Сказочный Ключ - Сатпрем

1

Старец

Жил-был старый-престарый человек. Никто не знал ни сколько ему лет, ни как его зовут. Он жил на высокой горе, там, где великие реки берут свои истоки; вот, впрочем, почему его называли человеком истоков, а другие называли его человеком без имени, а некоторые шалуны прозвали его человеком "без-нет", потому что он никогда не говорил "нет". Он смотрел на снега, поверьте мне, на столько снегов, и это было таким поглощающим, что иногда он отправлялся в другие снега, в неведомый здесь край. У него там был большой ледник, как пирамида, которую называли пирамидой-изо-льда, и утренний свет на гранях льда был таким искрящимся и немного розовым, что иногда она уходила в великий свет неизвестного здесь солнца. Этот человек без имени, без возраста, знал так много всего, что иногда грезилось, как его любовь течет как маленькая речка, которая бьет там ключом и разливается на равнинах, впадая в великую реку среди стольких людей, которые имели столько имен и рождались в четырех стенах. Его взгляд уходил далеко-далеко, туда, к этим людям и этим равнинам, так далеко, что иногда он переходил на другие равнины, сегодняшние равнины или более поздние, или же эти равнины были до людей? И его любовь текла и терялась вдали, как великая река, смывая мертвые тела, печали, унося прах и гирлянды и потерянный смех, черные и розовые наносы, унося все это к древнему Морю, которое хранит все. И он тоже, этот старец без имени, хранил все свое богатство - столько печалей и потерянного смеха, и столько мужчин и женщин со столькими именами и столькими солнцами или ночами, прошлыми, сегодняшними или будущими - в одном чреве, таком глубоком, что иногда он сам поглощался в этом чреве, ничейном, таком древнем, так далеко, что иногда он выходил на другую сторону всех глубин, всех печалей, всех криков и всего смеха, выходил к Морю неведанного края, которое, однако, было как маленький источник всего, что есть здесь, всего свежего, всего юного, всего искрящегося смехом, куда он погружал свои шаги и пил снежные звезды - было ли это сегодня, было ли это всегда? И старец без имени смотрел, смотрел далеко туда, в то "там", что искрилось здесь, и его глаза раскрывались, становились голубыми, как море, обрамленное пеной или льдом, а затем они снова закрывались, как всегда, в бездне без названия, которая была им самим, во времени без времени, которое было им самим, в ослепительном богатстве какого-то потерянного галиона, и старец не знал, смеялся он или плакал, он не знал больше ничего отсюда или оттуда, и это было наполненным, как все моря, как все бьющиеся сердца, и это было ничем, как крик пролетевшей трясогузки, секундой после того, как она выпила маленькую жемчужину из водопада.

2

Мать истоков

В этом сердце, однако, жила старая печаль, которая проходила через все печали, как весны и зимы и приливы и отливы проходят под столькими лунами; эта печаль проходила через столько смеха и радостей, потерянных, затем обретенных и еще раз потерянных под столькими обликами, любимыми и исчезнувшими, и еще раз найденными, как маленький источник с новой, совершенно свежей каплей, уже ушедшей, как трясогузка, которая пропела все и взлетела - и к какой Судьбе, всегда одинаковой? И кто же ткет эту песню, кто вливает эту каплю в великую Реку, к какому Морю, всегда одинаковому? Капелька человека, что это такое? И было нечто, что шевелилось в этом старом сердце, по ту сторону печалей, по ту сторону жизней и обликов, как если бы все уже было прожито и, однако, было бы новым, совершенно новым, как если бы еще что-то не было прожито, имело бы еще жажду, проливало бы еще одну каплю для... чего? Этот Старец стольких сердец и стольких обликов мог бы раствориться там в старых снегах и сделать еще одну снежинку, из ничего, в великом изумлении, всегда одинаковом, для другого взора ребенка или старца, подобного ему, и водопад снова забрызжет своими маленькими бусинками, и птица снова испустит свой крик, и люди, там, в четырех стенах, возобновят свою любовь и свои печали и свои часы, так быстро кончающиеся, и свои истории, всегда одинаковые? Он смотрел, этот Старец, и каждая секунда, каждая капля и каждый крик были наполнены вечностью, они были наполнены бесконечным богатством, и его сердце зашевелилось, не в силах заполнить эти полости бездонной любви, не в силах дать так много, дать это "нечто", влить еще одну каплю - и, возможно, из-за того, что в мире так много печали, так много жаждущих тел, так много детских смертей, без своей трясогузки, так много людей в четырех стенах без своего маленького водопада, то стоило ему, этому Старцу, вливать и вливать еще одну каплю? Как если бы ожидалась одна чудесная капля, которая изменила бы все. К чему еще одна снежинка в древних снегах? К чему это Богатство, которому никто не внемлет? И все было полным, и всегда была эта пустота. Какому же сердцу я расскажу свой Секрет, если ни одно из них не знает своего подлинного биения? Кому я поведаю Секрет этой капли, всегда новой, этого Богатства маленького человечка? Какому малышу поведаю я о его настоящем вопросе?

