…А вослед ему мертвый пес: По всему свету за бродячими собаками - Жан Ролен

По бокам строеньица, одесную, так сказать, и ошуюю жмутся два пса, бродячих, то бишь феральных, но эти перешли к оседлому образу жизни, хотя по многим признакам заметно, что к «Охране» они не принадлежат: грязные, видно, что голодные, ни ошейников, ни каких-либо иных отличий. Но все же их приманили и иногда подкармливают, чтобы удержать, — видно, охранникам в своей конуре спокойнее, когда рядом собаки. Только мало беднягам перепадает: когда спустя несколько дней я увидел их снова, оба глодали кости, каждый свою. Мяса на этих мослах не осталось ни единого волоконца, и бьюсь об заклад — кости были те же, что в прошлый раз.

4

Шестьдесят восемь батов! На восемьдесят два бата меньше «ориентировочной цены». Именно за такую сумму новая специализированная компания, только что пришедшая на рынок, предлагала вживить электронный чип каждой из 50 000 собак — первой партии из 800 000 бродячих особей (по оценке «Бангкок пост»), заполонивших улицы города. Впрочем, именно такой план вызревал в недрах городской администрации Бангкока вот уже пять лет без единой попытки применить его на практике. Однако с чипами всего-навсего за шестьдесят восемь батов вместо ста пятидесяти затея снова выглядит вполне осуществимой, открывая радужные перспективы перед поборниками уничтожения бродячих собак и электронной идентификации их домашних собратьев. Вроде бы все так, да только статья в «Бангкок пост» обращает внимание на кое-какие недочеты этого плана, настоятельно требующие по меньшей мере пристального анализа. Позволительно, к примеру, спросить, каким хитроумным манером предприятие умудряется выпускать электронные чипы, рассчитанные на реализацию по цене, настолько не дотягивающей до «ориентировочной». Может, качество этих чипов оставляет желать лучшего, срок их действия, чего доброго, окажется столь кратким, что через пару месяцев, а то и недель они выйдут из строя и собаки, ими отмеченные, вновь смешаются с общей массой, так что придется все начинать сначала. Что до объявленной цифры — 800 000 собак, берет сомнение: каким способом она была получена, какой статистический метод здесь применяли? Относятся эти прикидки только к численности бродячих собак, феральных либо всех, что бегают без привязи, или речь идет о всей популяции псовых Бангкока, включая домашних собак? Второе предположение правдоподобнее, коль скоро 50 000 собак, снабженных чипами, то есть заведомо домашних, вошли в число 800 000. Когда же дело касается оставшихся 750 000, газета призывает к их поголовному «устранению» без каких-либо дополнительных оговорок. Но во всех странах, где пытались уничтожать бродячих собак, то есть едва ли не по всей планете за исключением нескольких государств Северного полушария, где этот вопрос был улажен ранее, в эпоху, когда общество не страдало излишней чувствительностью, — короче, стратегия беспощадного истребления нигде и никогда не достигала своей цели, поскольку некоторая часть собак всегда умудрялась избежать расправы, а этого довольно, чтобы восстановить прежнюю, вовеки неизменную численность популяции. И может статься, ее стойкость и живучесть при этом возрастали, ведь ее прародителями становились особи, сумевшие ускользнуть от истребления. К тому же подобные методы требуют скрытности и вызывают протесты, которые могут доходить до создания обществ защиты и организации митингов, в том числе довольно бурных. А в этой стране, в Таиланде, все предвещает, что так оно и будет, ведь здесь сохраняется горячая вера в переселение душ. Недаром сам правитель, Пумипон Адульядет, все еще почитаемый довольно большим числом граждан, показал личный пример, приютив уличного пса, который с той поры отзывается на кличку Тхонг Дэнг. Продолжая развивать ту же тему, газета приоткрывает завесу над проектом создания центра бесплатной имплантации чипов. Его предполагается открыть в самом центре столицы в Парке Лумпхини, между станциями «скайтрейна» (местного метро) «Си Лом» и «Лумпхини».

