Славянский сокол - Самаров Сергей Васильевич

– И такое было, – согласился Кнесслер. – Они перетопили друг у друга кучу драккаров вместе с уже захваченной добычей…

– Я уверяю вас, что Карл не хуже относится к саксам из Саксонии, чем к саксу из Англии, – вернулся к прежнему разговору граф Оливье. – Если только саксы из Саксонии не поднимают на него оружия…

– У нас еще будет время обсудить эту тему, – осторожно заметил Аббио, не желающий с распростертыми объятиями бросаться к тому, с кем он воевал еще только вчера, причем воевал жестоко, бескомпромиссно, не щадя ни собственных сил, ни полученных по наследству средств, поскольку денег на войну эделингам никто не выделял. Однако, как понимал и сам эделинг, без всякой надежды на будущую победу. – А сейчас нам предстоит заняться более неотложными делами. Сюда идут князь Бравлин с сарацином. Можете присоединиться к нам, дорогой граф, если имеете желание познакомиться еще и с заносчивым Зигфридом[3]. Мы отправляемся к герцогу Трафальбрассу, чтобы попросить его возглавить сакских воинов в меле.

– Я видел его сегодня утром у короля. Правда, мельком… Говорят, он великий воин…

– Он хороший воин, – скупо сказал Кнесслер. – Впрочем, в его воинском искусстве вы сможете убедиться, наблюдая поединки турнира. Я не думаю, что Трафальбрасс будет в числе первых, кто займет место в ресе среди потерпевших поражение. И даже уверен, что многим вашим рыцарям не поздоровится от его ударов. Впрочем, я не видел его в деле, а разговоры могут оказаться и пустыми. Но король Готфрид ценит Трафальбрасса именно как воина. Впрочем, не только… Король Готфрид ценит Трафальбрасса еще и как беззастенчивого человека…

– Я охотно отправлюсь с вами. Особенно, если вы представите меня еще и такому славному воину, как князь Бравлин Второй… – и граф поклонился в сторону только что подошедшего к ним Бравлина, разговаривающего по-гречески с Салахом ад-Харумом.

– Я отлично вас знаю, граф, – сказал Бравлин сдержанно, если не сказать, что намеренно сухо. После обострения отношений между Бравлином и франками на королевском совете прошло еще слишком мало времени, чтобы князь забыл недавние оскорбительные слова королевского герольда, адресованные всем не франкам. – Точно так же, как знавал и Хроутланда. Если мне не изменяет память, лет десять назад я лично возглавлял атаку, которой сбросил ваш отряд в реку. Вас тогда спасло только появление подкрепления, иначе каждому из вас была бы уготована стрела с каленым наконечником и стая рыб в придачу. Но я даже рад, что этого не случилось тогда, поскольку это дает мне возможность познакомиться с вами сейчас…

– Да, я помню этот случай, – с легкой улыбкой ответил Оливье. – В тот раз вы нас славно искупали, хотя было, если я верно помню, довольно прохладно. Нас было слишком мало, и вы атаковали нас из засады.

Бравлин позволил себе не согласиться и замотал головой, отчего его бармица, как и кольчуга, сплетенная из пружинистых колечек, мелодично зазвенела.

– Мы действительно атаковали вас из засады, в которую вас специально и заманили, выпустив вперед незначительный отряд, чтобы он вынудил вас начать преследование. Такова война, и она не всегда разрешается турнирными схватками. А что касается количества воинов, то нас было чуть-чуть меньше. Нас, а не вас! Просто вы привыкли к тому, что вас всегда бывает значительно больше. Но засада дала нам преимущество неожиданности, и большую часть вашего отряда мои стрельцы перебили сразу, издали, еще до рукопашной сечи. И вот тогда нас стало действительно больше.

– А когда к нам подошло подкрепление во главе с монсеньором Бернаром, только более свежие кони выручили вас. Ох, и прытко же вы спасались!.. Но и то – мы чуть не вошли на ваших плечах в крепость…

Оливье сам уже говорил без улыбки, уловив иронию в словах князя и весьма ревниво относясь к своему прошлому и, тем более, к прошлому Хроутланда.

