Золотой мираж - Джудит Майкл

— Хорошо, — пробормотал Уэбб и записал. — А ты все еще планируешь поступать в колледж?

Эмма удивились:

— А почему я должна отказываться?

— Ну, теперь тебе не нужно получать профессию; ты можешь только играть и все.

— Я хочу в колледж не из-за профессии. Я иду туда, чтобы узнать о мире и встретить чудесных людей и… подрасти.

— Хорошо, — снова забормотал Уэбб. Хорошая девушка, подумал он; потрясающе красива, но даже не подозревает об этом, или, по крайней мере, не важничает из-за этого. Хороший милый голос, тихий и мягкий; она, наверное, никогда не кричит. И эти рыже-золотистые волосы, длинные, которые выглядят не причесанными, как у всех нынешних девочек, но, наверное, чтобы они гак выглядели, она потратила кучу времени, и эта невероятная улыбка. И огромные глаза, громадные, а таких длинных ресниц Уэбб никогда не видел. И она любит свою мать. К тому же, вдруг подумал Уэбб, она на нее и похожа.

Он взглянул на Клер, которая смотрела на Эмму. Сложно сказать, потому что у двери молодость и она вся пузырится от избытка сил, и такие роскошные волосы, в то время, как мать выглядит более замкнутой, подавленной, какой-то… зажатой. И у нее волосы темно-коричневые, хотя и поблескивают рыжиной под фотовспышкой. Она носит их прямо до плеч, и это очень идет к ее узкому лицу. Но лицо хорошее, подумал Уэбб. У обеих одинаковый изумительный, крупный рот; у обеих глаза карие, бархатные под ровными бровями; и хотя Эмма повыше — немного высока для девушки — они обе стройны. И если мать распрямится, стряхнет эту сутулость, то у нее появится та же, как и у Эммы, почти балетная грация.

— Я хотел бы сделать несколько снимков вас вместе, — сказал Уэбб. — Хорошо? Сид, займись.

— Один или два, — сказала Клер. — И на этом закончим.

Уэбб кивнул:

— У меня достаточно, чтобы кое-что сложить. Вам придется еще раз пройти это с Барби, вы понимаете, и ее оператором.

Клер оглянулась.

— Я думаю, мы можем подождать…

— Нет, нет, ничего подобного, — сказала Барби Мейфейр, тревожно вскакивая. — Вы просто поговорите со мной, как с Паркером, только вдвоем, поболтаем. Или втроем; мне Эмма тоже очень нравится. Вы даже не заметите камеры. Это будет просто беседа.

— И у меня только несколько вопросов, — сказала Бланш Игл. — У меня есть оператор, он здесь будет через минуту, но мы вас надолго не задержим. И незаметно уйдем.

— И я тоже, — сказал мужчина из «Нью-Йорк Пост», — я сам сделаю фото, мы немного поговорим и я испарюсь.

Клер поглядела на их напряженные лица. Они, казалось, заполнили собой все углы ее маленькой гостиной. Здесь никогда не было так много людей сразу; даже когда она приглашала друзей, то только двоих-троих одновременно — она не любила толп. Эмма, казалось, чувствовала себя совершенно комфортно: ей нравилось внимание и волнение людей в комнате. Но Клер чувствовала себя сжатой со всех сторон; как будто все привычные черты ее жизни куда-то уходят; и только на мгновение ей захотелось, чтобы ничего этого и не случилось бы вовсе. Но она не могла желать этого — и в этом-то и было самое волнующее из всего, что произошло с ней. А у всех этих людей есть работа, которую надо делать. Она знала об этом: о работе, которую надо сделать, закончить к сроку, до выпуска номера. Она понимала их поспешность.

— Тебе помочь? — спросила Джина. Благодарная Клер улыбнулась:

— Все нормально, Джина, спасибо. — Она повернулась к другим. — Давайте начнем. Только чтобы это длилось не очень долго.

Она позировала с Эммой у стены, затем села за стол в столовой и принялась ждать, когда репортеры начнут задавать свои вопросы. Как все это странно: она у себя в доме, сидит и говорит о себе с чужими людьми. Она вспомнила, как расширились у Эммы глаза, когда она поняла, что Тоби ушел. Все так мгновенно меняется. Не все, возразила она самой себе. Деньги не так уж много меняют в жизни людей, если им этого не позволять. Есть много вещей, которые ни Эмма, ни я не захотим менять: любовь, заботу и доверие друг к другу, большую привязанность друг к другу, и любовь друзей. Просто все будет настолько проще с сегодняшнего дня. Мы сможем справиться со всем, что бы ни случилось, мы со всем справимся. Вот что дают деньги: мы можем справиться со всем.

И очень скоро все уйдут, и этот цирк закончится, и больше никто не обратит на нас внимания. Почему? Ведь никто не замечал нас раньше, и не будет никаких причин замечать нас потом, как только появятся более интересные истории. Мы отойдем на второй план.

Зазвонил телефон, потом застучали в дверь и за окном гостиной новый телевизионный фургончик выбросил из себя мужчин и женщин.

— Добро пожаловать навстречу славе и удаче! — сказал Паркер Уэбб, усмехаясь, и щеголевато отдал честь по-военному.

ГЛАВА 2

Это был белый «мерседес» с белой кожаной обшивкой. Эмма сказала, что он похож на машину скорой помощи.

— Ну, выбери тогда другой цвет, — сказала Клер. И когда Эмма в восхищении положила руку на капот вишнево-красного двухместного спортивного «мерседеса» с черными кожаными сиденьями, Клер небрежно кивнула продавцу: — И эту мы тоже возьмем.

Эмма опешила:

— Две машины?

— Я думаю, тебе понравится ездить на ней в колледж.

— Понравится? О, мамочка! — Эмма бросилась в объятия Клер. — Ты невероятная. Все невероятно. Правда, все так совершенно, потрясно, невероятно?

— «Потрясно», — повторила Клер с улыбкой. Что бы это ни значило, звучит довольно неподходяще для описания того, что она ощущает: не совсем явь, не совсем реальность, как будто она нетвердо стоит на ногах. Словно целая река восхищения все время протекала внутри нее, за всем тем, что она делала. Сначала, шесть дней назад, когда она выиграла деньги, это был пустяковый ручей; но сейчас, всего за одну минуту река превратилась в ревущий поток, настолько мощный, что ей захотелось раскинуть руки и обнять весь чудесный мир, который лежал перед ней. В следующую минуту река утихла, так как она внезапно встревожилась — а вдруг кто-нибудь очень скоро ей позвонит и скажет, что все-таки это была ошибка. Но затем ее восторг снова вспыхнул, и ей показалось, что они с Эммой очутились на карусели, они тянут руки, чтобы схватить все возможности, которые проносятся мимо, так близко, что можно потрогать.

Так близко, что можно потрогать. Так близко-близко; это был сон, от которого кружилась голова. Потому что впервые весь мир — а не только его маленькие уголки — распахнулся перед ней, его двери и тропы манили, и теперь они были для нее открыты. А если ей понадобятся доказательства, достаточно просто оглядеться вокруг, на обшитые панелями стены конторы продавца «мерседесов», на открытую чековую книжку на столе перед ней и рядом — на ручку, и на самого продавца, подсчитывавшего всю стоимость, такого тихого, который боялся, что если он скажет хоть одно неверное слово, то потеряет своих покупательниц. Еще бы: две роскошные машины за двадцать минут, и он не приложил для этого большего усилия, чем распахнул для них дверцы, чтобы они проехались для пробы.