Премьера без репетиций - Алексей Комов

Который теперь час? 11.33. Пора навестить полковника. Человек, приставленный к нему, сообщает о нарушениях инструкций. Вместо дела полковник позволяет себе шалить и занимается черт-те чем! Необходимо поставить его на место.

Ровно в 11.45 Ланге поднимался по темной облезлой лестнице частного пансиона «Астория-экстра».

Отель, уже забывший свои лучшие времена, Ланге облюбовал сразу, как только обосновался в Заброди, и превратил в место конспиративных встреч со своими людьми.

По длинному коридору второго этажа Ланге подошел к двери комнаты, где жил единственный постоялец. Требовательно, жестко постучал.

– Момент! – отозвались из-за двери приятным баритоном.

Мимо Ланге из открывшейся двери проскользнула к лестнице молодая дама. Он проводил ее глазами. Полненькие, конечно, ему нравятся больше, но в данном случае можно было бы поступиться своими принципами…

Ланге перевел взгляд на высокого мужчину, стоявшего в дверях. Тот, пропуская Ланге в комнату, посторонился почтительно, но без заискивания.

«Хоть бы смутился», – раздраженно подумал Ланге, вспоминая встречу с молодой женщиной.

– Прошу простить за беспорядок. Присаживайтесь, – любезно предложил хозяин. – Здесь вам, надеюсь, будет удобно.

– Ничего, ничего, полковник, – Ланге сел в кресло у стола, снял перчатки и, закурив, пустил дым в деревянный некрашеный потолок. – Развлекаетесь?

– Жизнь коротка, пан майор, особенно при нашей работе, – высокий небрежно накрыл постель старым коричнево-розовым покрывалом. – Надо спешить срывать цветы удовольствия.

– Да-да… – пробормотал Ланге и ткнул сигаретой в сторону двери. – Фрау Согурска?

– От вас ничего не скроешь. Извините. – Хозяин надел мундир белопольского полковника.

– Ну это-то скрыть трудно. Словно вам неизвестно, что пансионат под негласной охраной. А вы приглашаете в гости женщину, которая не значится в нашей картотеке. Справки у нас наводятся быстро…

– Можно подумать, что пан майор завидует! – Хозяин сказал эти слова все так же почтительно, но легкий оттенок иронии Ланге почувствовал.

– Я? Нисколько… – Этот раунд пикировки он проиграл, но проигрывать не любил и потому решил поставить высокого на место.

– Кстати, снимите эту тряпку, – Ланге небрежно кивнул на мундир. – Вашей опереточной армии больше не существует. В этом я велел вам ходить на болоте, пусть большевики считают, что мы там ни при чем.

Удар был точным. Хозяин заиграл желваками и тихо сказал:

– Я полагал, что в этой комнате могу ходить в чем хочу.

– Хорошо, хорошо! – Ланге примирительно махнул рукой. – Но не стоит забываться.

– Учту. Благодарю вас.

Разговор уже шел в деловом тоне, и вел его Ланге.

– Я недоволен вами!

– Вам пожаловались дамы? – Хозяин попытался отшутиться.

– Не паясничайте… – резко оборвал немец. – Вы знаете, что я имею в виду.

– Слушаю вас, – подтянулся высокий.

– Мы ценим ваши заслуги. Но жить одним прошлым?! Новое время, новые обстоятельства…

«…и новые хозяева», – добавил про себя высокий… – …требуют доказать, на что вы еще способны.

– Стараюсь. Пан майор может быть уверен!

– Знаю я ваши старания, – сказал Ланге и выразительно посмотрел на плохо застланную кровать. – Помните, что ваша жизнь связана с нами, с великой армией рейха.

– Но мои люди…

– Что ваши люди? – подался к нему Ланге. – Убили двух-трех коммунистов, застрелили большевистского сельского старосту… И этим наверняка привлекли к себе пристальное внимание НКВД. Из-за пустяков «засвечивать» группу? Не за тем вас посылали туда.

– Пан майор знает, что ничего не делается сразу. – Хозяин был явно удивлен тоном Ланге.

– Да, пан полковник, знает! – Ланге произнес «пан» с максимальным сарказмом. – А еще пан майор знает, что вы вместо выполнения порученных вам заданий занялись тривиальным грабежом!

– Позвольте заметить, что у пана майора не совсем верная информация.

