Добывайки (сборник) - Мэри Нортон

Глава четвёртая

Под медленно вошёл в комнату всё ещё с мешком на спине, прислонил к стене шляпную булавку с болтающейся тесёмкой и поставил посреди кухонного стола чашку из кукольного сервиза, выглядевшую здесь салатницей или суповой миской.

– Ой, Под… – начала было Хомили.

– Блюдце тоже принёс, – сказал Под. Он опустил с плеч мешок и развязал его. – Принимай! – И он вытащил из мешка блюдце. – Как раз в пару.

У него было круглое, как булочка с изюмом, лицо, но сейчас щёки его как-то обвисли.

– Ой, Под, – сказала Хомили, – ты неважно выглядишь. Ты здоров?

Под сел на табурет.

– Вполне, – сказал он.

– Ты забрался по портьере? – спросила Хомили. – Не надо было этого делать. Это слишком тебя разволновало.

Под скорчил непонятную гримасу, глаза его, как на шарнирах, повернулись к Арриэтте. Хомили уставилась на мужа, открыв рот, затем обернулась к дочке.

– Ну-ка в постель, Арриэтта, – деловито сказала она. – Быстренько, быстренько, будь умницей, а я принесу тебе ужин.

– Ну-у, – протянула Арриэтта, – разве мне нельзя посмотреть, что папочка ещё добыл?

– У него ничего больше нет. Только еда. Быстренько в постель! Чашку с блюдцем ты уже видела.

Арриэтта пошла в столовую, чтобы убрать на место дневник, и замешкалась, прилаживая свечку на перевёрнутую кверху остриём кнопку, служившую им подсвечником.

– Что ты там возишься? – ворчливо промолвила Хомили. – Дай её сюда. Ну вот видишь, как надо её ставить? Быстренько ложись и не забудь аккуратно сложить свои вещи.

– Спокойной ночи, папочка, – сказала Арриэтта, целуя его в плоскую бледную щёку.

– Осторожней со светом, – по привычке сказал он, следя за дочкой круглыми глазами, пока она не прикрыла за собой дверь.

– Ну, Под, – сказала Хомили, когда они остались одни. – В чём дело? Что случилось?

Под без всякого выражения взглянул на неё.

– Меня увидели, – сказал он.

Хомили, словно слепая, протянула вперёд руку, нащупала край стола и, держась за него, медленно опустилась на табурет.

– Ой, Под! – простонала она.

Наступило молчание. Под пристально смотрел на Хомили, Хомили уставилась на стол. Но вот она подняла белое как мел лицо.

– Как – увидели? Плохо?

Под заёрзал на месте.

– Не знаю. Меня увидели. Это уже плохо.

– Ни одного из нас, – медленно проговорила Хомили, – не видели после дядюшки Хендрири, а его, говорят, за сорок пять лет видели первого. – Она вдруг уцепилась обеими руками за стол, видно, ей пришла в голову какая-то ужасная мысль. – И всё равно, Под, я отсюда не уйду!

– Никто тебя и не просит, – сказал Под.

– Уйти и жить, как Хендрири и Люпи, в барсучьей норе! На другом конце света… среди земляных червей!

– Всего в двух полях отсюда, за рощей, – сказал Под.

– Орехи – вот вся их еда. И ягоды. Я не удивлюсь, если они едят мышей…

– Ты и сама ела мышей, – напомнил ей Под.

– И всюду сквозняки, и свежий воздух, и дети растут без присмотра, как дикари. Подумай об Арриэтте! – сказала Хомили. – Вспомни, как мы её воспитали. Единственный ребёнок. Она там погибнет. Для Хендрири это не так страшно.

– Почему? – спросил Под. – У него пятеро.

– Вот именно потому, – объяснила Хомили. – Когда у тебя пятеро детей, за их воспитанием не очень-то уследишь. Но главное сейчас не это… Кто тебя увидел?

– Мальчик, – сказал Под.

– Что? – воскликнула Хомили.

– Мальчик. – Под изобразил руками в воздухе силуэт. – Ну… мальчик…

– Но в доме же нет… Какой мальчик?

– Не понимаю. Что значит какой? Мальчик в ночной рубашке. Просто мальчик. Ты же знаешь, что такое мальчик.

– Да, – ответила Хомили. – Я знаю, что такое мальчик. Но вот уже лет двадцать, как в доме нет никаких мальчиков.

– Не было, – сказал Под. – А теперь есть.

Хомили молча уставилась на него, и Под храбро встретил её взгляд.

– Где он тебя увидел? – спросила наконец Хомили.

– В классной комнате.

– А-а… когда ты доставал чашку?

– Да.

– У тебя разве нет глаз? – спросила Хомили. – Ты не мог сперва посмотреть по сторонам?

– В классной комнате никогда никого не бывает. Больше того, – продолжал он, – и сегодня тоже не было.

– А где же он был?

– В постели. В детской, или как там она у них зовётся. Вот где. Сидел в постели. А дверь была открыта.

– Ну, мог бы заглянуть и в детскую.

