Козел отпущения - Кэролайн Черри

Он не знал о Земле совсем ничего, лишь смутно вспоминал Пелл, где его выучили и переправили сюда, на планету, которой никто не потрудился дать имя. Эльфляндия, когда штабу приходила охота чудить. Никогданикогдандия, как окрестили ее армейские в честь страны из одной древней сказки, потому что из этой страны солдату никогда уже не возвратиться домой. Была еще песня, и куплетов в ней было столько же, сколько напастей, о том, чего никогда не видать солдату в этой Эльфляндии.

Когда же конец этой войне-то?Эх-ма, мой друг, никогда.Когда же корабль с этой планеты?Эх-ма, мой друг, никогда.

И больше всего у нас времени,Мы тратим его в никуда,И больше нам делать нечегоВ стране Никогданикогда…

Он напевал ее себе под нос голосом тряским и срывающимся от напряжения. Ему хотелось плакать, как ребенку. Ему хотелось выбранить кого-нибудь за ранний час и свой прерванный отдых. Но больше всего ему хотелось несколько дней затишья на этом фронте, всего несколько дней, чтобы собрать нервы обратно в кучку и чтобы голова перестала болеть…

Бегом, бегом и бегом, в скафандре, который защищает тебя от газа и большинства снарядов, что могут выпустить по тебе эльфы, — большинства, но не всех. Потому что есть сочленения, есть щиток шлема. Потому что эльфы двадцать лет учились тебя убивать. Потому что воздух имеется свойство кончаться, фильтры — садиться, и каждый проход, что выпускает тебя в Эльфляндию, — лазейка, сквозь которую эльфы могут тебя достать.

Входы в туннель, вентиляционные отверстия, силовая установка, обеспечивающая функционирование всей базы и разветвленной системы туннелей.

Солдаты рассредоточиваются, чтобы оборонять эти точки, а ты бежишь и бежишь, запоздало спрашивая себя, зачем солдатам понадобился специальный агент в определенной точке, где туннель ближе всего подходит к эльфам на этой равнине.

Почему я, почему здесь — да потому, дубина, что в штабе хотят получить тщательную рекогносцировку, собственно, ее-mo они и хотели, когда в прошлый раз послали тебя туда не знаю куда, за пределы безопасной зоны — причем дважды, и они ждут, что ты снова пойдешь и сделаешь это, потому что в прошлый раз эльфы тебя не ухлопали.

Чтоб им всем пропасть. (С мыслью, что они будут ездить на тебе, пока ты держишься на ногах. А потом — две недели отдыха, и назад, на фронт.)

Тебя подлечат, то есть засунут в полевой госпиталь, там тебе дадут витаминчиков, дважды уколют антибиотиками, скормят пузыречек таблеток — и снова турнут. «У нас есть более тяжелые пациенты», — скажут на прощание медики.

Более тяжелые есть всегда. Пока ты не сдох.

Де Франко смотрит на эльфа на том конце стола в маленькой комнатке и вспоминает, каково это — запах туннелей, вкус страха.

II

А с бабами как на этой планете?Не спрашивай лучше, мой друг.А что мужики на этой планете?Не знать тебе лучше, мой друг.

— Они послали меня сюда, — говорит эльфу Де Франко: человек мог бы в ответ кивнуть, но у эльфов нет такого обыкновения — эльф смотрит серьезно; они сидят друг напротив друга, сложив руки на столе.

— Вы всегда говорите «они», — замечает эльф. — Мы говорим: «мы решили». Но у вас все по-иному.

— Может, и в самом деле «мы», — отвечает Де Франко. — Может, так оно и есть, в конечном итоге. Мы. Но иногда так не кажется.

— Думаю, даже теперь вы не понимаете, почему мы делаем то, что делаем. Я не очень понимаю, зачем ты пришел сюда и почему слушаешь меня, или почему остаешься здесь. Мы и не поймем. Мы двое, думаю, не поймем. Быть может, другие. Ты хочешь того же, чего хочу я. Вот на что я полагаюсь больше всего.

— Ты считаешь, что все получится?

— Для нас — да. Для эльфов. Безусловно. Даже если это обман, все получится.

