Снегурочка - Олег Кожин

Страх исчез. Смытый душистым травяным чаем, уступил место жалости. Тоске по убитой сказке. В голове шумело, точно после выпитого литра водки. Разглаживая на столе мятую распечатку монографии Гревингка, Сергей Иванович втолковывал ничего не понимающему, осунувшемуся старику:

— Всегда не мог понять, что за мораль у этой сказки? Не лепи детей из снега? Не прыгай через огонь? Не слушай подружек? Какой позитивный посыл несёт эта история? Чему научит ребёнка? А ведь просто искал не там! Кто бы знал, а?! Горячим меня не кормите…

Она действительно вернулась только с рассветом. Дед Хилой уже спал, забравшись на прогретую печь, а Потапов, распахнув ставни, смотрел, как потягивается просыпающаяся заря. Снегурочка вышла из леса, стряхивая с босых ног рваные останки ночного тумана. Вышагивая легко, почти грациозно, она больше не напоминала пьяную гориллу. Прямая спина, высоко поднятая голова, уверенный шаг. Вся она даже стала как будто стройнее и чище. В грубых линиях её лица, в тяжело обвисших грудях и отяжелевшем от многочисленных родов животе, Потапов видел черты языческих богинь, чьи статуэтки по сей день находят от Урала до Дальнего Востока. Вымокшая в росе шерсть серебрилась и отблёскивала в лучах зарождающегося светила. В это мгновение Снегурочка казалась почти прекрасной. Неземной. Осколком старого дикого мира. Частичкой зимы, неведомо как уцелевшей жарким засушливым летом.

Потапов не мог сказать, сколько из этого он действительно увидел, а сколько дофантазировал, вдохновлённый рассказом Хилоя. Волшебство пропало, когда кротовьи глазки учителя разглядели среди травы яркое пятно. Правой рукой Снегурочка волокла за ногу тонкое девичье тело в разодранной красной куртке. На вывернутом запястье мёртвой Алёны болтался включенный полицейский фонарик. Стиснутая ладонь по-прежнему сжимала рукоятку ножа. Стальное лезвие, обломанное чуть выше середины, испачкалось в чём-то чёрном и липком.

И дни потянулись транспортёрной лентой — такие же повторяющиеся, бесконечные и чёрные. Ещё затемно дед Хилой уходил на огород, отделенный от Снегурочки высоким забором. Там он копался на грядках, пропалывал, рыхлил и поливал, а к обеду, проверив ловушки на ворон, возвращался в дом, прячась от полуденного солнца. Не зная куда себя пристроить, Потапов слонялся по двору, стараясь не подходить близко к воротам.

На восьмой день вынужденное заключение стало невыносимым. Мёртвого Лёшку Снегурочка уволокла в сторону леса, а тело Алёны, брошенное на самом солнцепёке, быстро превращалось в падаль. Каждую ночь лихо приходило к нему кормиться. К счастью, батарейка фонаря разрядилась ещё до наступления сумерек. Однако Потапов всё равно не мог уснуть, слушая чавканье, хруст разгрызаемых костей и отвратительные сосущие звуки. А по утрам белёсая тварь подтаскивала исковерканные останки поближе к окну и совсем по-звериному принималась на них кататься. Глядя на это дело, дед Хилой мрачно шутил:

— Покатайся, поваляйся, Алёнкина мясца поевши… — усмехался он, не зная даже, что совершенно точно угадал имя убитой Виртонен. — Вишь, как изводится, Лишка-то! Эт она для тебя старается, невеста бесова… Марафет наводит…

Юмор у него был сродни хирургическому: циничный, выстраданный долгими годами, проведенными бок о бок со Смертью. И на восьмой день Потапов понял, что если еще хоть часок пробудет среди удушающей жары, омерзительной вони и чернушных шуточек, то сойдёт с ума и сам выскочит к одноглазой твари с предложением руки и сердца.

В рюкзаке покойной Виртонен нашлось всё необходимое. Сидя на крыльце, освещаемый лучами восходящего солнца, Потапов обматывал найденную во дворе палку обрывками Алёнкиной футболки, тщательно вымоченными в бутылке с бензином для костра. Он пытался прочувствовать момент, ощутить себя древним витязем, идущим на бой с тёмными силами, но получалось слабо. Потапов не был рождён для битвы. Для пересчёта всех его драк хватало пальцев одной руки. И даже тогда неиспользованных оставалось больше половины.

Закончив импровизированный факел, Потапов встал возле высоких ворот, всё ещё надеясь уловить важность момента, какой-то особый мистический знак. Однако всё оставалось прежним: лысеющий учитель истории с пересохшим от волнения горлом по одну сторону забора и беловолосая одноглазая погибель, шумно сопящая по другую. Слышно было, как за домом сам с собой разговаривает дед Хилой. Потапов недоумённо пожал плечами, поджёг факел, откинул засов и шагнул на улицу. Будто пересекая черту между миром живых и миром мёртвых.

С пылающим факелом в руке он больше не боялся. Отдавшись во власть электричества, люди утратили веру в огонь. Не удивительно, что за восемь лет никто даже не подумал о том, чтобы сжечь одноглазое лихо. Люди слишком привыкли полагаться на свои игрушки. Навигатор выведет из самой глухой чащи, ружье защитит от хищников, а фонарь разгонит тьму. Вот только как быть с теми, кто сам является частью тьмы? Сжечь! Огонь вечен и никогда не боялся темноты и того, что в ней сокрыто. Потапов мысленно поблагодарил погибших студентов, подаривших ему время, чтобы осознать это.

При виде огня единственный глаз Снегурочки широко распахнулся. Страх — первая живая эмоция, которую Потапов прочел на грубой уродливой морде. Снегурочка торопливо отпрянула. Пылающий факел очистил дорогу в доли секунды. Можно было спокойно уходить, двигаться к городу, ночами отгораживаясь от нечисти ярким костром. Но до ближайшей деревни дней пять ходу. Без еды и воды протянуть можно. Без сна — никак. И потому Потапов собирался драться.

— Ты чего это удумал, иуда! — взревело над самым ухом.

Жёсткие пальцы впились в плечи, отбрасывая Потапова от сжавшейся перепуганной твари. Отлетевший в сторону факел упал в высохшую колею и погас. Учитель вскочил на ноги и едва успел закрыться руками, как на него налетел дед Хилой. Удар у старика оказался поставленным, хлёстким и на удивление болезненным. Чувствовалось, что в молодости дед не пропускал ни одной деревенской драки. Но разница в возрасте давала о себе знать. Совершенно не боевой Потапов всё же был моложе и сильнее. Первый же его удар расквасил старику нос, выбив из ноздрей красную юшку. На этом драка и закончилась.

Роняя сквозь пальцы красные капли, дед Хилой со всех ног бросился к дому. Потапов резко обернулся, понимая, что опоздал, уже почти чувствуя прикосновение холодных ладоней к своей шее… Но вместо этого увидел, как Снегурка, жадно втягивая медный запах вывернутыми обезьяньими ноздрями, точно зачарованная пялится вслед старику. Сейчас она походила на голодную собаку, не смеющую стянуть лакомый кусок со стола хозяина. Потапов зашелся безумным визгливым хохотом.