– Верная. Не сомневайтесь. Какая стоит перед вами задача?! Разведка, разведка и еще раз разведка! Будут ли большевики демонтировать свою «линию Сталина»[10] и переносить или строить такую же на новой границе, когда она установится окончательно? Какие документы имеют местные сельские жители? Чем они отличаются от документов, выдаваемых в городах? Образцы этих документов. Вводят ли большевики комендантский час? В какое время? Дислокация воинских частей: где и какие подразделения стоят, численность и вооружение гарнизонов? Какие документы имеют русские военнослужащие различных званий и родов войск? Строят ли большевики аэродромы? Если да, то где и какие? Как используют старые? И вообще, черт побери, что делают там красные войска? Вы должны заниматься тем, чем я велю, ясно?! Только этим! А вы стремитесь застрелить всех коммунистов по одному. Заодно пройтись и по брошенным поместьям и костелам. Прекратите заниматься ерундой! Когда нам нужен будет тотальный террор, вам сообщат, развлекайтесь на здоровье. Надеюсь, вы понимаете, что ответить за все должны не отдельные мужики, а все большевики сразу. – Ланге щелкнул портсигаром, закурил. – Запомните, ваши ближайшие задачи…

Через сорок минут Ланге спускался по лестнице. Он был доволен встречей.

Подчиненных надо держать в напряжении и поменьше хвалить. Пусть всегда чувствуют зыбкость своего положения, зависимость от него, их начальника. Полковник представлялся ему червячком, который хотя и извивается, но у него на крючке. И его работой он в принципе был доволен. Главное, чтобы он сберег «тропинку» туда, к большевикам, пока еще не установилась точная граница. «Тихая банда»! Недурно! Именно на полковнике он решил опробовать свою идею маскировки разведывательно-диверсионной группы под вульгарную банду!

Полковник, стоя у окна, проводил взглядом фигуру майора, шедшего по пыльному двору. Отвернулся. Вдохнул запах сигарет, оставшийся после Ланге, поморщился. Достал из кармана сигару, аккуратно обрезал ее кончик специальными щипчиками, прикурил и завалился на кровать. Расстегнул ворот мундира и с минуту наблюдал за сизыми узорами дыма.

«Надоело все до дьявола! Надо скорее уходить. Судя по всему, скоро в этой Европе будет нечего делать порядочному человеку!..»

7 октября 1939 года

Минск

Старенький стол у небольшого окна, железная кровать, выкрашенная в серо-голубой цвет, под потолком – тусклая лампочка на витом толстом шнуре. Неуютная комнатка маленького общежития. Впрочем, Алексей не обращал внимания на неприветливость своего временного жилища.

Надо было сделать выбор. Выбор, который мог резко изменить все его будущее.

Он сидел за столом и чертил на бумаге непонятные узоры. Это успокаивало.

«Глупо, очень глупо! – Он со стыдом вспоминал свое поведение в наркомате. – Как же это я?.. Так растеряться! И после этого еще решились предложить что-то серьезное?»

Алексей тяжело вздохнул. На листе появилась крутая изломанная линия…

«Да, предложили… – Мысли вернулись к главному. – А почему, собственно, я?..»

Да, хватило ему лиха. Мальчишкой потерял отца, мать, дом. Потом жизнь у Килины.

Хлопотливая она. То по хозяйству возилась, то с ним, с маленьким. А по вечерам рассказывала сказки и жуткие истории о знаменитом разбойнике Павлюсе и наивно мечтала, что ее Алеша вырастет сильным и счастливым. Только ждать в Живуни счастья, что твою сказку, а в жизни – лихолетье, недород, долги…

Как подрос, стал помогать тетке. Но не тянуло его к деревенской жизни, равнодушен он был к хозяйству, хотя и работал не жалея себя.

Килина видела, как племянник каждую минуту рисовал на полях дешевых книжек, которые из Белой Вежи привозил и продавал скорняк Алфим. Как из глины фигурки лепил.

Собрала она скудные свои средства и отвезла его в Краков к дальним родственникам. Те мальчишку к себе не взяли, но помогли пристроить в механические мастерские. И то хорошо – слесарем можно было стать, да и с голоду ноги не протянешь.

В городе пришлось не легче, чем в деревне. Голодно. Пошел подрабатывать. Мыл полы в парикмахерской, помогал в переплетной мастерской, чинил велосипеды, примусы, швейные машинки. Выкраивал еще деньги, чтобы тетке выслать. Долг не долг, а помогать надо. Потом хозяин закрыл мастерские, уволив всех – работы нет. Стал перебиваться временным заработком…

«И вот теперь, когда я сам могу выбирать то, что мне нравится, надо от всего отказаться? Я не умею бороться с бандитами! И не хочу учиться этому! Не хочу притворяться, обманывать и унижаться!»

…На бумаге появляется квадрат, треугольник, еще квадрат…

«А каким художником ты станешь? Что сможешь дать людям? Это еще неизвестно! Пока никто твоим живописным опытам оценок не давал. Солидная комиссия… Что-то скажут мастера?..»

…Овал, трапеция, квадрат…

Комсомольцем он стал в пятнадцать. Сама жизнь подсказала, с кем идти. Желания сделать все, что поручали, как можно лучше, хватало. Не было еще осторожности. Потому и попал быстро, почти сразу, на заметку полиции. Посадили на полгода в тюрьму. Там он узнал издевательства, побои, ночные допросы.