В поисках утраченных предков (сборник) - Дмитрий Каралис

Мы с Молодцовым замешиваем в деревянном корыте бетон. Никола и Феликс таскают его носилками к траншее. Они же подносят нам цемент, песок и воду. Хрустит лед на лужах.

— Это не траншея, а черная дыра какая-то, — говорю я. — Как в прорву. А у вокзала, между прочим, пиво продают…

— Не ной, — подбадривает Феликс, — а лучше вспомни, как Магнитогорск строили. А пиво-то свежее, ты посмотрел, какое число?

— Живей, живей, мужики! — прорабским голосом торопит Саня. — Пиво — это наущение дьявола. Хотя подкрепиться бы и не мешало.

— Правильно, — пыхтит Феликс. — Пора. Тимоха, вытряхни там наши сетки и сваргань что-нибудь.

— Я огурчики привез, — начинает перечислять свои припасы Никола, — паштета две баночки, как в тот раз. Верочка колбасу положила…

— Тимофей разберется, — перебивает его Феликс.

Если Удилова не остановить, он назовет все, что привез, привозил и сделал для общего дела. Память на такие вещи у него феноменальная. Стоит взять лопату — он говорит, что лопата хорошая, он ее недавно точил. Запираешь калитку, он успокаивает: запор надежный, он его недавно подправил и ввинтил новые шурупы. Выходишь из туалета, он спрашивает, видел ли ты там бумагу, которую он нарвал два дня назад. Человек вроде и не попрекает тебя, но чувствуешь себя скверно: как будто ты живешь на всем готовом, а Удилов в поте лица трудится. Иногда он вспоминает свои славные деяния такой давней поры, что диву даешься — записывает он, что ли? Какой-нибудь гвоздь, вбитый в забор пять лет назад, букет цветов за трешку, когда вместе шли в гости, умывальник, который он перевесил. И все как бы между прочим.

По анкетным данным, Удилов — вполне достойный член нашего общества. Он закончил институт, работает инженером в НИИ, член партии, не курит, почти не пьет, не пускается в авантюры, не спорит до хрипоты с начальством, никого не посылает подальше, у него двое детей и наверняка нет любовницы.

Таких людей обычно легко посылают за границу.

Но Никола зануда. Я это сразу почувствовал, когда он пришел в нашу семью с электропроигрывателем, стопкой надписанных пластинок, фотоаппаратом, альбомами с марками, чучелом черного крота, отливающим зеленью, и коробочками с разной дребеденью. Все, наверное, почувствовали в нем эту черту, но не подали вида, чтобы не огорчать сестру, которая вышла замуж не очень чтобы молодой.

До Удилова к сестре сватался веселый морячок Гоша, который одаривал меня диковинной в те времена жвачкой. Но Гоша почему-то не нравился матери.

Поначалу Удилов вел себя тише воды ниже травы в нашей многолюдной квартире. Но вскоре стал проявлять признаки беспокойства.

Жили мы тогда тесно. Одну комнату занимали мы с отцом и средний брат Юра, который разошелся со своей женой на почве искусства. Он неожиданно бросил приличные заработки на заводе и подался в эстрадно-цирковое училище. В тридцать лет он захотел стать вторым Аркадием Райкиным. Жена сказала, что она выходила замуж за приличного человека, а не за конферансье, и выставила его чемодан на лестницу. Юрка взял чемодан, пересек двор и вернулся в родную квартиру — не без надежд пройтись по двору в обратном направлении, — когда его, в белоснежном костюме и с лучезарной улыбкой, покажут по Центральному телевидению.

Приходя с занятий, он разучивал сценки и монологи или тренировал дикцию перед старинным трюмо. Иногда к нему заглядывали будущие акробаты, фокусники и жонглеры. Они расхаживали по квартире без особых церемоний: доставали из уха у Николы сигареты, зажженные спички, яйца и предлагали понарошку оторвать ему голову.

Иногда артисты спали в нашей комнате на полу.

Однажды под нашими окнами несколько дней стояла клетка с медведем. Миша с нетерпением ожидал, когда его хозяин-дрессировщик выйдет из запоя. Медведя кормили всем домом. Дрессировщик ходил по квартирам, показывал шрамы и пропивал гастрольные деньги. По ночам он высовывался из какого-нибудь окна и пьяным голосом произносил монологи, обращенные к своему питомцу. Медведь ревел и метался в клетке. К нам несколько раз приходил участковый и просил брата помочь в отлове дрессировщика. Его баул с реквизитом стоял у нас в коридоре. Брат разыгрывал перед милиционером скетчи и пел куплеты.

Веселая была жизнь.

Во второй комнате, разделенной фанерной перегородкой, жили Молодцовы с двухлетним сынишкой Димкой и бездетные еще Удиловы.

Феликс снимал комнату и появлялся у нас редко: он писал свою первую книгу по приборостроению.

