На Сибирском тракте - Василий Еловских

Когда Чернышева стала верстать газету, то оказалось, что на первой полосе не хватает материала, а на второй надо было сократить сорок пять строк. Это разозлило наборщицу, и она сказала недружелюбно:

— Уж лучше бы Илья Федорович составлял макет.

Сергей холодно ответил:

— Макеты буду составлять я.

Пока он дописывал материал, а Чернышева заканчивала верстку газеты, наступил полдень.

На улице было уныло. За ночь небо покрылось облаками, и сейчас беспрерывно сыпал мелкий дождик.

Сергей смотрел в окно и не заметил, как вошла Чернышева. Она была радостная и намного смущенная.

— А красивая получилась газетка, Сергей Сергеевич!

Чернышева положила на стол большие мокрые листы бумаги, на которых были оттиснуты первая и вторая страницы газеты.

Газета выглядела веселой, интересной.

— Ничего! — бодро ответил Сергей, а когда наборщица ушла, забарабанил пальцами по столу и запел: — Ай да я, ай да я, шуба не моя!

Какая «шуба», он и сам не знал.

Вечером Важенин привез новый шатун и стал печатать газету. И вот тут-то начались настоящие муки Сергея.

«Американка» печатала плохо. На одной и той же полосе были светлые пятна, с едва заметными буквами, и черные, где буквы забивало краской и трудно было отличить «о» от «а».

— Всегда так, — сказал Важенин.

— Так дальше нельзя. Это черт знает что, а не работа! А ну-ка настройте машину по-настоящему!

— Да я уж и так… Я ж говорю, что она совсем старая.

Сергей с сожалением подумал, что никогда не интересовался печатными машинами. Все «американки», какие ему приходилось видеть, работали нормально. Но все же надо было что-то делать. Сергей осмотрел машину и сказал:

— Валики плохие.

— Недавно переливал.

— Не умеете переливать. Ямы да бугры. И хотите, чтобы печать была ровная. Завтра же займитесь валиками. Ясно? А сейчас черную краску замените на темно-синюю.

— Газету печатают только черной.

— На такой машине и с таким работником, как вы, печатают только синей. Добавьте в синюю немного черной краски.

Пока печатник настраивался, Сергей стал еще раз просматривать газетную полосу. Подумал: «Название газеты выглядит очень бледно. Надо будет городским художникам заказать…»

— Линейки косят, выправьте, — сказал Сергей и побледнел. — Апрель! Что за черт! Почему апрель?! Надо май. Мы же в мае выпускаем газету.

— Ну вот, опять переделывать, — мрачно проговорил Важенин. — Мука одна…

«А дрянной же ты человечишка», — мысленно обругал Важенина Сергей.

Рано утром газету увезли на почту. Вскоре после этого Сергей выехал на попутной машине в колхозы района. Ездил три дня. Смотрел, делал записи для очерков и корреспонденции. Прочитал в клубе лекцию о текущем моменте. Уже перед самым возвращением домой он вспомнил, что жена просила купить поросенка. Поморщился: не с этого надо начинать свою жизнь в селе.

Поросенка он все же купил. Старуха колхозница вместе с поросенком продала ему мешок. Сергей по совету старухи проделал в мешке дыру, чтобы поросенок не задохнулся. Попутных машин не было, и он прошел около двадцати километров пешком, взвалив мешок с поросенком на спину. Просить у председателя колхоза подводу Сергей постеснялся.

Возле районного центра поросенок от жары и духоты совсем размяк и перестал хрюкать. Боясь, чтобы он не подох, Сергей сунул его мордой в ручей. Поросенок попил, полежал, а потом снова стал похрюкивать на спине Сергея.

Домой Сергей пришел усталый и злой. Поднимаясь по ступенькам крыльца, он думал: «Черт меня дернул купить этого поросенка. И куда я его дену? Пусть сама, голубушка, занимается с ним».

Но «голубушки» в редакции не было. Алексеенко сказал, что Сергею дали комнату в коммунальном доме.

Пришлось снова плестись по улице с мешком и поросенком.

Валя купила у кого-то старую кровать, стол, табуретку, повесила шторы, расстелила у двери половичок. Она встретила мужа с улыбкой.

— К зиме нам отдельный домик дадут. Сам председатель райисполкома обещал.

Сергей вынул из мешка поросенка.

— На. Только имей в воду, что я больше не буду заниматься этим свинством.

Он присел на корточки, поцарапал ногтем спинку поросенка. Поросенок лег, подставив брюшко. Сергей осторожно поцарапал брюшко, поросенок захрюкал от удовольствия.

— И нравится тебе? — усмехнулась Валя.

