Замена спектакля - Константин Яковлевич Ваншенкин

В квадрате солнца, на полу,

Спит кот: привык вставать попозже.

А тень забора — на пилу

Или на дальний лес похожа.

Таинственный домашний зверь,

Он дремлет, щурится урчаще.

Его глаза невольно сверь

С горящими в полночной чаще.

Хозяйки явный фаворит,

Кумир, тихоня полосатый.

В нем все о схватке говорит,

Погоней дышит и засадой.

Не зря в холодном взоре том

Зеленое мерцает пламя.

И вдруг хозяин входит в дом —

Морозный пар валит полами.

И разом вздрагивает кот,

Он смотрит пристально и жестко,

И, дыбясь, над горбом встает

Его ухоженная шерстка.

Что проку в выпаде пустом?..

И, взят видений вереницей,

Спит, окружив себя хвостом,

Как государственной границей.

* * *

Предложил ей тут же сесть,

Извинясь, что сроки круты,

Уточнив притом, что есть

У пришедшей три минуты.

Ощущая сквозь чулок

Холод кожаного кресла,

Улыбнулась лишь чуток

И надолго в душу влезла.

* * *

Что там женщины!.. Даже мужчины,

Коль не видел лет восемь подряд,

В силу некоей странной причины:

— Постарел, постарел! — говорят.

Под цветущею пышно сиренью

Огорчаются так оттого,

Что, как водится, это старенье

Лишь коснулось меня одного.

Говорят не без тайного вздоха

Облегчения: — Да, постарел!.. —

Я смущаюсь, как ловкий пройдоха

Как тот всюду поспевший пострел.

СТРАСТЬ

Жег его такой жестокий пыл,

Что, пройдя киоски все в округе,

Он перо японское купил,

Чтоб писать уехавшей подруге.

Не наглец какой-нибудь, не ферт,

Отложив в задумчивости атлас,

Языком заклеивал конверт

И вздыхал, надписывая адрес.

Годовой разлукой удручен,

Призывая выдержку и бодрость,

Выводил поселок и район,

Ниже — соответственную область.

 Улицу… В каком живет дому…

Шелестел он самопиской новой.

А в строке, помеченной «Кому»:

«Дорогой Марусе Ивановой».

Ну а остальное — под замком:

Грусть и страсть, и вычерки, и брызги,—

Ибо наш сочувственный закон

Охраняет тайну переписки.

С НАТУРЫ

На все есть искренность ответа,

И ты с упреком не спеши.

Но что отсутствует — так это

Самостоятельность души.

Начищены, как на параде,

Его привычная юдоль

И выведенная в тетради

Теоретическая боль.

* * *

Под ногтями синева.

Анемичность бледной кожи.

И какие-то слова,

Незначительные тоже.

Головной смешной убор —

То ль беретик, то ль кепчонка.

И глядит на вас в упор

То ль старушка, то ль девчонка.

* * *

«Сквозь цветение и вьюгу,

Среди лета и зимы,

Пребывание друг другу

В этом мире скрасим мы…»

Услыхала, обернулась,

Ровным взором повела

И согласно улыбнулась.

Ничего не поняла.

ВЗГЛЯД

Порой бывает, ожерелье,

Что взоры призвано привлечь,

Подчеркивает ожиренье

Когда-то выточенных плеч.

А эти брючки из рогожки,

Что нас притягивать должны,

Нам говорят, что ваши ножки

Не идеальной прямизны.

Не все нуждается в рекламе,

Как поглядишь со всех сторон,

И вы своими же руками

Себе наносите урон.

ПАМЯТИ ПОЭТА

Он был поэт, но небольшой

И, этого не сознавая,

К большим тянулся всей душой,

Лишь неудобства создавая.

А впрочем, что тут за беда,—

Любитель жизни и транжира,

Не понимавший никогда

Литературного ранжира.

НОМЕР

Тигр с верховий Уссури,

Где по шею снега,

Был подвергнут дрессуре —

Та наука строга.

И, зачисленный в труппу,

Что ему суждена,

Примеряется к крупу

Своего скакуна.

Миг — и, всплесков обрывки

Мимо слуха гоня,

Он сидит на загривке

Вороного коня.

Вихри желтого праха.

Громкой музыки ложь.

И взаимного страха

Неуемная дрожь.

* * *

Его глубинная черта,

Неистребимая, хоть режьте,—

Чудовищная пустота,

Не замечаемая прежде.

Или всегда она была,

Но молодостью заслонялась,

Иль выгорело все дотла

Там, где души светилась малость?

Спешит с ключами к гаражу.

Я не могу с собой бороться