Продолжение следует, или Наказание неминуемо - Фридрих Незнанский

Ну а если подвести черту под темой выбора вообще, то возможен и такой вот вариант, но это уже из доброго, старого, хулиганского анекдота… Аттракцион. Две клетки, накрытые черным бархатом. Участнику — приз, миллион рублей. Негритянка, сидящая в клетке, исполнит ему акт настоящей французской любви. Но цимес, или, говоря языком современной молодежи, фишка, заключается в том, что желающий испытать это вот уж воистину экзотическое наслаждение, входя в клетку, не знает, в какой из них негритянка, а в какой — черная пантера Багира…

Турецкий расхохотался, почему-то очень зримо представив себе финал этих, вполне возможных, особенно в наше время, соревнований. Но, обернувшись, увидел, что трудовая масса не разделяет его веселья. Больше того, и прилетевшие, и улетающие пассажиры смотрят на него одинаково — с подозрением. А действительно, если вдуматься, что это человек — взрослый и с виду серьезный — вдруг засмеялся каким-то прямо-таки идиотским смехом? Он вообще нормальный? А может, он — террорист, прикидывающий свои будущие жертвы?.. Да, не надо бы тебе, Александр Борисович, так-то вот свободно «распоясываться»… Даже грустно стало. Хотя все равно смешно!

Он взглянул мельком в привлекшее его внимание женское лицо — типичная такая прибалтийская блондинка, — у них же по-своему очень милое выражение специфически полноватых, ангельских лиц, — и ахнул! Вот уж не ведал, не гадал! С ума сойти! Эва?!

И она тоже смотрела на него широко распахнутыми глазами, словно девчонка на любимую куклу, до которой никак не могла дотянуться. И радость обладания, и столько мучений оттого, что ручки не достают, что росточком не вышла, бедная!

Да как раз наоборот, именно за эту ее хрупкую, но взрослую, розово-фарфоровую чистоту и прозрачность такого уютного в его объятиях тела… Ну да, конечно, именно за это в первую очередь и уважал Александр Борисович Турецкий, можно сказать, даже глубоко уважал, несравненную во всех аспектах латышскую девушку. Женщину, естественно, просто воспоминания давние. Из тех лет, когда Эва в самом деле еще была девушкой. Давно это было, как говорят мудрецы на Востоке.

Это еще как в древнем анекдоте о сотворении женщины. Взглянул Господь на произведение заботливых рук своих и произнес с восторгом и обожанием: «Эва, какая!» Говорят, что после этого дремавший Адам по какому-то наитию и назвал свою жену Евой. Или Эвой, как будет угодно. В Прибалтике чаще всего именно так произносят это древнейшее имя, например: Эва Киви — very good…

И вот Эва — то есть совершенно живая, натуральная и почти не изменившая своей восхитительной внешности, изумленно трогательным взглядом сверлила онемевшего Турецкого. И где? В воронежском аэропорту, посреди зала, забитого разностильным народом — лежачим, сидячим, стоячим и прочим. Как крохотный райский цветок посреди заросшей бурьяном глухой лесной поляны. «Кажется, слишком изысканно», — мелькнуло в голове, но образ явно соответствовал моменту.

И следом — целый водопад огорчений! «Ну почему? Почему именно здесь и сейчас?! А где мы были раньше?»

Ну где были и чем занимались, известно. На то и жизнь. У каждого — давно своя…

Но, странное дело, облегчение, которое он уже испытал в душе, мысленно простившись с надоевшим Воронежем, куда-то быстро улетучилось, исчезло, растворилось в душноватом «аромате» плохо проветриваемого помещения. Сказать, что появилась озабоченность, — это значит ничего не сказать. Но что-то же говорить было надо! И Александр Борисович, тараном ринувшись к Эве, легко подхватил ее под руку, неожиданно ловко выхватил из ее руки громоздкий, но совсем не тяжелый кофр на колесиках — цивилизация там, у них, все-таки! — и быстро поволок и то и другое прямиком к выходу из здания. На площадь, где нет толпы. Эва не шла, а летела следом за ним, почти не касаясь миниатюрными туфельками каменных плит пола.

— Что произошло? — спросил он, останавливаясь и переводя дух, не понимая, впрочем, потаенного смысла собственного вопроса. О чем хотел спросить конкретно, не смог бы сформулировать. Это примерно то же самое, что и вопрос: «Ну как?» Ответ бывает аналогичным по глубине подтекста: «Восемь». И далее следует развитие темы: «А что восемь?» — «А что как?»…

Эва смотрела на него и смеялась. Она всегда так смеялась — молча и открыто, и при этом лицо ее удивительно хорошело, становясь почти детски восторженным. Ох уж эти ладные, ласковые латышечки! Пышечки-латышечки… ляжечки-пампушечки, белые булочки… Эти ножки, эти ручки! Эти щечки, эти… — ой, нет, одно сплошное гастрономическое расстройство!..

