Генерал-адъютант его величества (СИ) - Михаил Леккор

Ну, здесь он уже сдерживаться не будет:

— Почту за честь, государь за такое милостивое разрешение!

— Ага, — удовлетворенно кивнул Николай, — я со своей стороны тоже буду рад такой дружбе. Вместе мы сделаем гораздо больше, чем я один.

Они посмотрели друг на друга, довольно помолчали. Затем Николай продолжил награждать святого уже официально:

— Как россиянин, приравненный к императорской семье, ты не можешь не быть классом не ниже действительного тайного советника!

Император сказал твердо, даже почти зло, словно понизил его, а попаданец подумал, что вот ведь, взобрался на верхушку петровской лестницы, о которой вроде бы мечтал как о твердом карьерном росте, но ведь мечтал. Как бы о русской сказке, сюжет который то ли есть в реальности, то ли нет.

А вот стал он действительным тайным советником, а как-то не радостно. Всяк чувствуется обязанности и служебные тяготы. А ведь действительно, это чиновничья шушера внизу болтается, выдавая свои мелочи за важность. А вот чиновники высших классов действительно работают и серьезно влияют на всю Россию. Не все, конечно, но личные друзья императора, такие, как, например, А.Ф Орлов, А.Х. Бенкендорф и некоторые другие оставили заметный след в истории страны. Но и работали они, как волы, упорно, много и тяжело.

Макурин никак не отозвался словами, посчитал, что это будет излишне, но голову согнул в элегантном знаменитом кивке «по-Макурински». Показал, что ценит императорскую благодать и понимает, что это будет ему стоить.

— И вот к сему, — Николай словно продолжал их молчаливый разговор, — я решил ликвидироватьСвятейший Синод. Раньше это учреждение было вполне приемлемо в моем государстве, как могло, помогая мне. Но с твоим появлением Синод явно устарел и уже особо и не нужен. В свое время, как и остальные петровские коллегии, он был хорош, он был эффективен. Но время ходит, пора и ему в прошлое.

Это не нуждается в обсуждении, — предупредил монарх, — я уже решил и от этого не отступлю. Но вот что бы я хотел от тебя узнать — что вместо Синода создать — патриархат во главе с патриархом или министерство религий во главе со светским министром.

— Министерство, — не раздумывая, сказал Макурин, — Господь мой Вседержитель в беседе со мной, смиренным, четко очерчивал мысль — Бог на Небе один — единственный и другого такого нет. Люди по своей простоте и наивности наполнили Небо Божествами. Одних только Иисусов Христов несколько — и православным, и католическим, и протестантским. А присмотреться — какая разница? Да еще Аллах, Будда и прочих, нередко придуманные людьми. Бог же он один!

— Однако же, — удивился Николай, — да ты целый церковный инсургент — настоящий бунтовщик. Не побоишься пойти миллионов верующих?

— Нет, государь, ведь я буду нести слово. Подлинное слово, а не списанное с книг. И когда мы прорвемся в народное сознание, что любой бог единый, только форма у него разная, тогда и россияне станут едины и сплоченны.

Глава 2

Внеочередное заседание Государственного Совета в присутствии его императорского величества состоялось в 11.00 третьего дня от его вторичного пришествия на Небо. Нет, это не календарь новый в России был обозначен, это всего лишь Андрей Георгиевич так считал про себя.

Нехороший августейший монарх после обсуждений наград Макурина в виде орденов и чинов сумел втиснуть и должностные обязанности святого. Он был не только назначен министром, но и между делом (noblesse oblige!) стал генерал-адъютантом императора и членом Госсовета. И ведь не откажешься! Император все это всучивал под соусом «Вы должны стать настоящим сановником». Действительно, как это быть министром и не оказаться генерал-адъютантом или, например, членом Государственного Совета. Ужас, хе-хе! Вот и сиди теперь на скучнейшем заседании и напускай на свою моську соответствующую физиономию.

На самом деле попаданец, разумеется, все понимал и со всем, наверное, согласился бы. Даже, поди, сам настоял на этих административных довесках. Ведь если бы министр не генерал-адъютант и не член Госсовета означало бы очень второстепенное министерство, которое император совсем не уважает. И, наоборот, получение им одного из должностей, фактически званий, означает, что правящий государь очень любит и ценит либо само министерство, либо лично находящегося во главе его сановника.

Относительно Макурина важно было второе, Николай I его очень уважал, что еще раз подчеркивал на заседании жестами и тоном слов главу нового учреждения. Ибо само министерство пока было ни рыба, ни мясо, ни съесть, ни украсть.

И само заседание было весьма важным для самого Андрея Георгиевича, ибо здесь, в окружении монарших ставленников, или, хотя бы, очень значимых от императора сановников, ему предстояло впервые публично озвучить свою концепцию мультирелигии. Ибо, если и здесь собравшиеся не согласятся с оратором. То лучше ему вообще сидеть молчком и не выпазить в массы, чтобы сохранять на радость своей жене Насти и самого, естественно, моську в целостности. А то и ведь убьют ненароком. Русские люди они такие — добрые, жалостливые. Но не дай бог их рассердишь, будет такой кровавый бунт, что и святого лишат жизни.

А Андрей Георгиевич ее и так жалел, логично и сообразно карьере и судьбе, а все-таки. Куда он залез? Он даже страдал по той светлой и беззаботной поре юности, когда было-то всего забот — сохранить лишний рубль, благо он здесь были весомым, да хорошо писать. И вот он поднялся в карьере и жизни. И что? Денег все равно как-то не хватает, хотя он уже и не успевал их сосчитать. И чины высокие, и ордена почетнейшие, и император Николай его лучший друг, а дома душу и тело радует красавица и умница жена. А все не то. НЕ ТО, НЕ ТО, как говорил, то есть будет говорить великий русский писатель граф Лев Толстой.

О, император поддал знак, пора ему сказать свою речь, которая либо восславит его навсегда, либо опозорит на столько же. Он внушительно и гордо поднялся, поскольку сидел на почетном месте рядом с императором, то есть на большой моральной горке, поэтому оказался очень высоко по сравнению «рядовыми» членами Советами, всеми этими князьями и великими князьями, просто высокопревосходительствами с почетными званиями графов, баронов, и «рядовых» столбовых дворян.

Вообще, Государственный Совет имел очень противоречивое место в XIX веке. Согласно мнению его создателя Михаила Сперанского, это был бы законодательный орган, который серьезно бы ограничил полномочия правящего монарха. Однако, тогдашний император