Великий санный путь - Кнут Расмуссен

- Стой смирно! - крикнул я и, широким прыжком перемахнув с саней к собакам, обнял эскимоса. Собаки разом остановились, увидав это изъявление дружбы и смиренно попрятались за сани.

Меня, как молнией, пронизала догадка, что человек понял выкрикнутые мною слова. Он был высокого роста и хорошего сложения; лицо и длинные волосы заиндевели, крупные белые зубы сверкали во рту; он улыбался и ловил воздух, запыхавшись от бега и волнения.

Так, чуть не кувырком, встретился я впервые с новыми людьми!

Когда мои товарищи стали приближаться к нам, я направил свой путь к кучке людей на льду, внимательно следивших за нашими объятиями.

Человека звали Папик - "Маховое перо"; жил он на возвышенности у залива Лайон. Больше я пока ничего не успел узнать, так как, наученный опытом, хотел остановить собак раньше, чем мы подъедем слишком близко к чужакам. Все мужчины пошли нам навстречу; лишь женщины и дети остались лежать около саней, привольно раскинувшись на снегу, совсем как на зеленой лужайке в летний день. Мельком я увидел, что некоторые из женщин держат на руках полуголых младенцев и кормят их грудью. Солнце озаряло их смуглые улыбающиеся лица, и я как-то вдруг перестал понимать, что погода все та же, как и полчаса тому назад, когда я вынужден был потирать свой нос.

Итак, это были акилинермиут - "люди с той стороны большого моря", о которых я наслышался еще подростком, когда начал интересоваться эскимосскими сказаниями. И более живописной встречи не могло быть: целый караван среди льдов - мужчины, женщины, дети в фантастических одеяниях словно живая иллюстрация к гренландским сказаниям о знаменитых обитателях материка. Каждый лоскуток на них был из оленьих шкурок, мягких короткошерстых шкурок оленей, убитых на первых осенних охотах. Женские верхние одежды отличались просторными капюшонами и развевающимися длинными полами, прикрывающими штаны и спереди и сзади. Забавные мужские одеяния были как будто специально приноровлены для бега - короткие спереди и с длинным хвостом сзади. Все это настолько отличалось от тех мод, с которыми я свыкся раньше, что я разом почувствовал себя перенесенным совсем в другую эпоху, в сказочные стародавние времена, а вместе с тем и в новые, полные обещаний познакомить меня с новыми людьми и условиями.

В этой массе новых впечатлений было, впрочем, одно, которое мигом сделало нас старыми знакомыми и сблизило друг с другом, это - язык. Правда, я всегда знал, что, в сущности, у нас общий язык, но никогда не думал все-таки, что разница так мала, и мы сразу сможем завязать беседу. Немудрено, что здешние эскимосы приняли нас за дальних своих одноплеменников с Баффиновой Земли.

Хотя они недавно снялись с места со всем своим добром и были как раз на пути к осенним своим стойбищам на материке за заливом Лайон, они все-таки были до такой степени людьми минуты, как вообще все эскимосы, что на время оставили всякую мысль о поездке и продвинулись только до больших снежных сугробов по соседству, где мы могли разбить целый поселок из снежных хижин, чтобы отпраздновать там нашу первую встречу.

Встречаясь с новыми людьми, ощущаешь то же самое, что и попав в иную страну; все время ждешь, что вот-вот случится что-нибудь необычайное. Так оно, впрочем, и вышло тут. Нечто столь будничное, как постройка снежной хижины, что мы делали сами сотни раз, оказалось здесь настоящим чудом. В жизни не видывали мы, чтобы хижина вырастала из снежных сугробов с такой быстротой. Среди обитателей мыса Йорк это считается работой, требующей двоих людей: один вырезает снежные пласты и передает другому, а тот складывает из них хижину. Тут же один человек сначала только делал надрезы на снежных сугробах того участка, который казался ему подходящим для кладки хижины, а затем вырезал пласты и сразу складывал из них хижину. И все это делалось с такой быстротой, что мы онемели. Жена человека тем временем взяла большую оригинальную снеговую лопату, имевшую не только обычную рукоятку, но еще и ручку, приделанную к самой лопасти, и стала огребать [так] осыпающийся со стен снег и оглаживать самые стены по мере того, как они росли. Таким образом, забиваются все скважины между пластами кладки, и в хижине бывает тепло в любую погоду.

Меньше чем в три четверти часа были сложены три большие хижины, а почти одновременно с тем, как была готова в хижине и снежная лежанка, на ней зажглась жировая лампа, распространяя тепло в жилье.

