Атолл (СИ) - Колышкин Владимир Евгеньевич

   Но самое главное, у Джона начались первые приступы нарождающегося таланта. Вначале это дитя было еще не оформившимся, и он не понял его намерений и ошибся в средствах выражения.

   На исходе двадцать первого года жизни он переехал из брутального Чикаго в более культурный Нью-Йорк.

   Однако с культурной программой пришлось пока повременить. Сначала надо было просто выживать. Жизнь в Нью-Йорке Джон условно делил на периоды, один из которых - самый первый - назывался "подземный". Из-за жестокого отсутствия денег он буквально жил под землей - ночевал на станциях, в хитроумных коммуникациях метро. Вообще он любил метро и любил ездить на этих грохочущих поездах, разглядывая меланхолические, страдальческие лица нью-йоркских пассажиров, которые, несмотря ни на что, всякий раз говорили ему, что он правильно сделал, приехав в этот великий город.

   Нью-Йоркское метро поражало его и волновало, он всей душой отдавался смысловому богатству подземки.

   А по утрам он отправлялся на Сорок вторую улицу, в Нью-Йоркскую публичную библиотеку. В большом читальном зале можно было отдохнуть и даже подремать без опаски попасть в полицию. Ну и, конечно, почитать. Он больше налегал на классику. Первой его "нью-йоркской" книгой был роман Вирджинии Вулф "Между актами". Прочитав предисловие к книге, Джон долго смотрел на портрет писательницы и все никак не мог понять, как эта женщина с пугливыми оленьими глазами могла решиться на страшный поступок - едва закончив рукопись романа, она пошла на реку и утопилась. Ужасно.

   После таких трагедий собственная жизнь казалась ему не такой уж страшной. Мало-помалу он выходил из пике. Работа в "Стаки" и "Харди"* спасли его от окончательной нищеты.

  (* "Стаки" и "Харди" - сеть кафе-закусочных, в которых подается стандартный набор блюд американской кухни)

   Заимев первые деньги, Джон поселился на окраине Лонг-Айленда, в тени Бруклинского моста, где холодный пронзительный ветер дул с Ист-Ривер, а он ходил по набережной, уткнув небритый подбородок в поднятый воротник старенького шерстяного пальто, воображая, что прогуливается в окрестностях сурового замка Эльсинор, и шептал, а иногда выкрикивал: "Be or not be? That is the question!"**, за что прослыл в округе местным сумасшедшим.

   [**"Быть или не быть? Вот в чем вопрос" (англ.) начальные фразы из монолога Гамлета]

   Какое-то время он посещал курсы актерского мастерства, для этого ездил из Бруклина в Квинс на общественном транспорте, мечтая о своей машине. Вскоре один вопрос для него решился: он быстро понял, что курсы - это блажь и актера из него не выйдет.

   Но тяга к культуре у него не угасала. Он активно посещал музеи, картинные галереи, концерты; смотрел фильмы, которые никогда не доберутся до обшарпанных кинотеатриков в его родной городишко.

   В Нью-Йорке у него также практически не было друзей, если не считать знакомых ребят из студии Станислава Камински, преподавателя актерского мастерства, которого звали все Станиславским, за его пристрастие к русской системе. Уже тогда Джон жил отдельной жизнью, как и подобает творцу, пусть и будущему. А все остальные, все эти испанцы, черные, албанцы и Бог знает какой национальности, весь этот вавилонский люд жил своей жизнью и собственными проблемами. В четверг вечером многие из этих тысяч гуляли по Таймс-сквер, месту, которое когда-то было сердцем величайшего города на земле, шли на Бродвей, чтобы хоть немного пожить в мире иллюзий.

   Через семь месяцев он не выдержал сосуществования среди этого человеческого отребья и перекочевывал в Гринвич-Виллидж. В таком городе, как Нью-Йорк, это было все равно как улететь на другую звезду в галактике. Гринвич-Виллидж - интеллектуальный район Нью-Йорка. Здесь обитает богема. Здесь много библиотек, живут яйцеголовые профессора, длинноволосые художники и трубкозубые писатели. Здесь расположены многие издательства. Вот куда потянуло Джона.

   Его новый дом с зелеными ставнями и мраморными подоконниками, с фасадом, облицованным серым камнем, и ящиками под окнами, где буйно разрослись петунии, - излучал, казалось, теплоту и радость. Он даже имел собственное имя - "Улисс", что было весьма символично, и это ему очень нравилось. Но не знал он тогда, что это еще и символ его судьбы. Ведь Улисс - это скиталец. После троянской войны, возвращаясь на родину, прожил много лет на острове в плену у нимфы Калипсо, а когда вернулся, его ждала крупная разборка с "женихами" его жены.

   В этом доме он имел знакомства, которых не стеснялся: завел интрижку с молоденькой женой механика-импотента; подружился со стриптизершей, которая жила с ним на одном этаже, одним коридором с ней ходили, где висели картины тут же жившего еврея-художника по фамилии Бибель, он косил под Шагала. Еще Джон сблизился с журналистом, который хвастался, что получил награду года - "Золотое перо". "Золотое перо в задницу", - шутила стриптизерша.

   Вся эта богемная атмосфера не могла не вдохновить на излияние накопившегося жизненного материала на бумагу. Именно там, в уютном "Улиссе", он начал писать свой первый в жизни роман.

   Глава3

   Когда Джон Кейн шагнул вверх по деревянным ступеням, его ослепила яркая вспышка. "Черт, - выругался Джон, потирая ушибленный лоб, - опять приложился к притолоке". Уже приличный срок прошел с тех пор, как он купил яхту, но все никак не мог привыкнуть к низкому входу в каюту. И временами, особенно когда задумывался, изрядно расшибал себе лоб. А всего-то и надо - сдвинуть верхнюю крышку и можно ходить без опаски. Но он забывал.

   Он вышел на палубу, залитую золотистым горячим тропическим солнцем, и оглядел лагуну. Серебристо-голубая вода с фиалковыми пятнами кораллов, обросших водорослями, слепила глаза.

   - Надень очки, - сказала Аниту и протянула ему модные черные поляроиды-консервы, - А то испортишь глаза.