Зерно правды - Анджей Сапковский

-Ты правильно помнишь.

Снова воцарилась тишина. Пламя свечей пульсировало, било вверх тонкими усами огня, блестело в граненом хрустале кубков, в каскадах воска, стекающего по канделябру. Нивеллен сидел неподвижно, слегка шевеля огромными ушами.

-Предположим, - сказал он наконец, - что ты сумеешь вынуть меч прежде, чем я до тебя допрыгну. Предположим, что сумеешь меня даже ударить. При моем весе это меня не остановит свалю тебя с ног одним своим телом. А потом уже все будут решать зубы. Как думаешь, ведьмак, у кого из нас двоих больше шансов, если дело дойдет до перегрызания глотки?

Геральт, придерживая большим пальцем оловянный колпачок графина, налил себе вина, сделал глоток, откинулся на спинку кресла. Он глядел на чудовище усмехаясь и его усмешка была исключительно скверной.

-Тааак, - протянул Нивеллен, ковыряя когтем в углу пасти. - Нужно признать, что ты умеешь отвечать на вопрос, не используя много слов. Интересно, как справишься со следующим, который я тебе задам. Кто тебе за меня заплатил?

-Никто. Я здесь случайно.

-Не лжешь ли?

-Нет привычки лгать.

-А что у тебя в привычках? Рассказывали мне о ведьмаках. Запомнил, что ведьмаки крадут маленьких детей, которых потом кормят колдовскими травами. Те, которые это переживут, сами становятся ведьмаками, колдунами с нелюдскими способнястями. Учат их, убивая, искореняя все людские чувства и порывы. Делают из них нелюдей, которые должны убивать других нелюдей. Слышал, будто поговаривают, что самое время, чтобы кто-нибудь начал охотиться на самих ведьмаков. Потому как чудовищ становится все меньше, а ведьмаков все больше. Съешь куропатку, пока совсем не остыла.

Нивеллен взял с блюда куропатку, вложил ее целиком в пасть и с хрустом съел как сухарик, треща раздрабливаемыми в зубах костями.

-Почему молчишь? - спросил он неуверенно, облизываясь. Что из того, что о вас говорят, правда?

-Почти ничего.

-А что вранье?

-То, что чудовищ намного меньше.

-Факт. Их немало, - ощерил клыки Нивеллен. - Одно из них как раз сидит перед тобой и размышляет, хорошо ли сделало, пригласив тебя. Сразу мне не понравился твой цеховой знак, гость.

-Ты никакое не чудовище, Нивеллен, - сухо сказал ведьмак.

-А, зараза. Это что-то новое. Тогда, по-твоему, кто я? Кисель из клюквы? Косяк диких гусей, улетающих на юг грустным ноябрьским утром? Нет? Тогда, может, невинность, утраченная у родника грудастой дочкой мельника? Ну, Геральт, скажи мне, кто я? Ты же видишь, что меня аж трясет от любопытства!

-Ты не чудовище. Иначе ты не смог бы дотронуться до этого серебрянного подноса. И уж никогда бы не взял в руки мой медальон.

-Ха! - рыкнул Нивеллен так, что пламя свечей на мгновение приняло горизонтальное положение. - Сегодня явно день раскрытия великих, страшных тайн! Сейчас я узнаю, что эти уши выросли у меня потому, что я ребенком не любил овсянки на молоке!

-Нет, Нивеллен, - спокойно сказал Геральт. - Это появилось из-за колдовских чар. Я уверен, что ты знаешь, кто тебя заколдовал.

-А если и знаю, то что?

-Чары можно снять. В большинстве случаев.

-Ты, как ведьмак, конечно, умеешь снимать чары? В большинстве случаев.

-Умею. Хочешь, чтобы попробовал?

-Нет. Не хочу.

Чудовище раскрыло пасть и вывесило алый язык, длиной в две пяди.

-Не ожидал, а?

-Не ожидал, - признался Геральт.

Чудовище захохотало, развалилось в кресле.

