Не потонем! - Николай Курьянчик

В составе женской делегации были представительницы соцлагеря и стран социалистической ориентации — всего около пятнадцати единиц. Руководителем этой женской комсексбанды, естественно, была наша коммунистка — бой-баба лет сорока (коня на скаку остановит, в горящую избу войдет). Вынужденное соседство ее тоже озадачило. Знаем мы этих подводников! Как ни крути — мужики-то одни… А у нее контингент противоположного пола от тридцати до сорока, и тоже не железные пролетарки, из Монголии возвращаются. А ну как… соединятся?! Во избежание неожиданностей тоже сходила к начальнику поезда, познакомилась с подводницким замом и тоже проинструктировала своих комтеток. От такого сообщения азиатки — корейка, вьетнамка и камбоджийка-кампучийка — только робко глаза опустили; у монголки в зрачках застыли ужас и недоумение. А вот европейские «демократки» не испугались вовсе, и даже наоборот, оживленно галдя, начали краситься и ажурные колготки напяливать — мол, ничто человеческое нам не чуждо… Вот ведь стервы!

Время — почти к обеду.

Командир решил переодеться в спортивный костюм и… и черт знает, что делать дальше. В портфеле третий день томилась и прела «Пшеничная» с салом, огурчиками и прочими яствами. Опять, что ли, чай с пирожками-булочками? От безысходности засосало под ложечкой. А может, предать «Пшеничную» и просто поесть сала с хлебом, похрустеть огурчиком, острой корейской капусткой… и чаем запить? Но это кощунство, святотатство!!! Командир был глубоко русским человеком.

В такой вот рассеянной задумчивости он начал переодеваться, не застопорив дверь в купе. Поставил на пол изъятые пол-бутылки, расстегнул китель, почти спустил брюки, вспомнил про ботинки и, прислонившись задом к двери, наклонился и начал их расшнуровывать.

Руководительница делегации постучала в двери купе своей комсексбанды и, когда все вышли, возглавила строй. Тетки отправились в вагон-ресторан: старшая, за ней накрашенные европейские «демократки», затем Азия. Испуганная монголка в своей национальной одежде затесалась в Европу, чуть опередив польку и чешку.

Когда предводительница поравнялась с дверью командирского купе, поезд слегка ускорился и, чтобы сохранить равновесие, она инстинктивно ухватилась за дверную ручку, дернув таким образом на себя. Дверь отодвинулась, и из нее «почти бесшумно» выпал командир атомной подводной лодки в расстегнутом кителе, с полуспущенными брюками.

— Ой! — вскрикнула от неожиданности коммунистка-руководительница и отступила полшага назад.

Вместе с командиром выкатилась злосчастная пол-бутылка матросской водки, и пряная лужица оросила коридор.

— Ой… — еще раз молвила коммунистка, не отступив больше ни шагу назад.

— …твою в Бога душу мать!!! — закончил за нее командир.

Накрашенные «демократки» в ажурных колготках слегка попятились, руководительница же почти овладела собой. Командир, закончив спич, не вставая пытался натянуть и застегнуть брюки.

Окончательно овладев собой и ситуацией, руководительница обернулась к своей оробевшей комсексбанде.

— Сибирь — холодно — водка — все нормально. Вперед! — и сделала решительный шаг через командира.

ЧЕРЕЗ КОМАНДИРА!!!

Командир атомной подводной лодки проекта первого РТМ перейден. И кем?! От такой борзости единоначальник потерял дар речи и попытался вскочить, но поезд снова качнуло, и он опять опрокинулся на спину, закатив глаза в бессильной ярости. Рука наткнулась и сжала бутылку опрокинутой водки, длинные пряди волос с разоренного «вороньего гнезда» упали на пол. Между делегацией и руководительнецей ширилась и росла пропасть. Рубикон перейден, мосты сожжены и обратной дороги нет. Так думал(и действовал) Юлий Цезарь, так же думала и действовала коммунистка-руководительница.

— Вперед, смелей! — потребовала она. И «демократки» пошли на зов старшей сестры.

— Ой, — и немка перепорхнула через командира.

— Ой! Ой! — и почти все «демократки» с плохо скрытым удовольствием перешагнули через повергнутого оккупанта, демонстрируя тому свои ажурные колготки вместе с содержимым. Остались полька и чешка, которым мешала переступить через лежащего командира насмерть перепуганная монголка. От такой эротики командир окончательно потерял рассудок.

— Вперед, смелей! — внушали одичавшей монголке спереди.

— Шибче, холера, — подталкивала полячка сзади.

Задрожав от ужаса и зазвенев национальными украшениями на национальной одежде, монголка сделала нерешительный шаг вперед.

