Иные песни - Яцек Дукай

— Прибывает, Кристофф.

«Филипп Апостол» спустил паруса на второй мачте и двигался к берегу, теряя скорость, экипаж ожидал с баграми и швартовыми.

Ньютэ подошел к окну, высунулся и крикнул:

— Н’Йума! Капитана, пилота и нимрода — ко мне!

Иеронима же дернул за плечо к дверям гостиной.

— Я заказал обед у Скелли.

Если не брать во внимание кабинет Бербелека, гостиная была, пожалуй, наименее часто используемым помещением в представительстве НИБ. Площадь пакгауза, шесть тысяч квадратных пусов, позволяла риттеру осуществлять разнообразнейшие капризы: кроме прочего, он разместил в надстройке две спальни (официально «для гостей компании») и шахматную комнату. Гостиная была длинным узким помещением с окнами на портовую стену и якорни воздушных свиней. Обставили ее в кельтском стиле, стены забраны в темное дерево, массивная мебель из дуба, гиекса и проснины, с прямыми углами и острыми гранями громоздилась по углам комнаты — кроме вставшего в центре высокого стола, вокруг которого нынче крутились трое дулосов из «Дома Скелли». Накрыто на пятерых.

Господин Бербелек присел к столу, поправил разложенные столовые приборы, налил себе вина, и сразу же пришлось вставать, чтобы поприветствовать гостей. Двое из них были сильными текнитесами моря и, вероятно, не могли контролировать свои ауры, что Бербелек сразу заметил по волнению вина в своем бокале и по теплу на щеках, когда кровь ударила ему в голову, а на лице выступил румянец. Покраснел и Кристофф, и рабы Скелли — но, конечно же, не сами гости.

Быстрое пожатие предплечий, искренние улыбки — дулосы поспешили с водой для омовения рук, а Ньютэ, не дожидаясь, произнес тост за благополучное возвращение из Гердона. Потом сел во главе стола, господин Бербелек слева, справа — Отто Прюнц, капитан «Филиппа», за ним — Хайнемерль Трепт, молодая океаносовая женщина-пилот; а Ихмета Зайдара, первого нимрода «Ньютэ, Икита тэ Бербелек», конечно же, посадили около Иеронима. Они обменялись любезностями над исходящими паром супами. Оба текнитеса сидели по одну сторону стола, и жидкость опасно подползала к краю тарелок.

Именно Ихмет был здесь единственным, кого Иероним не знал вовсе. Отто, кристианин и земляк Ньютэ, плавал для НИБ с самого начала, сперва на собственном клипере, теперь же — как капитан «Апостола», первого океаникоса компании. Хайнемерль наняли сразу по принятии ее в имперскую гильдию навигаторов. Поскольку она была женщиной, занимала более слабую позицию в экипаже и при этом ставила под угрозу исполнение остальными их обязанностей во время длинного рейса, — контракт ее был более скромен; но умения Трепт говорили сами за себя, да и со старым Прюнцем она сработалась очень неплохо.

А вот смуглолицый Зайдар… его с фирмой почти ничего не связывало. В последние годы, когда морские гады сделались агрессивней, цены на услуги нимродов, опытных в охране кораблей, значительно возросли, да ведь их и было-то не слишком много. Эстлос Ньютэ выкручивался, как мог: контракт на рейс в одну сторону, контракты совместные, присоединение к конвоям… Именно так он заполучил и Зайдара. Перс завершил многолетнее сотрудничество с Кастыгой и в последнее время принимал лишь единичные задания, что подходило далеко не всем; но Кристофф пользовался его услугами, когда только мог, и именно его нанял для охраны первого океаникоса, что состоял в стопроцентной собственности «Ньютэ, Икита тэ Бербелек». Даже начал именовать Зайдара «первым нимродом компании», отчасти надеясь зачаровать реальность словами. Ихмет всегда отвечал вежливыми, ни к чему не обязывающими письмами.

— Вчера я прочитал о смерти первого нимрода Африканской, — начал господин Бербелек на пахлави. — Ваше путешествие, полагаю, проходило без досадных инцидентов?

— Если не считать сирен на Локолоидах. И обошлись без убийств.

— Ах, мы никогда в тебе не сомневались. Особенно эстлос Ньютэ — он о тебе весьма высокого мнения.

