она поступает правильно?

- Ну, это, брат, как сказать... Смеяться тоже можно по-разному. А Несмеяна смеется не так, как смеются все... Не в том значении...

- А у меня забрали бычка... Я рассказал царю сказку, а он забрал у меня бычка...

И тут заговорил Перекатигорошек, который прежде молчал. Когда человек молчит, неизвестно, что за слова в нем скрываются, а это бывают такие слова... Я бы лично запретил людям молчать, пускай говорят все, что думают, чтобы все, что они думают, было известно.

- Дубина! - сказал Перекатигорошек. - Олух царя небесного! Нашел, кому рассказывать сказки!

9. СИНЯЯ ПТИЦА

В Тридесятом государстве не было государства. Там был только дуб, вокруг которого, привязанный цепью, ходил кот ученый.

- Такой ученый - и на цепи?

- На цепи. Каждое ее звено - это звено моей жизни. Когда я был молод, я бессмысленно бегал по лесу. Но потом я начал кое-что понимать, и тогда появилось первое звено... - Кот обошел вокруг дерева и продолжал: - Пока цепь была коротка, я не придавал ей большого значения. Я нацепил на нее часы и спрятал в карман... У меня тогда еще был карман... Знаете, такой, жилетный... - Он вздохнул: - У меня тогда еще был жилет...

Тут он обнаружил, что мы стоим, и засуетился с неловкостью оплошавшего хозяина. Он усадил меня, и сам сел, аккуратно сложив свою цепь.

- Вот так - чем дольше живешь, тем длиннее цепь и тем тяжелее ее нести. Поэтому все мы под старость сгибаемся.

Цепь была не золотая - нет, не золотая была у кота жизнь. Она была старая и ржавая, отлитая по общему образцу и даже не пригнанная по росту.

- А у меня была веревка. Знаете веревку? За один конец держишь, а к другому привяжешь бычка...

- Я знаю веревку. Я знаю все на свете веревки, потому что я старый ученый кот.

Он встал и пошел вокруг дуба. Он закинул цепь на плечо и тащил ее, кряхтя и постанывая. Сделав полный круг, он повернул назад и приволок цепь на прежнее место.

- Вот так-то, - сказал кот. - А вы говорите - Синяя птица.

Я ничего не говорил, но кот, видимо, отвечал не мне - он отвечал собственным мыслям.

- Синяя птица... - отвечал он. - Скажите лучше - Синяя Борода. Когда мне предлагают одно из двух, я выбираю третье.

И он стал рассказывать о страшном рыцаре Синей Бороде, который убивал своих жен за то, что они верили не в него, а в какую-то Синюю птицу.

- Он занимался этими женщинами, а я был у него ученым котом. Бывало, захандрит, спрашивает: "Слушай, кот, почему это так: сколько я жен любил без памяти, а кого любил - не помню?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Вздохнет он: "Умный ты, кот, ученый. А вот скажи, почему это так: берешь жену молодую, а бросаешь - старую?" - "Такова, - говорю, - жизнь". Тут он погладит синюю бороду: "И все-то ты знаешь, кот, на все у тебя ответы". Правда, о старости жен он только так говорил. И не бросал он их вовсе, а убивал, и все - молодыми.

Кот говорил спокойно, как будто речь шла о самых обычных вещах. Видно было, что его давно не волнует эта история.