— У-у, коммунистка! Попалась! — зарычал командир и ухватил своей лапищей еще не переступившую ногу монголки.

— У-у-у-у!!! — жалобным воем заблудившегося в степи шакала возопила та и бессильно села на грудь командира, укрыв ему лицо полами своей монгольской национальной одежды (сокращенно — МНО).

— …………расселась, стерва!!! — заорал командир и начал рвать и метать в буквальном смысле этого слова, яростно отбиваясь от такого монгольского насествия. Легкая эротика превращалась в стриптиз и насилие.

Азиатские делегатки, которым мы всегда безвозмездно оказывали братскую помощь, смотрели на происходящее спокойно и с пониманием — наверное за долги, за иго монгольское. В европейском стане началась легкая паника.

— Ой, цо бэндзе, цо бэндзе… — пятилась назад полячка.

Наша предводительница, спасая положение, ринулась останавливать коня на полном скаку.

На мгновение командиру удалось высвободить лицо из-под подола МНО.

— …Устроили кордебалет, б…(не балерины, конечно).

— Отпусти, алкаш! — решительно рявкнула руководительница, ухватилась за верхнюю часть уже бездыханной монголки и потянула на себя. Но кони, когда их останавливают на скаку, иногда становятся на дыбы(о чем умолчал поэт Некрасов). Командира понесло — вернулись мужество и воинственность. Также сказывался дефицит чувств к началу Инь.

— Я вас научу Родину любить!!! Здесь вам Сибирь, а не Польша!!! — орал он, терзая женщину в МНО. В Польше как раз происходили конфликты и события, связанные с «Солидарностью».

— О, матка босска, и тут нема спокою, — сквозь слезы запричитала польская коммунистка и перекрестилась на католический манер. Командир на генетическом уровне был глубоко православным человеком.

— А по вашим ксендзам!!! С «Солидарностью»!!! Давно Сибирь!!! Плачет!!! — командир был взбешен всерьез.

Остальные демократки, вслед за полячкой, тоже быстро поняли, где находятся и готовы уже были выпрыгнуть из поезда на ходу. Конфликт разрастался и постепенно приобретал международный и затяжной характер.

На поднявшийся шум выходили из своих купе пассажиры спального вагона, проводник вызвал начальника поезда.

Инцидент разрешился довольно естественно. Невинная жертва, очередной раз придя в себя, от обильных переживаний слегка облегчилась через МНО прямо на командира. Командир был мужик сообразительный и сразу понял, чем дело пахнет.

— Зассали, демократки! — это были последние слова командира в конфликте. Он брезгливо отшвырнул монголку, зашел в свое купе, закрылся и запил по-черному, на три дня.

Заминать конфликт досталось все же замполиту. Говорят, пришлось лечь бедняге «на амбразуру» до самого Урала… Зам был разведенный смазливый мужчина лет 35. Что ж, кто на что учился. Осиротевшие демократки оделись поскромнее и не выходили из купе до самого конца следования. Экипаж был предоставлен сам себе и старпому, как положено. А поезд мчался все дальше и дальше, поспевая за расписанием…

Взрыв в 0,5 алкотонны

«А путь и далек, и долог, и нельзя

повернуть назад…»

муз. Пахмутовой, сл. Добронравова

Поезд прямым отрезком уже четвертые сутки лежал на бесконечно прямой, самой протяженной железнодорожной магистрали «Владивосток — Москва». На самом деле он, конечно, двигался: вагоны подпрыгивали и раскачивались на стыках рельсов, колеса отстукивали свой ритм, день сменялся ночью, а в вагонах жизнь текла своим чередом. Вообще ехать поездом очень скучно, особенно, если это поезд дальнего следования.

А теперь представьте себе транссибирский экспресс «Россия» с экипажем атомной подводной лодки, следующим на межпоходовую подготовку из Большого Камня в Обнинск. С края света к столице через глухомань. Вокруг простиралась необъятная страна, утомленная бесконечным строительством светлого будущего. Энтузиазм первых пятилеток иссяк, а обещанный поток благ все никак не попадал на многострадальные головы трудящихся. Пресса и телевидение вели бодрые репортажи с ударных строек коммунизма, о которых поэты и композиторы слагали песни, но из окошек вагонов ничего не было видно, хотя уже с полстраны отмахали с востока на запад. Видели паровозные кладбища («в коммуне остановка!»), танковые свалки и штабеля. Полтайги заштабелировано. Проезжали узловые станции БАМа, но везде было как-то тихо и сонно, совсем не так, как в репортажах. Надвигался пресловутый застой с катастрофическими последствиями; страна продолжала устало дремать…