С графом Мирбахом в Москве - Карл Ботмер

Благодаря усилиям советской историографии, перепечатывавшей десятилетиями из книги в книгу одну и ту же ложь, общепринято мнение, что, возвратившись в Брест для возобновления переговоров с Германией Троцкий имел директиву ЦК и СНК подписать мир. Эта легенда основывается на заявлении Ленина, сделанном на Седьмом партийном съезде, состоявшемся 6-8 марта 1918 г.: "Было условлено, что мы держимся до ультиматума немцев, после ультиматума мы сдаем".9

Похоже, однако, что Ленин оклеветал Троцкого в глазах съезда, пытаясь свалить на него вину за срыв мира и начавшееся германское наступление. За это говорит как отсутствие документов, подтверждающих слова Ленина, так и наличие материалов, их опровергающих. В воспоминаниях Троцкого о Ленине, опубликованных в 1924 году сначала в "Правде", а затем отдельной книгой, Троцкий разъясняет смысл и содержание соглашения:

"Ленин: -- Допустим, что принят Ваш план. Мы отказались подписать мир, а немцы после этого переходят в наступление. Что вы тогда делаете?

Троцкий: -- Подписываем мир под штыками. Тогда картина ясна рабочему классу всего мира.

-- А вы не поддержите тогда лозунг революционной войны?

-- Ни в коем случае.

-- При такой постановке опыт может показаться не столь уж опасным. Мы рискуем потерять Эстонию и Латвию [...]. Очень будет жаль пожертвовать социалистической Эстонией, -- шутил Ленин, -- но уж придется, пожалуй, для доброго мира пойти на этот компромисс.

-- А в случае немедленного подписания мира разве исключена возможность немецкой военной интервенции в Эстонии и Латвии?

-- Положим, что так, но там только возможность, а здесь почти наверняка."10

Таким образом, Троцкий и Ленин действительно договорились о том, что мир будет подписан, но не после предъявления ультиматума, а после начала наступления германских войск.

Более откровенно Троцкий коснулся этого вопроса в ноябре 1924 года в статье "Наши разногласия", оставшейся в те годы неопубликованной. Касательно брестских переговоров он писал:

"Не могу, однако, здесь не отметить совершенно безобразных извращений брест-литовской истории [...]. [...] Выходит так: уехав в Брест-Литовск с партийной инструкцией в случае ультиматума -- подписать договор, я самостоятельно нарушил эту инструкцию и отказался дать свою подпись. Эта ложь переходит уже всякие пределы. Я уехал в Брест-Литовск с единственной инструкцией: затягивать переговоры как можно дольше, а в случае ультиматума выторговать отсрочку и приехать в Москву для участия в решении ЦК. Один лишь тов. Зиновьев предлагал дать мне инструкцию о немедленном подписании договора. Но это было отвергнуто всеми остальными, в том числе и голосом Ленина. Все соглашались, разумеется, что дальнейшая затяжка переговоров будет ухудшать условия договора, но считали, что этот минус перевешивается агитационным плюсом. Как я поступил в Брест-Литовске? Когда дело дошло до ультиматума, я сторговался насчет перерыва, вернулся в Москву и вопрос решался в ЦК. Не я самолично, а большинство ЦК по моему предложению решило мира не подписывать. Таково же было решение большинства всероссийского партийного совещания. В Брест-Литовск я уехал в последний раз с совершенно определенным решением партии: договора не подписывать. Все это можно без труда проверить по протоколам ЦК."11

То же самое следует и из директив, переданных в Брест Лениным по поручению ЦК. Директивы предусматривали разрыв переговоров в случае, если немцы к уже известным пунктам соглашения прибавят еще один -- признание независимости Украины под управлением "буржуазной" Рады.

Однако в брестском вопросе Троцкий так и остался ошельмованным. При жизни Ленина он не смог начать оправдываться из-за лояльного отношения к Ленину. После смерти Ленина оправдываться было уже поздно. Те, кто боролся с Троцким за власть, не были заинтересованы в исторической правде.

5 февраля по н. ст. Троцкий встретился с Черниным. Глава советской делегации в Бресте был готов к разрыву и в общем провоцировал немцев и австрийцев на предъявление неприемлемых требований, заявляя, что "никогда не согласится" на заключение странами Четверного союза отдельного мирного договора с Украиной. Немцы приняли вызов. 5 февраля по н. ст. на совещании в Берлине под председательством рейхсканцлера Г. Гертлинга и с участием Людендорфа было принято решение "достичь мира с Украиной, а затем свести к концу переговоры с Троцким независимо от того, положительным или отрицательным будет результат". Форма разрыва (ультимативная или нет) оставлялась на усмотрение германской делегации в Бресте.