— Аха, — кивнул Сергей и встал. — Я в редакцию…

— Ты что, смеешься, что ли? Надо же хотя бы мало-мальски устроиться. И потом я хотела поговорить с тобой о работе. Я не собираюсь быть домашней хозяйкой.

— Я на минутку, Валюша. На одну минутку. Надо же узнать, как там…

Но дел в редакции оказалось много, и Сергей, вздохнув, сел за стол.

— Звонили из обкома партии, — сообщил Алексеенко, — просили… Что бы вы думали? Организовать местное радиовещание.

— Мне еще в городе говорили, что редакции районных газет должны организовать радиовещание. От этой работы, брат, никуда не уйдешь. А когда предлагают начать передачи?

— Да как можно быстрее.

— Ну, добро. Подготовим первую передачу к воскресенью. Включим в нее последние известия, ну и… выступление какое-нибудь. Лучше всего председателя райисполкома вытащить к микрофону. Пусть расскажет, как идет сев. Где хорошо, где плохо. Вообще это дело очень интересное.

— Интересное-то интересное… А вот кто, например, диктором будет?

— Диктором? Поищем. Если никого не найдем, сам буду читать. Только я окаю здорово.

— Газету пора выпускать, Сергей Сергеевич.

— Да, да. Давайте набросаем план следующего номера. Передовую надо написать о трудовой дисциплине в колхозах. Подготовим обстоятельный материал о работе конторы уполминзага. За то и другое отвечаю я. На первой полосе дадим материал о севе. Хорошо бы организовать рейд проверки качества сева. Как вы думаете? Поручим это вам…

— Побойтесь бога, Сергей Сергеевич. Когда я успею?

— Поднатужьтесь, Илья Федорович. Я привез корреспонденцию секретаря парторганизации колхоза имени Калинина об агитаторе. Дадим и ее.

— Надо выделить место для статьи о сплаве леса.

— Хорошо. Ну, пожалуй, и хватит. В нашем распоряжении два дня. В субботу надо отпечатать газету.

— Э, совсем забыл!.. У печатной машины, лешак ее дери, опять сломался шатун.

— Что?

Сергей схватил телефонную трубку.

— Что вы хотите делать? — приподнялся с дивана Алексеенко.

— Надо немедленно вызвать из области механика.

С городом Сергею удалось поговорить только под вечер. Работники Полиграфиздата обещали завтра же направить механика, а в конце мая отгрузить плоскопечатную машину.

Сергей положил трубку и снова поднял. Звонил секретарь райисполкома.

— Привет, товарищ Матвеев! Который раз собираюсь поговорить с вами, но все не удается. Статейка о депутатах сельсовета добрая получилась. И вообще газету будто с головы на ноги, поставили. Вы меня слышите?..

— Можно? — В дверях стоял старик в грязных сапогах. — Я из колхоза «Искра». Счетоводом там… О механизаторах бы наших написать, которые на севе… У нас особенно здорово Ветер работает.

— Какой ветер?

— Фамилия такая.

— Пожалуйста, садитесь, пишите.

— Да у меня плохо получается.

— Ничего, как выйдет.

— Да, говорю, плохо…

— А вы напишите своими словами, так, как вы рассказывали бы знакомому.

— Или уж ладно… Потом как-нибудь.

— Погодите! — крикнул Сергей и сам испугался своего голоса. — Садитесь рядом со мной. Напишем вместе.

Пока Сергей помогал счетоводу писать заметку, ему позвонили из райкома партии и с почты.

Не успел выйти из кабинета счетовод, очень довольный, что заметка была наконец написана, как в дверях показалась женщина.

— У меня к вам важное дело, товарищ редактор. Пропесочить тут надо одного. Покрепче.

Сергей уже понял, что до вечера ему из редакции не уйти. «Ничего, ничего», — пробормотал он и, свертывая цигарку, спросил:

— Так кого, говорите, надо пропесочить покрепче?..

КАТАЛОВ И МУРАВЬЕВ

Николай Кузьмич пришел на разбегу в начале девятого. В последние дни у него было скверное настроение. То и дело появлялись неприятности по работе, он возвращался домой с больной головой, без всякой охоты ужинал и вскоре ложился спать. Ночью часто просыпался, ворочался с боку на бок, вздыхал, вставал на рассвете и до времени шел на службу.

Сегодня ожидался трудный денек. Надо было подготовиться к выступлению, подобрать кое-какие факты, цифры. Завтра сессия городского Совета. Николай Кузьмич выступал на всех сессиях, совещаниях, да и везде, где только было можно. Говорил он звучным, уверенным голосом. Часто использовал пословицы, поговорки, любил немного пошутить на трибуне, так сказать для разрядки.