Первое время Удилов сладко улыбался новым родственникам и давал мне слушать пластинки. Но вскоре он уже тяжко вздыхал и качал головой, если кто-нибудь случайно ронял с вешалки его шапку или хватал утром его кисточку для бритья.

— Н-да, — громко говорил он, внимательно разглядывая бритву. — Все ясно…

— Что тебе ясно, Коля? — беспокойно спрашивала сестра.

— А вот — полюбуйся! — трагически заявлял Удилов. — Специально с вечера новое лезвие поставил… Еще думал, ставить или не ставить…

— Ничего страшного, — шепотом убеждала сестра. — Отец, наверное, по рассеянности побрился. Вот тебе его лезвие…

Удилов выходил из ванной, хлопая дверью. Из-за тонкой перегородки еще долго слышалось его «бу-бу-бу», прерываемое лишь возгласом «надоело!».

Мой двухлетний племянник Димка большую часть времени проводил в нашей комнате. Пока я учил уроки, он ползал под моим письменным столом и рвал старые журналы. Иногда он залезал к деду на колени и тянул его за усы: за левый — за правый, за левый — за правый. Дед мычал, крутил головой и неотрывно смотрел в новый телевизор.

Стоило Димке начать скрестись в закуток Удиловых, как Никола открывал легкую дверцу и долго выговаривал ему за шумное поведение. Димка хлопал глазами и улыбался. Никола разворачивал племянника за руку и, слегка подтолкнув в спину, щелкал задвижкой. «Иди к маме на кухню, — прикладывался он губами к щелке. — Сюда нельзя. Иди к маме!.. Не смотрят за своими детьми, понимаешь… Лезут куда хотят». Димка пищал и стучал загипсованной ногой в дверцу; он до пяти лет таскал на ноге гипс — врожденное косолапие. Молодцов хмурился и рявкал на сына.

Он в то время работал прорабом на стройке и возвращался домой поздно. Поколдовав с нарядами, Саня тут же ложился спать. Иногда он встречал Надежду с вечерних занятий в институте, и они шли в кино или мороженицу. Тогда племянник поручался мне: я тряс в полутьме его кроватку и дул ему на ресницы, чтобы он скорее заснул. За перегородкой шумно вздыхал Удилов. «Иди учи уроки, — не выдерживала Вера, живот которой уже напоминал глобус. — Я его покачаю».

— Сами, понимаешь, в кино уйдут, а другие за них отдувайся, — ворчал Удилов. — Родители называются…

Вскоре он уже не скрывал недовольства нами. Словно беременным был он, а не Вера. А однажды, когда Димка проник на их половину и прибрал в карман красивую десятирублевую бумажку, лежавшую на тумбочке, устроил истеричный скандал. Он хлопал дверьми и кричал, что Молодцовы растят из своего сына вора; он давно заметил, что у него пропадают деньги и вещи, куда он, вообще, попал и почему он должен платить за электричество поровну, если у него одна только настольная лампа, а Юрка ночи напролет учит на кухни свои дурацкие роли.

Отца в тот момент дома не было.

Молодцов стиснул зубы и, побагровев, стал молча озираться, подыскивая, чем бы хватить визжащего свояка по голове. Удилов заметил его бешеный взгляд и юркнул к себе за загородку. Там ревела на диване Вера. «Прекрати! — стонала она. — Умоляю, прекрати!..»

Удилов из укрытия назвал Молодцова бандитом и затих.

Через несколько дней Молодцовы сняли маленькую комнатку на Охте.

Отец, не зная об истинных причинах отъезда, недоумевал:

«Саня! Надежда! Чего это вдруг? Так хорошо вместе жили… А кто за Димкой присмотрит? Ведь Надька вечерами учится. И в преферанс сыграть не с кем будет. Разве я вас когда обижал?..»

— Все хорошо, деда, — обнимал отца Молодцов. Отец печально смотрел, как Надежда неумело пакует вещи в коробку. — Спасибо за все. А Надежда возьмет академку, отдохнет годик. В преферанс мы еще сыграем…

Я молча разбирал детскую кроватку. Теперь мне не придется вставать на час раньше, чтобы отнести племянника в ясли. Но было грустно.

Перегородку Удилов убрал не сразу. Однажды он посмотрел вместе с отцом футбол по телевизору и, выходя из комнаты стал перетаптываться в дверях:

— Деда, а как быть с перегородкой? Может, ее убрать, раз уж Саня с Надеждой обзавелись своими хоромами?.. Да и из ЖЭКа могут прийти — не по проекту все-таки, не положено… — он по своей манере неотрывно смотрел на отца.

— Убирай… — отвел глаза отец.

— Я все аккуратненько разберу и поставлю пока в ванной. А потом отвезу тебе на дачу. Фанера-то хорошая. Я ее два раза масляной краской покрывал. Знаешь, такая чешская эмаль по два семьдесят. У меня еще осталось немного, тебе нужно?..