— А если это не обман…

— Ты можешь сделать его правдой? Ты не веришь. Это… мне трудно найти слова — но я тоже этого не понимаю. Что вы чувствуете. Что вы делаете. — Эльф протягивает через стол тонкие белые руки с радужным, как нефтяная пленка на воде, отливом, накрывают смуглые заскорузлые пальцы с обломанными и неровными ногтями (у самого эльфа они отсутствуют). — Это было не твое решение. Не ты решил уничтожить нас до самого сердца, до самого центра. Возможно, ты вообще не по своей воле здесь. У меня к тебе особое чувство, Де Франко. Я испытал это чувство, едва только тебя увидел, я понял: ты — то, что я искал, но тогда я еще не знал, благотворная ли ты сила или губительная. Знал лишь — так, как ты поступил, нас увидев, люди всегда поступали с нами. И я решил, что ты объяснишь мне зачем.

Некоторое время Де Франко то двигался вперед, то сидел на месте, во тьме, в вонючем и жмущем скафандре, а где-то там, через два гребня от него, затаились у входа в туннель двое нервничающих армейских, потея в своих скафандрах с отключенными, как и у него, вентиляторами и насосами — потому что об остром слухе эльфов ходили легенды, а костюмы шумели, и довольно трудно было передвигаться в этом убоище, не устраивая тарарам: кто-то в штабе подозревал, что эльфы могут улавливать перемещающиеся шумы. Или имеют еще какие-то органы чувств.

Но без вентиляторов и насосов та часть скафандра, что ниже шеи, оставалась без охлаждения и нагревалась даже ночью. А перчатки и шлем снимать не разрешалось, таково было правило: ни один эльф ни разу не видел человека живым, за исключением разве что того места, где сидела Восьмая команда «Гамма». Но, возможно, и там не видели. Эльфы, как правило, доводили начатое до конца.

Коленные сочленения у Де Франко сейчас были замкнуты, что давало ему надежную опору для усталых коленей и спины. Он воспользовался этим, чтобы унять дрожь, бившую его не так давно проснувшиеся и трясущиеся от недосыпа члены, прежде чем грохнул скафандром и переполошил всех эльфов на холме. Он выбрал не слишком защищенную позицию: у него не было почти никаких прикрытий, кроме разве что самого холма, а на этих холмах практически не оставалось деревьев, которые пощадили огонь и снаряды. Но зелень все же пробивалась сквозь гарь, и цепочка кустарников тянулась внизу, в долине, — три года назад там проходила дорога эльфов. Его прибор ночного видения сканировал темные очертания зарослей.

Он настороженно остановился, и что-то коснулось его датчиков, какой-то непонятный обрывок звука, и на щитке шлема запульсировали призрачные янтарные символы, череда рябящих точек, вытянутых в том направлении, откуда пришел сигнал. Это не был ветер: встроенный компьютер обнулял белые шумы ветра и скафандра. Лишь аномалии он пропускал и усиливал, и то, что он усилил сейчас, звучало в странно регулярном ритме мотора.

Де Франко приказал разомкнуть коленные сочленения, чуть спустился по склону и направился к следующему, откуда открывался лучший обзор дороги, которая шла с запада. Де Франко двигался осторожно, останавливаясь через произвольные промежутки времени, но не переставая пробираться туда, откуда можно было определить направление. Выходной сигнал у его локатора был по-прежнему отключен. Точно так же поступали на базе и остальные. В штабе понятия не имели, каких высот эльфы достигли в подслушивании и наведении на локаторы и сколько они улавливали при помощи собственных локационных приборов. Ясно было одно: хотя кое-какое эльфийское оружие стало еще более примитивным и сборным, с компьютерной техникой у них был полный порядок.

Де Франко устроился на новом склоне и прислушался, ему страшно хотелось почесать с десяток зудящих мест и очутиться где-нибудь подальше отсюда, в безопасности. С самого начала всей этой операции его не отпускало предчувствие беды: эльфы затеяли нечто такое, чего не делали никогда. Он мог лишь думать о перебитой команде «Гамма» и о том, что творилось в бункере перед тем, как эльфы добрались дотуда, пустили газ и прорвались вниз мимо тех немногих, кто почти успел влезть в скафандры…

Интересно, там тоже был спецагент? Неужели тот, кто отвечал за бункер 35, допустил ошибку и стал причиной их гибели?

Звук двигателя слышался явственно. Де Франко прокрался по склону холма повыше и распластался на земле, животом вжавшись в гребень. Большим пальцем он вставил в щиток увеличительную плату и выставил гибкий объектив портативной камеры над гребнем из тех соображений, что она представляет собой мишень много меньшую и гораздо более предпочтительную, нежели он сам с куда лучшим прибором ночного видения.

Прибор нарисовал зыбкую картину пустой дороги, но звук не прекращался. Он шел издалека, говорили ему его уши и показания приборов, пока что издалека, обгоняя красную кромку сумрачного рассвета, которая вставала над далеким горизонтом и грозила привести за собой день.