Я – Распутин - Алексей Викторович Вязовский

и дочь премьера. Если первый отделался ушибами, то Наталья стала инвалидом. Ей даже сначала хотели ампутировать обе ноги, но в итоге врачи спасли конечности.

– Ходить не сможет, – констатировал со вздохом Калмейер, который оказался лечащим врачом Натальи.

– Это почему же? – встрял я.

– Сложные, смещенные переломы с осколками, – коротко ответил доктор, не глядя на меня.

По его лицу было видно, что он не одобрял увлечение Ольги Владимировны оккультными личностями.

– Молитва отца Григория исцеляет не только душу, но и тело, – Лохтина отпила вина из бокала, посмотрела на меня влюбленными глазами.

Я поежился. Рядом сидит муж с ножом в руках, пилит бифштекс. Надо уезжать из этого дома. И поскорее.

– Тут обедней не поможешь, – покачал головой доктор. – Осколки молитвой правильно не сложатся. Девушка будет расти, а кости…

Калмейер махнул рукой, снял заложенную за воротник салфетку. Бросил ее на стол.

– Божья молитва может все, – уверенно произнес я, поворачиваясь к Лохтиной. – Лист бумаги нужон да карандаш.

Все с любопытством уставились на меня.

– Позвольте узнать, зачем? – поинтересовался Владимир Михайлович, тоже снимая салфетку.

– Займемся инженерным делом.

– Вот как? – Лохтин смотрел на меня с изумлением. – Какие науки вы изучали, в каких университетах?

Похоже, надвигается сеанс публичной порки.

– Владимир, я прошу тебя! – попыталась сгладить хозяйка дома, позвонила в звонок.

Горничная принесла мне лист бумаги, карандаш. Я отставил тарелку прочь, сложил руки.

– Господи, прости нас грешных… – дальше я молился молча, попутно вспоминая аппарат Илизарова. Мать, хирург, не раз меня брала к себе в отделение. Насмотрелся.

Закончив молитву, я под удивленными взглядами присутствующих нарисовал кольца, спицы, винты. В принципе аппарат очень простой, ничего сложного в нем не было.

– Вот это, значица, спицы, – я ткнул карандашом в лист. – Они вводятся в кость дрелью выше и ниже перелома. Найдется у вас тонкое сверло?

Калмейер открыл рот, закрыл.

– Ну ежели не найдете, вон, инженеров попросите, – я кивнул на обалдевшего Лохтина, – они сделают.

– И что же дальше? – заинтересовался доктор.

– Спицы вводятся крест-накрест. После чего крепятся к кольцам. Закручивая или откручивая винты на кольцах можно смещать осколки да складывать их по-нужному. Сложили да оставили сращиваться.

За столом повисло молчание. Доктор и статский советник осмысливали мою речь, Лохтина смотрела влюбленным взглядом.

– И где вы такое видели, позволю себе спросить?

– Само в голову пришло. Но спробовать надо. Сдается, что так можно кость сжимать или растягивать. Медленно. Месяцев за несколько нарастить кость. Или уплотнить.

– Спицы занесут заразу, – сообразил Калмейер.

– А ентот ваш, как его, нож, которым режете, не заносит?

– Его стерилизуют! На пару или спиртом!

– Вот и протрите спицы спиртом, – пожал плечами я.

– А что, Артур Борисович, – очнулся Лохтин, – это как стальными тяжами ветхое строение подкрепляют. Может сработать, берусь сделать прототип в наших мастерских.

– Неужели это… – доктор взял лист в руки, – было дадено вам… э-э… в откровении свыше?!

– Ну не снизу же, – я поковырялся в зубах, чувствуя себя Шариковым за столом у Филиппа Филипповича Преображенского.

«Желаю, чтобы все!» Водки, что ли, выпить? На душе стало тоскливо, я опять вспомнил родителей, свою прежнюю жизнь. До изобретения пенициллина еще тридцать с лишним лет, можно легко загнуться от любой заразы. Впереди две мировые бойни, тоже то еще приключение, не говоря уж о революции и гражданской войне. Предопределена ли история, или ее можно изменить? Вот главный вопрос, на который мне предстоит ответить.

