Укрощение огня - Джон Ринго

– ЧТО?! – взревел Кантор.

Пока разгорался спор, Шейда оглядывала помещение, всматриваясь в лица и пытаясь угадать, кто знал о готовящемся сенсационном заявлении заранее. Судя по напряженному выражению лица Боумана, тот твердо решил настоять на своем.

– Другого пути нет! – кричал Пол. – Нет! Послушайте! Да не перебивайте же!

Он подождал, пока утихнут крики и бормотание, после чего широким жестом обвел собравшихся:

– Мы – вымирающий вид. Если так будет продолжаться и впредь, то последний человек, какую бы форму он ни имел, покинет этот мир через несколько тысяч лет – и наступит полный конец. Я не призываю к тотальным запретам или к тому, чтобы погрузить мир в хаос, я призываю… возродить культурные факторы, благодаря которым дети, открытия и прогресс вновь станут популярными! И в то же время эти культурные элементы вернут нам былую мощь, так необходимую биологическому виду! Мы предаемся сибаритству, размениваемся на бесконечные игры и развлечения! Необходимо вновь стать подлинными людьми, чтобы по праву занять подобающее место и достичь процветания вида!

– Так значит, ты предлагаешь положить конец играм и развлечениям?

Айкава Гувуа заговорил впервые, и Шейда пока не знала, был ли выступающий на стороне Пола или нет. Айкава полностью сохранил человеческую форму, несмотря на совершенно восточные черты лица. Тысячелетнее смешение рас и генная инженерия привели к тому, что большинство людей имели смуглый цвет кожи от рождения, а внешние отличия, кроме типов красоты, отсутствовали – возможно, именно поэтому большинство становилось зооморфами. Однако Айкава имел широкое лицо и монголоидные складки у глаз, характерные для типичного сына Востока. Тело выглядело настолько стандартно, что отвлекало внимание от лица: приплюснутый нос, широкие скулы и узкие глаза, – все бросало преднамеренный вызов стандартам.

Без сканирования ДНК, не вторгаясь в личное пространство, Шейда не смогла бы с уверенностью сказать, была ли восточная внешность естественной или искусственной. В любом случае подобный облик – лишь способ самовыражения, как и рост Боумана. Однако необычная внешность куда более двусмысленна. К тому же умением мастерски утаивать истинные чувства под маской беспристрастности Айкава вызывал зависть остальных членов Совета.

– Если начистоту – то да, я готов заставить людей работать в обмен на игры и удовольствия, – заявил Пол. – Полагаю, необходимо вновь приучить человечество к труду. Тем из вас, кто не знает, что означает это слово…

– Не ссстоит, Пол, – перебил Ангпхакорн, – ты и так переработал… по крайней мере, мы переработали, выссслушивая тебя. И у большшшинссства здесссь детей не большшше, чем у других.

– Что-то я не видела, Пол, чтобы ты обзавелся многочисленным потомством, – вмешалась Иштар.

– У меня – пятеро, – гордо сообщил Боуман.

– Ну да, а обязанности воспитания ты распределил между пятью разными женщинами, – парировала Иштар. – Ты, глупый недомерок, и не понимаешь, что вся твоя «работа» по зачатию как можно большего количества детей напрасна – ведь у каждой из матерей только один ребенок, а по закону для рождения нужны и мужские, и женские хромосомы! До тех пор пока деторождение остается женской прерогативой, мужчины – всего лишь источник ДНК.

– Возможно, и это правило следует изменить, – отрезал Пол. – Почему деторождение должно оставаться женской прерогативой? Я должен решать самостоятельно, если захочу завести ребенка с другим мужчиной! Или троих детей с собственным генетическим набором… Что помешает?

– Закон и история, – со вздохом пояснила Шейда, после чего расхохоталась, увидев удивленное лицо Пола. – Что, думал, если я с тобой не спорила, если у меня меньше всего изменений, то поддержу? Вовсе нет. Обсудим твое предложение…

Шейда откинулась назад, загрузила в память несколько текстов для сверхскоростного просмотра и кивнула:

– В двадцать первом веке основали Стальное Братство. Его официальной миссией было «искоренение женской чумы посредством замены мужчинами женщин». Пользуясь достаточно новыми для того времени технологиями конструирования ДНК, члены Братства выращивали детей в древних моделях маточных репликаторов – только мальчиков, пользуясь только мужскими хромосомами.

Братство просуществовало лишь три поколения. Дети оказались крайне нежизнеспособными, ибо среднестатистический мужчина немногим превосходит по материнским инстинктам самца леопарда. В общем, детей выращивали с минимальным положительным результатом, практически не воспитывали, потому что мужчины – никудышные матери.

– Это ты так говоришь, – ухмыльнулся Боуман. – Твоя история такая древняя, что ее можно считать чуть ли не сказкой!

– История знает примерно четыре примера подобных неудач, Пол, – слегка улыбнувшись, парировала женщина. – Неудачи случались и позднее. Некоторые мужчины могут быть превосходными матерями, но позволить каждому половозрелому дядьке производить детей на свет «из принципа» – значит породить еще одно нежизнеспособное поколение. За все эти годы у нас и так было немало неудач. Вместо того чтобы прислушиваться к голосам, раздающимся в твоей голове, стоило бы, для разнообразия, провести исследования. Кстати, где ты хотел заставить людей работать?

– Я не говорил, что хочу заставить, – огрызнулся Боуман.

– Будь по-твоему. Не знаю, как еще назвать ситуацию, когда делают так, чтобы люди выполняли то, что не хотят, и то, что им не нужно делать. Но ты не ответил на мой вопрос.

– Пусть каждый выбирает сам, – сказал Пол, – но распределение товаров и энергии должно осуществляться в соответствии с выполненной работой. В сфере производства, услуг и так далее. У меня есть пятилетний план перехода от полной репликации к экономике, основанной на работе…

– Пятилетний план, – с тяжелым вздохом повторила Шейда, – да знаешь ли ты, как ужасно звучат подобные слова для всякого, кто хотя бы поверхностно изучал историю, которую ты считаешь сказкой?

– Что?

– Не важно, – вновь вздохнула Шейда. – История учит только тому, что мы обречены вновь повторять прошлые ошибки. Ты намерен ввести труд на производстве или работу в сфере информационных технологий? Для мужчин или для женщин?

– И для тех, и для других, – согласился Пол, – и там, и там.

– Но разве ты не понимаешь, что только сельскохозяйственная экономика с ее неразвитыми технологиями гарантирует рост населения? Что рождаемость определяется состоянием рынка? И что только низкотехнологичная сельскохозяйственная экономика создает рыночные условия, при которых количество детей увеличивается? Вот тогда потребуется больше рабочих рук, что невозможно в индустриальном обществе. Особенно если работают представители обоих полов.