Мы, трое товарищей, разместились каждый в одной из трех семей, чтобы извлечь как можно больше из общения с новыми друзьями, и как только весь наш багаж был разобран, мы заняли свои места на снежных лежанках; затем на большие жировые лампы была поставлена вариться оленина, а, кроме того, у наших хозяев имелись и запасы чая и муки, купленные у белого, который, по их рассказам, жил в Репалс-Бее недалеко от нашего становища.

Это была важная новость для нас; нам открывалась возможность отправить весной почту домой.

Моим хозяином был приветливый и симпатичный человек по имени Пилакавсак; его жена Хауна домовито хлопотала, чтобы устроить меня как можно лучше, а тем временем оленина сварилась и от чайника повалил горячий пар.

Во время еды я получил много ценных сведений о заселенности здешних мест. Оказалось, что стойбища раскиданы почти по всем направлениям от нашей главной квартиры, и хотя население не слишком многочисленно, но состав его тем интереснее. Благодаря тому счастливому обстоятельству, что мы могли разговаривать с нашими хозяевами на их языке, и вызванному этим обстоятельством доверию с их стороны, мы имели возможность затрагивать даже религиозные вопросы так широко, что я очень быстро уяснил себе, насколько эти люди, вопреки их чаям, муке и начинающейся у них "культуре эмалированных изделий", все еще остаются совершенно первобытными людьми по складу своего мышления и по всему своему мировоззрению.

Это сразу открыло для нас новый обширный мир, готовивший нам новую работу, новые задачи. Но пока что дело шло о продолжении пути, и на следующее же утро мы выступили, а 5 декабря, еще среди бела дня, достигли того места, где, как говорили эскимосы, жил белый человек. В глубине бухточки за высокими торосами мы увидели мрачное, неприглядное строение, окруженное целой колонией снежных хижин. Это был самый крайний торговый пункт знаменитой Торговой компании Гудзонова залива [13], одной из старейших и крупнейших торговых фирм в свете. В том месте, где в крутом ледяном подъеме на берег была прорублена дорога, мы свернули и подъехали к дому. Едва мы остановились, дверь распахнулась, и заведующий, капитан Кливленд, предстал перед нами, как будто уже давно поджидал нас. Прием был сердечный. Старый капитан показал себя столь же проворным, сколь и превосходным поваром, и не успели мы привести в порядок свои сани и покормить собак, как он уже повел нас в столовую, говоря, что все готово. Длинный широкий стол, заполнявший столовую, ломился под тяжестью свежих, сочных оленьих ростбифов с гарниром из разных калифорнийских овощей.

Джордж Вашингтон Кливленд был старым китоловом, больше тридцати лет тому назад потерпевшим крушение у здешнего берега. С течением времени он так хорошо прижился у эскимосов, что никак не мог собраться назад на родину. Вообще же остался американцем в значительно большей степени, чем можно было ожидать от человека, жившего столь оторванно от соотечественников. Он сейчас же стал хвалиться тем, что родился как раз на том самом берегу Америки, куда в свое время причалил "Mayflower" [14] с первыми английскими эмигрантами. Жизнь его была полна приключений, и он рассказывал о них с большим подъемом. Пестрой вереницей прошло через его жизнь все, что может выпасть на долю старого пионера, и ни крушение, ни голод, ни всяческие неудачи и злоключения не могли сломить его юмора.

Мы весьма мало знали об условиях жизни в этой дальней арктической части Канады и получили от мистера Кливленда много сведений, которые впоследствии нам очень пригодились. Новостью явилось для нас сообщение, что одна из шхун Гудзоновской компании с французом капитаном Жаном Бертье зазимовала в пяти днях пути дальше к югу, в бухте Уэйджер. Возможно было, что нам в течение зимы представится случай послать домой почту, поэтому мы тут же порешили, что Петер Фрейхен поедет дальше и соберет более точные сведения.

Гости не были обычным явлением в этих краях, и капитан Кливленд пожелал отпраздновать наше прибытие танцами. По этому случаю всех женщин щедро оделили пестрым цветистым ситцем, из которого они стали наспех шить себе бальные платья. В комнате капитана топилась большая печка оригинальной формы - чашечка пылающего мака! - и стояла такая жара, что плясать в тяжелых меховых одеждах было бы невозможно. Для нас всех этот вечер стал большим праздником, когда граммофон, хрипящий всюду следом за белым человеком, заиграл, а Кливленд, несмотря на свои 60 лет, закружился в плясовом вихре, дирижируя старинными танцами китоловов, которым он в совершенстве обучил эскимосов.