– Да, дело так и было, – согласился Бравлин. – К сожалению, местность вокруг была равнинная, только с небольшими перелесками, и нам не представилась, как вам в Ронсевале, возможность выстроить линию обороны со сменой бойцов. Точно так же, кстати, как вы, триста воинов древнего греческого государства Спарта во главе со своим царем Леонидасом погибли все, но не пустили через Фермопильское ущелье громадную армию персидского царя Дария Первого Гистаспа, чем остановили его нашествие на Грецию. Я только что рассказывал об этом вашему другу Салаху ад-Харуму, и оказалось, что он хорошо знаком с сим историческим фактом по персидским литературным источникам. Так что вы в Ронсевале в малом размере повторили подвиг Леонидаса и его воинов. С той лишь разницей, что вас было несколько больше трехсот спартанцев и против вас не стояла целая армия. И, тем не менее, я ничуть не умаляю ваших заслуг. Мы же десять лет назад не имели возможности выполнить тот же стратегический прием из-за отсутствия природных условий. А самим предложить противнику окружить себя и уничтожить – что же может быть глупее… И осуждать нас трудно…

– Мы по-разному смотрим на некоторые вещи… – Оливье нахмурил брови.

– Да прекратите вы беспочвенные препирательства, – Кнесслер понял, что дело пахнет ссорой. – Забудьте прошлое. Сейчас мы прибыли на турнир, а не на поле сражения. И здесь вовсе не время выяснять, чье оружие более победоносно и при каких обстоятельствах. Пойдемте лучше к герцогу. Я уже отправил посыльного с предупреждением о визите. Герцог, должно быть, нас ждет.

И он показал направление к палатке Сигурда, или Зигфрида, как называл датчанина Аббио. Сигурд, как посторонний участник турнира, расположился в общем лагере, а не на королевской сопке. Но тропу, по которой рыцарям предстояло спуститься, при свете костра видно было хорошо. Только недавно эта тропа была почти незаметной тропинкой, но за короткий срок многие ноги так утоптали ее, что тропа стала ведущей на холме и уступающей только главной дороге.

Князь Бравлин и граф Оливье сухо поклонились друг другу. Но если славянин имел право чувствовать обиду за отвоеванные у него земли, причем эта обида была непроходящей, то франк, по натуре легкий и не злопамятный, через минуту уже улыбнулся. У него-то ничего не отнимали, и вообще не виделось в Европе силы, способной остановить раздвижение Карлом своих границ. Силой была Дания, но Готфрид Скьелдунг молча наблюдал за Карлом и выжидал, не решаясь пока на самостоятельное противодействие. Другая сила – Византия, была слишком далеко и едва справлялась со своими проблемами.

Они двинулись вслед за остальными. И граф вдруг неназойливо взял князя под руку.

– Правильно, – сказал он. – Кнесслер самый рассудительный человек на свете. Я понимаю вашу обиду и прощаю ее вам, а вы поймите мою гордость и простите ее мне. Забудем это. Не дело воинов таить обиды друг на друга.

Бравлин поклонился на ходу.

– И Кнесслер прав, и вы правы… А я попусту срываю свое раздражение на встречных из-за того, что мне не слишком хочется идти к Сигурду. Мы с ним не самые близкие друзья. Но, как воин, я должен согласиться, что лучше Сигурда не найти кандидатуры для участия в меле. Я не сержусь на вас, граф.

– Но позвольте мне, человеку, любопытному не менее, чем любопытен ученый аббат Алкуин, поинтересоваться… Вас зовут Бравлином Вторым. А кто был Бравлин Первый? Это ваш достойный предок?

– Нет, – ответил князь. – Бравлин Первый был могущественным князем славян, живущих по берегам озера Ильмень. Слышали о таком озере? Иногда его называют Варяжским морем… Это потому, что на одном из его берегов в городе Старой Руссе живут варяги – люди, которые варят соль. Там в округе множество соляных источников. Руссы, кстати, родственны бодричам и являются подданными князя Годослава, хотя из-за отдаленности не слишком прислушиваются к голосу своего повелителя, предпочитая жить по собственным принципам.

– Нет. Не слышал. Где, вы говорите, это?

– Это далеко на востоке. Когда ваш король совсем перестанет давать нам возможность жить своей жизнью, мы переселимся туда.