Лично мне этот Парк Лумпхини не слишком по душе. Надвигается гроза, тучи громоздятся все гуще, темнее, слышится отдаленное ворчание грома, зной так удушающе влажен, что вороны, дремлющие на ветвях деревьев, разевают клювы, будто их сейчас вырвет. Тем не менее множество хлюпиков там и сям потеет, упражняясь с гантелями, как будто приговоренные к этому неким бесчеловечным судом за преступления, надо думать, самые гнусные. Из кустов возле пустынного теннисного корта гуськом выходят три пса, этим нечего и мечтать об электронных чипах. По крайности один из них, смахивающий на гиеновую собаку, тот, у кого вся шкура в беспорядочных рыжих и черных пятнах, пугает меня не на шутку. И даже закурить нельзя — этот парк, помимо всего прочего, исключительно для некурящих. Поравнявшись с юго-восточными воротами, выхожу на Вайрлес-роад, на метро добираюсь до станции «Сукхумвит», а оттуда в мареве влажного зноя, который непрестанно усиливается, бреду пешком к отелю, где остановился, это рядом со станцией «Нана». Окна моего номера выходят как раз на платформы этой станции. Днем и ночью я могу сквозь звуконепроницаемое тонированное стекло смотреть, как поезда метро почти бесшумно проносятся мимо с грузом пассажиров, стынущих в атмосфере, охлажденной кондиционерами до того, что едва возможно терпеть. Так и я сам мерзну пока нахожусь в этом номере, в то время как два кондиционера, обеспечивающих прохладу (работает один, второй выключен), выдерживают напор удушающей жары.

Все постояльцы этой гостиницы за исключением (по крайней мере, в принципе) меня являлись сексуальными туристами. Поминутно сталкиваясь с ними то в лифте, то в холле, я заставал их в компании маленьких улыбчивых шлюшек, подцепить их можно по большей части на Нана-Плейс, это тупичок, находящийся в двух шагах от гостиницы, там почитай что одни сплошные бордели, но еще торгуют съестным и выпивкой. Другие проститутки расхаживают по тротуарам у станции «Сукхумвит» или ошиваются в барах других тупичков, под прямым углом отходящих от этой магистрали. Часто, но не всегда, красоток сопровождают сексуальные туристы, которые — особенно те, что уже в летах, — бесхитростно утопают в блаженстве.

Несколько вечеров подряд я ужинал в кабачке в Восьмом переулке, посещаемом преимущественно немецкими туристами. Я ходил туда не столько потому, что там вкусно кормили — кухня у них была так себе, — сколько по привычке. Главная прелесть путешествия, честно говоря, в том и состоит, чтобы, точно так же, как дома, ревностно и методично заводить новые привычки — по крайней мере, для меня это так. Оригинальной особенностью всех этих немецких туристов являлось то, что они были не клиентами проституток, а мужьями тайских чаровниц, с которыми когда-то повстречались случайно или как-либо иначе. С одним из них я общался довольно долго, но не потому, что добивался этого: просто он и его тайская половина решительно расположились за моим столиком, «потому что к нему привыкли»: с этой точки зрения они, стало быть, оказались людьми моего склада. Он жил близ Донауэшингена и рассказывал, что со своей будущей женой повстречался семь лет назад на rabbit show (кроличьем шоу). Сначала по вполне понятной ассоциации между rabbit (кроликом) и bunny (зайкой) и всем отсюда вытекающим я подумал, что такое название вполне подходит для чего-то вроде ярмарки, где немцы выбирают для себя экзотических жен (в свое время мне довелось проводить расследование по делу одного немецкого спортивного клуба, члены которого, платя взносы, приобретали взамен каталоги тайских проституток). Но ничего подобного: речь шла просто-напросто о выставке кроликов — животных, к которым он сам и его будущая супруга питали общую невинную страсть, продолжая разделять ее и тогда, когда уже поселились в Германии. «Это пристрастие в том числе и кулинарное, — прибавил он, — но не только!» Заключенный при таких умилительных обстоятельствах, их союз выглядел уравновешенным и мирным. Каждый год они приезжали в Таиланд, чтобы провести здесь несколько месяцев. Построили себе дом в селении, расположенном близ границы с Лаосом. Им нравилось, что в шесть часов утра их будил звук гонга, долетавший из находившегося совсем рядом монастыря, где помимо монахов жили несколько десятков обезьян. На мои расспросы о бродячих собаках немец сказал только, что в окрестностях селения имеется многочисленная популяция, он и сам их охотно подкармливает объедками со своего стола. Его огорчало, что лаосцы приходят туда, ловят их и употребляют в пищу. Ведь жители Лаоса едят собачатину, как, впрочем, и тайцы. Кажется, именно в тот момент, когда беседа коснулась этого пункта, вмешалась его жена, заметив, что я уже многое узнал об их жизни, а о своей ничего не рассказываю. Но этот тип предпочитал всласть без помех распространяться о себе самом, о супруге и об их лишенном предыстории, но благополучном браке. Ему всегда везет, настойчиво внушал он мне. Однажды он даже выиграл в лотерею поездку в Париж сроком на неделю!