– Да как же я мог – на портьере, на полпути от пола!

– Это там он тебя увидел?

– Да.

– С чашкой?

– Да. Я не мог двинуться ни вверх, ни вниз.

– Ах, Под, – сказала Хомили. – Не надо было мне тебя пускать. В твои годы…

– Да нет, не в этом дело, – сказал Под, – ты меня неправильно поняла. Наверх я взобрался с лёгкостью. Взлетел как птичка, можно сказать, и бомбошки не понадобились. А вот потом… – Он наклонился к ней. – Когда в руке у меня была чашка, если ты понимаешь, что я имею в виду. – Он снял чашку со стола. – Она не очень-то лёгкая. Её можно держать за ручку вот так… но она тянет… или тонет, если так можно выразиться, вниз. Её нужно держать в двух руках. Кусок сыра или яблоко – другое дело. Я их просто роняю… толкну, они и упадут, а я слезу потихоньку да и подберу их. А с чашкой в руке… понимаешь теперь? И когда спускаешься, надо глядеть, куда ставишь ногу. А некоторые бомбошки на портьере оторваны. Не знаешь, за что и ухватиться, чтобы не упасть…

– Ах, Под, – проговорила Хомили, чуть не плача, – что же ты сделал?

– Ну, – ответил Под, снова садясь, – он взял у меня чашку.

– Что?! – в ужасе воскликнула Хомили.

– Понимаешь, он сидел в постели и смотрел на меня. Я провёл там, на портьере, не меньше десяти минут, потому что часы пробили четверть…

– Но что значит – он взял чашку?

– Ну, он слез с кровати и подошёл ко мне. «Я возьму чашку», – сказал он.

– Ой! – выдохнула Хомили, глядя на него во все глаза. – И ты дал ему?

– Он сам взял, – сказал Под, – да так осторожно… А когда я спустился, отдал обратно.

Хомили закрыла лицо руками.

– Да не расстраивайся ты так! – взволнованно сказал Под.

– Он мог тебя поймать! – сдавленным голосом произнесла Хомили, и плечи её затряслись.

– Мог. Но он только дал мне обратно чашку. «Возьмите, пожалуйста», – сказал он.

Хомили подняла на него глаза.

– Что нам теперь делать? – спросила она.

Под вздохнул.

– А что мы можем сделать? Ничего. Разве что…

– Ах, нет, нет! – воскликнула Хомили. – Только не это. Только не переселяться. Да ещё теперь, когда я всё здесь так уютно устроила, и часы у нас есть, и всякое другое.

– Ну, часы можно взять с собой, – сказал Под.

– А Арриэтта? Как насчёт неё? Она совсем не такая, как её двоюродные братья. Она умеет читать, Под, и шить…

– Он не знает, где мы живём, – сказал Под.

– Но они ищут! – воскликнула Хомили. – Вспомни Хендрири. Они принесли кошку и…

– Полно, полно, – сказал Под, – зачем вспоминать прошлое?

– Но и забывать о нём нельзя. Они принесли кошку и…

– Верно, – сказал Под, – но Эглтина была совсем другая, чем Арриэтта.

– Другая? Она была её ровесница.

– Они ничего ей не рассказывали, понимаешь? Вот тут-то они и допустили ошибку. Они делали перед ней вид, будто на свете нет ничего, кроме нашего подполья. Они не рассказывали ей о миссис Драйвер или Крэмпфирле. И уж словечком не обмолвились о кошках.

– В доме и не было кошки, – напомнила ему Хомили, – пока они не увидели Хендрири.

– Но потом-то она была, – сказал Под. – Детям нужно всё говорить, так я считаю, не то они сами начинают разузнавать, что к чему.

– Под, – сердито промолвила Хомили, – мы ведь тоже ничего на рассказывали Арриэтте.

– Ну, она многое знает, – тревожно ответил Под. – У нас же есть решётка в садик.

– Она не знает об Эглтине. Она не знает, что значит, когда тебя увидят.

– Ну что ж, когда-нибудь расскажем ей. Мы ведь всегда собирались это сделать. К чему спешить?

Хомили поднялась с места.

– Под, – произнесла она. – Мы расскажем ей всё сегодня.

Глава пятая

Арриэтта не спала. Она лежала под своим вязаным одеялом, уставившись в потолок. Это был очень интересный потолок. Отец смастерил для Арриэтты спальню из двух коробок из-под сигар, и на потолке были нарисованы прекрасные дамы в развевающихся газовых платьях, которые дули в трубы на фоне ярко-голубого неба. Внизу зеленели перистые пальмы, и крошечные белые домики стояли вокруг площади… Это была великолепная картина, особенно когда горела свеча, но сегодня Арриэтта глядела на неё, не видя. Стенки коробки из-под сигар не очень толсты, и Арриэтта слышала родительские голоса, то поднимавшиеся чуть не до крика, то падавшие до шёпота. Она слышала своё имя, слышала, как Хомили воскликнула: «Орехи и ягоды – вот вся их еда!» – а спустя немного встревоженный вопрос: «Что нам теперь делать?»