Шлома и Ахишар - Игорь Ушаков

Ты говоришь:

Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы.

Ты заблуждаешься, Шлома, участь у всех разная. Праведник живет в мире и согласии со своей душой, со своей совестью. Он радуется каждому дню, каждому своему шагу, каждому своему поступку, ибо живет он в убеждении, что несет добро людям.

Конечно, есть и люди, творящие зло, но верящие, что они творят добро. Это те, которые думают, что знают, что есть истина. Но что такое истина? Это мираж, это то, что нам кажется, а не то, что есть. Эти люди имеют добрые намерения, но слепая и непреклонная вера в собственную правоту ведет лишь к людским несчастьям.

Нечестивец же живет в ожидании кары за содеянное, он раб собственного страха, страха наказания от людей, которым он причинил зло. За это он и не любит других: себялюбец никогда не поймет радости самопожертвования, радости давать, а не брать.

А Божий суд, спросишь ты? А я отвечу: где уверенность, что Божий суд лучше человеческого? Если Бог позволяет творить мерзости в этом мире, то не закроет ли он глаза на несправедливости и там, в своем мире?

Ты говоришь:

И возненавидел я жизнь, потому что противны мне стали дела, которые делаются под солнцем; ибо все — суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!

Вот в этой ненависти к жизни и есть беда твоя! Говоришь, нет пользы? Каковы дела, такова и польза! У тебя ничего кроме томления от страсти (а теперь вот еще и «томления духа») ничего в жизни и не было.

А я вот пришел в Иерусалим, прошелся по почти забытым уже мною улицам и сердце, и душа мои возрадовались. Куда не погляжу — всюду вижу хоть маленький след от своего труда. Вижу ту пользу, которую я сделал людям.

Ты все говорил мне в юности, что надо брать от жизни все, что я трачу время на учение, погряз в работе. Но вот итог: я тоже состарился, но я счастлив, ибо тот, кто творило добро, тот счастлив этим. А ты профукал свою жизнь, ты остался у разбитого корыта

Ты говоришь:

И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня.

Вот в этом весь ты — эгоцентричный и эгоистичный. А разве не есть радость сделать добро людям, которые будут после тебя? И разве не высшая радость творить добро, не трубя на каждом перекрестке: «Люди! Это я, Соломон, сделал то и то для вас! Помните, любите, уважайте меня — вашего учителя и вашего вождя!»

Ты говоришь:

Я предпринял большие дела: построил себе домы, посадил себе виноградники, устроил себе сады и рощи и насадил в них всякие плодовитые дерева; сделал себе водоемы для орошения из них рощей, произрастающих деревья.

Окстись, Шлома! Это другие делали то, что ты присваиваешь себе. А приложил ли ты руку ко всему этому? Какие «домы»? Какие «сады»? Какие «водоемы»? Да сделал ли ты хоть что-нибудь вообще в своей жизни? Положил ли хоть один-единственный камень при постройке Храма или какого-либо другого строения? Испек ли хотя бы одну лепешку, чтобы утолить голод свой и своих ближних? Принес ли хотя бы один кувшин воды из колодезя, чтобы утолить жажду страждущих?.. Одни пустопорожние умствования!

Ты говоришь:

И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои.

Шлома! Прикладывал ли ты руки к чему-либо, кроме своего детородного органа, отправляя нужду или утоляя свою похоть?

Ты говоришь:

Чего бы мои глаза не пожелали, я не отказывал им.

Вот тут ты прав: ты пресыщен. Как обожравшийся пьянчуга, ты не можешь понять радости от куска свежего козьего сыра, ты не можешь порадоваться глотку родниковой воды. Ты, обожравшийся, наполнен блевотиной, которая вот-вот вырвется наружу.

Ты говоришь:

Вздумал я в сердце моем услаждать вином тело мое.

Да, тут ты преуспел, брат мой!

Ты говоришь:

И похвалил я веселье, потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться.

Итак иди, ешь с веселием хлеб твой, и пей в радости вино твое.

И это опять истинный ты, Шлома!

Пойте, пейте, гуляйте, бейте в жизнь без промаха… Так, да? А вы, чернь, пашите, сейте, жните, пасите ягнят на жаркое к моему столу. И ты еще удивляешься своей тоске неизбывной и старческой грусти?

Что посеешь, то и пожнешь! Прожил жизнь без следа… Только и осталось — искать смысл жизни. А смысл жизни — в жизни! В такой жизни, чтобы постоянно чувствовать радость от содеянных добрых дел, от излучаемой на людей любви.

Что у тебя осталось позади? Сотни похотливых ночей, груды драгоценностей в сундуках, толпы трепещущей от твоего взгляда челяди… А любил ли ты? А чувствовал ли ты радость от малого вознаграждения за свой труд? А был ли у тебя в жизни хотя бы один искренний друг?

Ведь ты первый раз, наверное, сейчас прислушиваешься к чужому голосу… Конечно же! Ты же такой мудрый, ты так любишь вещать…

Ты говоришь:

Если человек проживет и много лет, то пусть веселится он в продолжении всех их.

Ну, и до чего же довеселился ты сам? Вот сидишь один, никому не нужен. Позади пустота жизни, впереди — пустота смерти. Вот и скажи мне: жил ты или не жил? Потому и тоска тебя гложет, как голодная собака гложет уже давно обглоданный мосол…

Ты говоришь:

Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих. Только знай, что за все Бог приведет тебя на суд.

Неисправим ты, Шлома! Так считай, что Бог и привел тебя на суд: на самый страшный суд, когда человек судит сам себя.

Слушал Соломон все речи Ахишара молча, глядя в одну точку перед собой, будто уйдя куда-то далеко-далеко…

— Ну, что же ты молчишь, брат мой? Или сильно прогневил я тебя?

— Нет, нет… Я тебе очень благодарен. Лучше слушать обличения от мудрого, нежели слушать песни глупых… Нет, Ахишар, я ценю твои слова. Может, ты и прав. Но ведь у каждого своя правда: одна правда у орла, распростершего крыла свои в поднебесье, другая правда у змеи, ползающей на чреве своем меж горных камней…

— Ну, и кто ты сам в этой аллегории — орел или гад ползучий?

Промолчал Соломон в задумчивости…

Звезды на небе стали уже светить не так ярко. На востоке занималась робкая заря, едва касаясь своей нежной дланью неба за дальними кипарисами…

Всю ночь проговорили друзья, хотя, надо признаться, коротки летние южные ночи…

Времени царствования Соломонова в Иерусалиме над всем Израилем было сорок лет.

И почил Соломон с отцами своими и погребен был в городе Давида, отца своего, и воцарился вместо него сын его Ровоам.