* * *

После обеда дом всполошился – звонили из Царского Села.

– Григорий Ефимович, вам телефонируют! – ко мне в комнату ворвалась Лохтина.

А я только собрался разобраться с письмами Распутина… Пришлось идти к специальной подставке в гостиной, крутить ручку.

– Слушаю! – я вслушался в хрип и скрип в трубке. Слышимость оставляла желать лучшего.

– Это Танеев у аппарата. Начальник собственной его императорского величества канцелярии, – официальным голосом на том конце провода произнес мужской голос. – Господин Распутин?

– Да, слушаю.

– Ваш завтрашний визит в Зимний дворец одобрен. Петр Аркадьевич будет ждать вас в полдень.

– Благодарю, – на автомате ответил я и спохватился. – Ало, ало!

Но в Царском Селе уже повесили трубку.

– Отче, что вам сообщили?

В дверях гостиной меня караулила Лохтина.

– Завтра меня в полдень ждет Столыпин.

– Так это же замечательно! – Ольга Владимировна всплеснула руками. – Разве не этого вы хотели?

– Я хотел?!

Распутин. Распутин да, хотел. Первый его визит в Царское Село произвел на Николая с семьей такое впечатление, что он попросил старца заглянуть и к Столыпину, помолиться над его больной дочкой. Вот, значит, что мне завтра предстоит!

Глава 2

19 октября 1906 года, 12:30

Санкт-Петербург

– А я думал, ты, Гришка, обычный мошенник! – Столыпин вперил в меня свой грозный взгляд, но я его проигнорировал. Перекрестился на красный угол, без спросу уселся за массивный стол. У нас у самих грозный взгляд. Да и настроение, если честно, не очень.

С утра «генерал» уехал на службу, а я отстоял заутреню в соседней церкви, вернулся в дом Лохтиных и задумался над тем, что мне делать. Войти в царскую семью не так уж и сложно. Экзальтированная императрица хочет чуда. И она его получит, Алексею станет лучше. Николай – подкаблучник, сделает все, что хочет жена. Да и сам не чужд религиозному мистицизму. Но тут такая ситуация, что вход рубль – выход два.

Вокруг трона – огромная свора аристократических псов, каждый из который в гробу видел крестьянина из Сибири, пусть он трижды праведник. Коим Распутин, конечно, не был. Съедят и не подавятся! И первым меня начнет есть вовсе не Столыпин, который никак не отойдет от взрыва на Аптекарском острове, а дядя царя – великий князь Николай Николаевич. Именно его жена Стана познакомила Распутина с императорской семьей, но она же вместе с сестрой Милицей будут первыми против меня, когда я буду захаживать в Царское Село мимо «черногорок». Так в столице зовут этих двух княжон.

Пока я размышлял над этой дилеммой, в комнату проскользнула Ольга. К моему удивлению, она заперла дверь на ключ, принялась стаскивать уже расшнурованное синее платье.

– Что же ты лежишь?! Помоги!

– Ольга Владимировна! Уместно ли сие?

– Я вся горю, мочи нет. Да помоги же!

Пришлось помогать. Сначала снимать платье, потом сорочку и чулки. А дальше Лохтина управилась сама – села сверху, начала покачиваясь двигаться.

– Это божественно! Еще, еще…

Ее стоны могли переполошить весь дом. О чем я и сказал, придерживая женщину за крупные ягодицы.

– Всех слуг отослала с поручениями, ну же! Не останавливайся.

Остановиться пришлось совсем скоро. В дверь дома требовательно постучали. Я скинул с себя Лохтину, бросился вниз. Пригладив волосы, перевел дыхание. Как хорошо, что в постели я даже не потрудился снять штаны. Открыл дверь, вопросительно посмотрел на лакея в ливрее. Позади него стоял роскошный Fiat Brevetti, вокруг которого клубилась ребятня. Кряжистый водитель в крагах отгонял пацанву, одновременно протирая фары.

– Господин Распутин? – осведомился лакей, удивленно меня разглядывая.

– Он самый. Чего надо?

– Экипаж подан, извольте пожаловать.

Черт, как не хватает часов! Куплю их первым