-Я знал, что ты удивишься. Налей себе еще, сядь удобнее. Расскажу тебе всю историю. Ведьмак или не ведьмак, сразу видно, что хороший человек, а у меня охота поболтать. Налей себе.

-Нечего уже.

-А, зараза, - чудовище хрюкнуло, после чего снова грохнуло лапой об стол. Рядом с двумя пустыми графинами появилась, неведомо откуда, приличных размеров бутыль в ивовой корзинке. Нивеллен содрал зубами восковую печать.

-Как ты наверняка заметил, - начал он, наливая, - округа здесь довольно безлюдная. До самых близких селений изрядное расстояние. Потому как, видишь ли, мой папуля, да и дедушка, в свое время не давали излишних поводов для любви ни соседям, ни купцам, которые проезжали трактом. Каждый, кто сюда попадал, терял в лучшем случае свое добро, если папуля замечал его с башни. А пара самых близких поселений сгорела, потому как папуля узнал, что дань платится нерадиво. Мало кто любил моего папашу. За исключением меня, понятно. Страшно я плакал, когда однажды привезли на телеге то, что осталось от моего папани после удара двуручным мечом. Дедушка в ту пору уже не занимался разбоем - с того дня, как он получил по черепу железным моргенштерном, он заикался ужасно, пускал слюни и редко когда успевал вовремя в уборную. Все шло к тому, что я, как наследник, должен был возглавить дружину.

-Молодой тогда был, - продолжал Нивеллен, - сущий молокосос, а потому парни из дружины мигом обвели меня вокруг пальца. Командовал я ими, как ты догадываешься, в такой же степени, как жирный поросенок может командовать волчьей стаей. Скоро начали мы делать вещи, которые папаня, если бы жил, никогда бы не позволил. Не буду утомлять тебя подробностями, перейду сразу к делу. Однажды отправились мы аж до самого Гелиболя, что под Миртами, и ограбили святыню. Вдобавок ко всему была там еще молодая жрица.

-Что это была за святыня, Нивеллен?

-Одна зараза знает, Геральт. Но только должно быть недоброй была эта святыня. На алтаре, помню, лежали черепа и кости, горел зеленый огонь. Смердило как на беду. Однако к делу. Парни схватили жрицу, сдернули с нее одежку и сказали мне, что я должен стать мужчиной. Ну, я и стал им, глупый сопляк. По ходу возмужания жрица наплевала мне в рожу и что-то проорала.

-Что?

-Что я чудовище в человеческом облике, что останусь чудовищем в облике чудовища, что-то о любви, о крови, не помню. Стилетик такой маленький, видно, в волосах у нее был спрятан. Закололась им и тогда ... Удирали мы оттуда, скажу тебе, Геральт, чуть коней не запалили. Недоброй была та святыня.

-Рассказывай дальше.

-Дальше было, как сказала жрица. Через пару дней просыпаюсь я поутру, а прислуга, как меня кто увидит, так в крик и ходу. Я к зеркалу ... Видишь ли, Геральт, запаниковал я, нашло на меня что-то, помню все как в тумане. Короче - пали трупы. Несколько. Использовал, что под руку попадалось, но вдруг сделался очень сильным. А дом помогал, как мог - хлопали двери, летали по воздуху предметы, бился и метался огонь. Кто смог, бежал в панике - тетушка, кузина, парни из дружины, да что я говорю, убежали даже псы, скуля и поджав хвосты. Убежала моя кошка. Наконец остался я один, рыча, воя, в бешенстве разбивая что попало, главным образом зеркала.

Нивеллен прервался, вздохнул, втянул носом воздух.

-Когда приступ ярости миновал, - начал он снова после небольшого молчания, - было уже слишком поздно что-то поправить. Я был один. Никому уже не мог объяснить, что изменился я только лишь снаружи, что хоть и в страшном облике, но остаюсь по-прежнему только глупым подростком, рыдающим в пустом замке над телами слуг. Потом пришел дикий страх - вернутся и забьют, прежде чем успею объясниться. Но никто не вернулся.