Самым, конечно, пикантным в давней истории, начавшейся на балтийском пляже, было то, что Ирина Генриховна, проще говоря, единственная по сей день супруга Александра Борисовича, прекрасно знала Эву Теодоровну Ладзиню, даже одно время они были очень дружны.

Саня и Ирка познакомились с Эвой примерно в одно время, но порознь, каждый сам по себе, независимо друг от друга. Случилось это в Риге, точнее, в Юрмале, куда в очередной раз убежала супруга, разгневанная по какой-то, вероятно очень существенной, причине на своего мужа. В Дубултах жила Иркина тетка. Сперва Ирка убегала одна, мстя мужу за его несомненные грехи перед ней. Позже, когда стала подрастать дочка, удирала с Нинкой. И всякий раз Турецкий терпеливо возвращал беглянок на круги своя.

Но вообще-то теткина квартира в Дубултах, в двух шагах от моря, считалась вне подозрений. Ирина выросла в коммунальной арбатской квартире, окруженная тремя своими тетками, от них же и ушла замуж. Фактически в соседнюю комнату, в которой проживал Турецкий. Так какие вопросы? Ах, девочка нервничает? А кто сегодня не нервничает? Еще вчера люди жили как люди, а сегодня девочка едет к единственной оставшейся в живых родной тетке, как за границу! И почему — «как»?!

Примирения всякий раз достигались, но — разной ценой. Иногда приходилось ждать. И тогда происходили самые неожиданные встречи. Вот и с Эвой так получилось. Пятнадцать лет назад… Она работала в одном из санаториев Юрмалы, еще недавно знаменитого всесоюзного курорта, состоящего, как известно, из почти десятка маленьких и необычайно уютных городков, приткнувшихся друг к дружке, — Лиелупе, Булдури, Дзинтари, Майори, Дубулты и далее, вплоть до Яункемери. Санатории и дома отдыха теснились по всему Рижскому взморью, и в них съезжались отдыхающие со всей страны. Так было при советской власти. В начале 90-х, когда прибалтийские республики обрели самостоятельность, появились границы, таможни и прочие препятствия, роскошные пляжи обезлюдели, «дворцы отдыха» обветшали. Из России на Рижское взморье ехали еще по старой памяти те, кто давно полюбил эти места. Так вот и Ирина сбегала к тетке, а Саня ездил за ней…

Однажды, прогуливаясь по пляжу, Александр Борисович обнаружил идущую впереди симпатичную белокурую девушку. Он догнал, убедился, что оказался прав, и… познакомился. Пошли вместе. И долго потом ходили. На следующий день «неожиданная», ну совершенно случайная, встреча повторилась. Уже ходили меньше, больше посиживали на лавочках. А потом были разные кофейни, базарчики с золотистой свежекопченой салакой, пиво и всякие прочие разности. Но, самое главное, за что себя даже зауважал в конце концов Турецкий, вопреки немедленно вспыхнувшему желанию он категорически не позволил себе никаких поползновений. И когда однажды Ирина засекла-таки его с симпатичной латышкой, он с полным достоинством смог признаться ревнивой жене, что абсолютно чист в моральном отношении и ничего, кроме чрезвычайно интересных, с историческим, а иногда и политическим уклоном, разговоров между ним и девушкой не было. Да и не могло быть! Она слишком мила и непосредственна, чтобы вызывать в нем какие-то грубые эротические, то есть совершенно несвойственные ему мысли. Сказано было с таким горячим и искренним убеждением, что Ирина, кажется, поверила. Более того, она нашла возможность самой познакомиться с Эвой, и они сделались на какое-то время почти закадычными подругами.

Турецкий раскусил коварный план супруги: сделай потенциальную любовницу мужа своей близкой подругой, и у них ничего не получится. Так бы оно и было, если б…

Но однажды Турецкий оказался в Риге по служебной необходимости. Тяжелой, неприятной. Искали одного особо опасного преступника. Дело его было связано с нелегальным изготовлением и реализацией в России и в ближайшем зарубежье, в том числе и в Прибалтике, крупных партий фальшивой американской валюты высочайшего качества, между прочим. Взяли изготовителя в России, где и судили, а затем, по настоятельной просьбе правительства Латвии, экстрадировали преступника на родину, где он и сел окончательно.

Так вот, в тот свой приезд Александр Борисович выяснил для себя и Эвы, разумеется, такую простую истину, что даже самые доверительные отношения между лучшими подругами не могут устоять перед пароксизмом истинной страсти. А уж Эва, в чем он быстро убедился, знала в этом толк. И какой! Нет, он не жалел, что поддался чувству. Она, как выяснилось, тем более.