27 января (9 февраля), открывая утреннее заседание, Кюльман, а затем и Чернин предложили советской делегации подписать мир. Тогда же на заседании политической комиссии представители Четверного союза объявили о подписании ими сепаратного договора с Украинской республикой. Согласно договору Рада признавалась единственным законным правительством Украины, причем Германия обязалась оказать Украине военную и политическую помощь для стабилизации режима страны. Правительство Рады, со своей стороны, обязалось продать Германии и Австро-Венгрии до 31 июля 1918 года 1 млн. тонн хлеба, до 500 тыс. тонн мяса, 400 млн. штук яиц и другие виды продовольствия и сырья. Договор о поставках одного миллиона тонн зерна считался секретным. Предусматривалось также, что договор не будет ратифицирован германским правительством, если Украина нарушит соглашение о поставках.

Вечером 27 января (9 февраля) Троцкий доносил из Брест-Литовска в Смольный, что Кюльман и Чернин "предложили завтра окончательно решить основной вопрос". Историк А. О. Чубарьян расшифровывает, что в этой телеграмме Троцкого речь шла о подписании мирного договора между Германией и Австро-Венгрией, с одной стороны, и Украиной, с другой. "Таким образом, повторяю, -- продолжал Троцкий, -- окончательное решение будет вынесено завтра вечером". Тем временем в Киеве большевиками предпринимались судорожные попытки сформировать правительство и объявить о захвате власти. "Если мы до пяти часов вечера получим от вас точное и проверенное сообщение, что Киев в руках советского народа,-- телеграфировал в Петроград Троцкий,--это может иметь крупное значение для переговоров".12 Через несколько часов просьба Троцкого была уважена и ему телеграфировали из Петрограда о победе в Киеве советской власти. Троцкий уведомил об этом делегации Четверного союза. Но очевидно, что даже в том случае, если бы Троцкий говорил правду, немцы и австрийцы не собирались следовать его совету и отказываться от соглашения, которое было нужно еще и как средство давления на большевиков.

Обмен мнениями по украинскому вопросу был назначен на 6 часов вечера 28 января (10 февраля). "Сегодня около 6 часов нами будет дан окончательный ответ, -- телеграфировал в этот день в Петроград Троцкий. -- Необходимо, чтобы он в существе своем стал известен всему миру. Примите необходимые к тому меры".13 Историк С. Майоров комментирует:

"Однако, ни в первом, ни во втором донесении Троцкий не сообщал, в чем же будет состоять существо того ответа, который он собирался дать на ультиматум германской делегации [...] Ему даны были совершенно точные инструкции, как поступить в случае предъявления ультиматума с немецкой стороны. [...] Троцкий должен был, руководствуясь этими инструкциями, принять предложенные немецкими империалистами условия мира."14

Такой вывод безоснователен. Майоров ошибочно считает, что "28 января (10 февраля) В. И. Ленин и И. В. Сталин15 от имени ЦК партии, еще раз подтверждая неизменность указаний партии и правительства о необходимости заключения мира, телеграфировали в Брест-Литовск Троцкому [...] Но Троцкий [...] нарушил директиву партии и правительства и совершил акт величайшего предательства".16

В телеграмме, посланной Троцкому в 6.30 утра в ответ на запрос Троцкого, Ленин писал:

"Наша точка зрения Вам известна; она только укрепилась за последнее время17 и особенно после письма Иоффе. Повторяем еще раз, что от киевской Рады ничего не осталось и что немцы вынуждены будут признать факт, если они еще не признали его. Информируйте нас почаще".18

О мире Ленин ничего не писал. Между тем, если бы известной Троцкому "точкой зрения" было согласие на германский ультиматум и подписание мирного договора, Ленину не нужно было бы выражаться эзоповым языком. Можно было дать открытым текстом директиву подписать мир. Разгадка, конечно же, находится там, где оборвал цитирование ленинской телеграммы С. Майоров: в письме Иоффе. Касалось оно не мира, а попытки советского правительства добиться от Германии признания в качестве полноправной участницы переговоров в Бресте советской украинской делегации. Именно по этому вопросу известна была Троцкому точка зрения ЦК: никаких уступок, отказ от признания киевской "буржуазной" Рады, в случае упорства немцев -- разрыв мирных переговоров. В этот решающий для судеб украинской коммунистической революции момент советское правительство не могло признать Украинскую Раду даже ради сепаратного мира с Германией, даже если на этом настаивал Ленин.