Синтетический человек (The Synthetic Man / The Dreaming Jewels) - Теодор Старджон

— Куришь?

— Я никогда не курил, — сказал Горти. — Кукурузные рыльца, один раз. — Он смотрел с восхищением на красный драгоценный камень на конце сигары. — Ты много куришь, да?

— Из-за этого и не расту, — ответил он разразился пронзительным смехом. — Как рука?

— Намного болит. Не так уж плохо.

— У тебя много мужества, малыш. Я бы кричал и требовал морфий, если бы я был на твоем месте. Что с ней случилось?

Горти рассказал ему. История получалась отрывками, непоследовательная, но он выслушал ее всю. Он задавал короткие вопросы, и по существу, и совершенно не комментировал. Разговор прекратился после того, как он задал столько вопросов, сколько очевидно хотел, и какое-то время Горти казалось, что его собеседник задремал. Сигара светилась все тусклее и тусклее, иногда вспыхивая по краям, или вдруг становилась яркой, когда случайный поток воздуха из-за грузовика касался ее.

Неожиданно, абсолютно бодрствующим голосом, толстый мальчик спросил его:

— Ты ищешь работу?

— Работу? Ну — я думаю наверное.

— А что заставило тебя есть этих муравьев, — был следующий вопрос.

— Ну, я — не знаю. Я думаю я просто — ну, мне хотелось.

— А ты часто это делаешь?

— Не очень. — Это были совершенно другие расспросы, чем те, через которые он прошел с Армандом. Мальчик спрашивал его об этом без отвращения, с любопытством не большим, чем когда он спросил его сколько ему лет и в каком он классе.

— Ты петь умеешь?

— Ну — я думаю да. Немного.

— Спой что-нибудь. Я имею ввиду, если тебе хочется. Не насилуй себя. А — ты знаешь «Звездную пыль»?

Горти посмотрел на освещенную звездами дорогу, убегавшую вдаль под громыхающими колесами, вспышку бело-желтого света, которая превратилась в уменьшающиеся красные глаза подфарников, когда машина проносилась мимо по встречной полосе дороги. Туман рассеялся, и сильная боль ушла из его руки, и, самое главное, он ушел от Арманда и Тонты. Кей дала ему легкое, как перышко, прикосновение доброты, а этот странный мальчик, который разговаривал так, как он никогда раньше не слышал чтобы мальчики разговаривали, дал ему другой вид доброты. Внутри него начиналось чудесное теплое сияние, чувство, которое он только раз или два испытывал за всю свою жизнь — в тот раз, когда он победил в беге в мешках и ему подарили носовой платок цвета хаки, и в тот раз, когда четверо мальчишек свистели бродячему псу, а пес подошел прямо к нему, игнорируя других. Он начал петь, и из-за того, что грузовик так громыхал, ему приходилось петь громко, чтобы его было слышно; а из-за того, что ему приходилось петь громко, он опирался на песню, отдавая ей часть себя, как монтажник высотник отдает часть своего веса ветру.

Он закончил. Толстый мальчик сказал: «Эй». Этот слог без восклицательного знака был теплой оценкой. Без каких-либо дальнейших комментариев он прошел в переднюю часть кузова и постучал там по квадратной стеклянной панели. Грузовик немедленно замедлил движение, съехал на обочину и остановился. Толстый мальчик подошел к краю кузова, сел и соскользнул на дорогу.

— Ты оставайся здесь, — сказал он Горти. — Я немного поеду впереди. Ты меня слышишь — никуда не уходи.

— Не уйду, — сказал Горти.

— Как, черт побери, ты можешь так петь, когда твоя рука превращена в пюре?

— Я не знаю. Она уже не так болит.

— А кузнечиков ты тоже ешь? Червяков?

— Нет! — воскликнул Горти, в ужасе.

— Ну хорошо, — сказал мальчик. Он подошел к кабине грузовика, дверь захлопнулась и грузовик опять тронулся.

Горти осторожно продвинулся вперед пока, сидя на корточках возле передней стенки кузова грузовика, он не смог смотреть через квадратное стекло.

Водителем был высокий мужчина со странной кожей, бугристой и серо-зеленой. У него был нос как у Джанки и практически не было подбородка, поэтому он был похож на старого попугая. Он был такой высокий, что ему приходилось сгибаться над рулем, как листу папоротника.

Возле него сидели две маленькие девочки. У одной был круглый куст белых волос — нет, они были платиновыми — а у другой были две толстые косы, челка и красивые зубы. Толстый мальчик был рядом с ней и оживленно разговаривал. Водитель казалось не обращал никакого внимания на разговор.

Голова Горти была не совсем ясной, но и больным он себя не чувствовал. У всего было волнующее качество, как во сне. Он вернулся обратно в кузове грузовика и лег, положив голову на пиджак толстого мальчика. Он тут же сел, и пополз между вещами наставленными в грузовике пока его рука не нашла толстый рулон брезента, подвигалась вдоль него, пока он не нашел свой бумажный пакет. Затем он снова лег, его левая рука лежала у него на животе, а правая рука была в пакете, его безымянный палец и мизинец были между носом и подбородком Джанки. Он уснул.

Когда он снова проснулся, грузовик стоял, и его сонные глаза смотрели на извивающееся сияние света — красного и оранжевого, зеленого и голубого, на фоне ослепительного золотого.

Он поднял голову, моргая, и выяснил, что свет идет с массивного основания, на котором были неоновые надписи: «Мороженое двадцати видов», и «Коттеджи», и «Бар — закусочная». Золотое сияние исходило от прожекторов над участком обслуживания заправочной станции. За грузовиком мальчика стояло три тягача с трейлерами, и у одного из них трейлер был сделан из ребристой нержавеющей стали и он был очень красивым при этом освещении.

— Ты проснулся, малыш?

— А — привет! Да.

— Мы собираемся перекусить. Пошли.

Горти поднялся с трудом на колени. Он сказал:

— У меня совсем нет денег.

— К черту, — сказал толстый мальчик. — Пошли.

Твердой рукой он поддержал Горти под руку, когда тот слезал вниз. На фоне монотонного звука качающего бензин насоса было слышно музыкальный автомат, а под их ногами приятно похрустывал гравий.

— Как тебя зовут? — спросил Гроти.

— Все называют меня Гавана, — сказал толстый мальчик. — Я там никогда не был. Это из-за сигар.

— А мое имя Гроти Блуэтт.

— Мы тебе придумаем новое.

Водитель и две девочки ждали их у дверей ресторана. У Горти практически не было возможности посмотреть на них до того, как они все прошли вовнутрь и уселись возле стойки. Горти сидел между водителем и девочкой с серебристыми волосами. Вторая девочка, с темными косами, заняла следующий стул, а Гавана, толстяк, сидел с краю.

Сначала Гроти посмотрел на водителя — посмотрел, уставился, и отвел глаза, все в одно напряженное мгновение. Обвисшая кожа водителя действительно была серо-зеленной, сухой, рыхлой, жесткой как изделие из кожи. У него были мешки под глазами, красными и казавшимися воспаленными, его нижняя губа отвисла и видны были белые нижние резцы. На тыльной стороне его рук была такая же рыхлая серовато-зеленая кожа, а пальцы были нормальными. Они были длинными и на ногтях был аккуратный маникюр.