Ихмет Зайдар в ответ на такие слова склонил голову. Неопытные текнитесы, лишенные самоконтроля, как и те, кто слишком опытен и чрезвычайно долго практикует свое искусство, те, чья работа требует многонедельного непрерывного расширения антосов, как, например, текнитесы моря, месяцами ведущие корабли в тесных объятиях своих аур, или текнитесы войны, стратегосы, аресы — все они часто не в состоянии контролировать собственные ауры, не в силах уже свертывать их, пленять, и оттискиваются в керосе тяжелой печатью независимо от обстоятельств, днем и ночью, наяву и во сне, в одиночестве и в сердце толпы. Побочным эффектом длительного пребывания такого нимрода на борту бывали смерти среди экипажа. Ссоры, драки, дружеские соперничества, что в других случаях закончились бы лишь выбитыми зубами, — в короне нимрода превращались в разбитые головы, перерезанные горла и утопленников за бортом. Впрочем, Зайдар пользовался прекрасной репутацией.

— Я это заметил, — сказал он, густо присыпав суп приправами. — И все же, боюсь, мне придется его разочаровать.

— Но ведь ты даже не знаешь еще предложения.

— Но ведь предложение это я получу, верно? — Ихмет вопросительно взглянул на разрумянившегося Иеронима.

Господин Бербелек вернул ему взгляд. Глаза перса были голубыми, будто чистая синева весеннего неба, в сети глубоких морщинок сильно загоревшей кожи — морщинок от солнца и ветра; при этом Зайдар не выглядел старше тридцати с небольшим. На самом деле ему давно миновало шестьдесят, а то и все семьдесят, но морфа крепко удерживала Материю. Тело — всего лишь одежда разума, как писали философы. Одежды его тела также вводили в заблуждение, Ихмет одевался по гердонской моде, простой покрой, белое, черное и серое, узкие штанины и рукава, рубаха, зашнурованная под горло. Лишь черную бороду стриг по моде измаилитской.

— Ты уже подписал контракт с кем-то другим?

Перс покачал головой, глотая горячий суп.

Иероним лишь вздохнул, склоняясь над своей тарелкой.

Некоторое время они молчали, прислушиваясь к громкой беседе эстлоса Ньютэ, капитана Прюнца и Трепт. Хайнемерль взволнованно рассказывала о чудесах южно-гердонских портов и о дикарях с экваториальных островов, о звериных наркотиках и экзотических морфозоонах. На перемене блюд риттеру принесли сверенный манифест «Филиппа», и Кристофф заново начал обсчитывать ожидаемые выгоды.

— На севере — тоже, в тех бескрайних пущах, — говорила между тем Хайнемерль, — они тянутся от Океаноса до Океаноса, по крайней мере, до Мегоросов, до шестого листа, а Анаксегирос еще не врос там настолько глубоко, чтобы выдавить кратистосов диких, на крайнем севере или, например, в Гердон-Арагонии, когда мы ожидали товар, я говорила с поселенцами, мифы или правда — сказать трудно, может, они уже плавятся в короне Анаксегироса, те города живого камня, реки света, кристаллические рыбы, тысячелетние змеи, что мудрее людей, и цветы любви и ненависти, деревья, из которых рождаются даймоны леса, — расскажи, Ихмет, ведь ты видел собственными глазами.

— Не сумею рассказать.

— А на корабле, когда погружался в меланхолию, мог сплетать длинные байки…

— Потому что это были чужие рассказы, — усмехнулся Зайдар в усы.

— Не понимаю, — рассердилась Трепт. — Это значит — что? что — ложь? Значит, лгать ты можешь?

— Не в этом дело, — тихо отозвался господин Бербелек, кроша хлеб. — Истории, повторяемые за кем-то, могут оказаться ложными, и это нас освобождает. В то время как, говоря о собственном опыте —

— Что? — перебила она его. — О чем это ты пытаешься здесь сказать? Что искренним можно быть лишь в обмане? Такие зеноновки хороши для детей.

Господин Бербелек пожал плечами.

— А я люблю делиться историями, — пробормотала Хайнемерль. — Какой смысл познавать мир, если никому не можешь рассказать, что видел?

Перед десертом Ньютэ подписал банковские листы с личными премиальными, не зависящими от гарантированных договором четырех процентов прибыли для капитана и двух — для пилота. Трепт многословно поблагодарила, Зайдар даже не взглянул на свой лист.

Иероним дотронулся до его руки.

— Спокойная старость?

Ихмет сделал охранительный жест против Аль-Уззы.

— Надеюсь, что нет. Но да, ты прав, эстлос, — уже начинаю подсчитывать утерянное время. Недели на море… капли крови в клепсидре жизни, чувствую каждую из них, они падают, будто камни, человек же вздрагивает.

— Жалеешь?

Перс задумчиво глянул на Иеронима.

— Пожалуй, что и нет. Нет.

— И что теперь? Семья?

— Они давно обо мне забыли.

— Что тогда?

Зайдар указал глазами на Трепт, что перешучивалась с Кристоффом.

— Пожирать мир, как она. Еще немного, еще чуть-чуть…

Господин Бербелек попробовал тошнотворно сладкий сироп.