Жизнь и смерть Эдуарда Берзина. Документальное повествование - Кирилл Николаев

Именно здесь, на сопке, спускавшейся одним склонам к Нагаевской бухте, а вторым — в долину реки Магаданки, в следующем 1929 году поставили первые домики работники Охотско-Эвенской (Нагаевской) культбазы. Здесь потом и вырос город Магадан.

Отряд Цареградского, проведя исследование побережья всех этих бухт и ничего не найдя, вскоре вернулся на базу, в село Олу. Спустя много лет Цареградский вспоминал:

«К месту работ, за 400 с лишним километров, мы смогли отправиться лишь через три месяца. По пути набрасывали схематическую карту местности. Она послужила основой для сложной транспортной схемы снабжения приисков вплоть до постройки Колымской трассы.

Первый отряд нашей экспедиции появился на Среднекане к середине сентября».

Геологи увидели, что они пришли в уже обжитой старателями приисковый район. В это время там работали три артели общей численностью около ста человек. Однако они вели добычу золота без оформления документов.

Через две недели после прибытия на Среднекан геологической экспедиции туда пришла с вьючными лошадьми группа сотрудников «Союззолота» из Охотска. Они имели на руках документы Охотско-Камчатского горного округа о регистрации приисковой территории в качестве горного отвода дли производства добычных работ государственными предприятиями.

В качестве таких предприятий были оформлены уже функционировавшие прииски «Борискин», «Юбилейный», «Холодный», а работавшие на них старатели были оформлены рабочими государственных предприятий.

Все прииски были объединены в Верхне-Колымскую приисковую контору «Союззолото», и с 9 октября 1928 г. старатели Среднекана начали сдавать добытое золото в кассу конторы12. С этого дня идет отсчет государственной горнодобывающей промышленности Северо-Востока.

С весны 1929 года геологопоисковые работы на золото в районе верхней Колымы повели уже названная экспедиция Геологического комитета под руководством Билибина и небольшой геоморфологический отряд Академии наук СССР, возглавлявшийся С. В. Обручевым. Однако Билибин не имел оперативной связи со своим руководством. Об итогах экспедиции он смог доложить лишь зимой 1929–1930 года.

А Обручев регулярно информировал по телеграфу Якутскую комиссию Академии наук в Ленинграде (но административному делению того времени территория течения реки Колымы относилась к Якутии) и руководство «Союззолота» в Москве о ходе своих поисков.

11 сентября 1929 г. в Москве и Ленинграде читали телеграмму Обручева:

«Время работ текущего года мною пройден маршрут верховий Индигирки — верховьям Колымы кончая устьем Таскана тчк… Обнаружена золотоносность обильные признаки золота обнаружены в пределах хребта связи шестью его южными цепями в ряде пунктов Колымы ее притоков особенно Берелехе Дебине Таскане полный список послан почтой через Олу тчк… Можно утверждать золотоносности всего Средне-Черского нагорья между Индигиркой Колымским хребтом длиной 700 шириной 200 километров тчк Промышленное значение может быть установлено только детальными разведками тчк Наиболее благонадежным является район юго-восточного конца реки Колымы ее притоками между Берелехом Сеймчаном… Обручев»13.

К весне 1930 года «Союззолото» имело подробные отчеты Обручева и Билибина об исследованных ими районах Колымы. Оба они прогнозировали очень крупные запасы золота в недрах этого края: речь шла о цифрах, приближающихся к тысяче тонн. Надо, однако, подчеркнуть, что никакого реального подсчета запасов по территории в его современном понимании ни тот, ни другой геолог сделать не мог. Ведь абсолютное большинство конкретных месторождений им не было даже известно. А те немногие, на которых уже велись добычные работы приисками «Союззолота», не были даже заверены разведкой.

Строго говоря, оба геолога, побывав здесь, получили лишь самые общие геологические и металлогеническне представления об огромной территории Колымы в несколько сот тысяч квадратных километров. На основе этих представлений каждый из них высказал очень смелые предположения о возможном количестве благородного металла в недрах. Билибин эти предположения выразил гипотетическим расчетом. Но и его прогноз был, скорее, общенаучным, а не геологическим: геологию края предстояло еще изучать в течение многих лет.

После успешной работы Обручева и Билибина геологическое исследование Колымы вначале продолжалось тем же экспедиционным методом. А весной 1931 года на Среднекане была создана стационарная геологическая организация — Охотско-Колымская база Главного геологоразведочного управления, ставшего преемником Геологического комитета. Геологи этого подразделений уже летом 1931 года открыли промышленные золотоносные россыпи в новом районе — бассейне еще одного притока Колымы реки Оротукан.

На этой основе расширяла добычу золота приисковая контора: в 1931 году она была преобразована в Колымское главное приисковое управление, которое включало уже пять приисков. Организация труда была по-прежнему старательской.

Начавшееся промышленное освоение Колымы ставило под угрозу жизнедеятельность малочисленных аборигенных народностей Севера. Ведь они наели оленей, ловили рыбу и охотились издревле на тех землях, где геологи стали находить золото, олово и другие полезные ископаемые. Добыча этих металлов требовала переработки верхнего слоя земли на больших площадях горных полигонов, использования нерестовых рек и ручьев в качестве источников для промывки горной массы Все это уродовало естественную природную среду, создавало условия, неприемлемые для традиционного образа жизни эвенов, коряков, чукчей, ительменов. Для максимально возможного сохранения их среды обитания необходимо было создать территориально-административные единицы, которые бы защищали интересы этих народностей.

Такая работа началась в 1928–1929 годах с организации на Севере культбаз, которые должны были выступить опорными пунктами этих административных единиц. Одну из культбаз было намечено создать в бухте Нагаева, на северном побережье Охотского моря.

В августе 1928 года, как мы говорили, на побережье бухты из Олы пришел геологический отряд В. А. Цареградского. Это место очень понравилось геологу, хотя с профессиональной точки зрения их работа там оказалась безрезультатной. Впоследствии он так писал о своих первых впечатлениях:

«Бухта Нагаева! В то памятное лето 1928 года она показалась нам зеленым оазисом среди серых скал, выстроившихся у входа в нее. Спокойная гладь воды, отраженное в ней зеленовато-желтое вечернее небо в рамке буйной зелени деревьев и кустарников, покрывавших ее берега. Красоту бухты не могли нарушить и обломки разбитой штормом японской шхуны.