Тут явилась Великая Госпожа истока. И Старец снегов остолбенел. Она была прекрасна, о! как невиданное создание, как чистая капля, которая содержит в себе все капли, как радужный свет, который содержит все снежные звезды, и ее длинные золотые волосы предстали как утренняя заря на большой пирамиде изо льда, излучая солнечную радость, нежную и сладостную, как если бы все было готово расплавиться в этой улыбке, и все и навсегда исполнилось и растворилось бы в этой великой мантии любви. Это длилось всего лишь секунду, но было так, как если бы все времена достигли своей Цели, как если бы все печали, все смешки были поглощены собственной жаждой, которой была Она. Возможно, это была Мать Миров. Но эта Любовь, как будто бы с другой стороны всех глубин, всех печалей, всех ночей, всех дней, которые возобновлялись, чтобы выпить еще раз эту единственную чистую каплю... Ошеломленный, Старец закрыл свои глаза; одна секунда, которая содержала в себе все секунды, прошлые, грядущие, неизвестные, которые взывали, чтобы еще раз возобновилось это Чудо, как если бы смерти никогда не было, никогда не было печалей, никогда-никогда - это было всегда-всегда, единственная капля всех миров, единственное биение всех жизней. И он посмотрел еще раз. И все было по-прежнему, и все изменилось. - О, Старец, не сокрушайся... И ее взгляд сосредоточился на маленьком водопаде и ручейке, всегда одинаковом, и на тех равнинах, совершенно розовых, и на этих людях. - Моя река не всегда несет к моему великому Морю этот прах, и эти печали, и эти крики, а также эти поблекшие гирлянды и этот смех, так рано угасший, и эти биения, которые не отбивают ничего. Прислушайся-прислушайся к великой Жажде, которая поднимается через смерти и руины, и детей несчастливого дня, и жестокие ночи, которые терзают, чтобы растерзать самих себя и выкрикнуть наконец свой единственный Крик, исторгнуть свою единственную запечатанную Любовь, свою осмеянную Радость, не оправдавшую надежд, свои смерти, которые все умирают, чтобы наконец-то найти Жизнь, свои храмы и своих ложных богов, которые рушатся, чтобы освободить то, что бьется там, в их подлинном сердце, как в прибое вселенных. Прислушайся-прислушайся к великой Жажде, которая поднимается и которая выметет всю эту тину и эти живые смерти, которые никогда не жили настоящей секундой, никогда не пили чистой капли, как твоя кричащая трясогузка... Великая Богиня помолчала секунду, которая была как все секунды - в одной, как все время - в одной улыбке. - Я жду... я жду ребенка земли, чистый крик, который прокричит для всех людей. Мне нужен... мне нужен крик человека, который пробьется через этот старый прибой печалей и старый никчемный смех, и старые дни, которые занимаются ни на чем. Моя ночь прячет Секрет, моя Боль прячет Секрет, моя Смерть и мои ложные боги прячут высочайшее Зарождение - но нужен, нужен настоящий крик, который сорвет с меня все эти маски, которые держатся только и прямо на Ничтожестве старого мира и старых больных людях. Я жду... я жду этой чистой капли, которая брызнет из несчастных веков. И Она замолчала. Затем Она добавила, на этот раз степенно и строго, как спокойная буря, которая нависла над черным горизонтом. - Моя Боль хочет получить отклик людей... не важно, каким средством.

И снега снова затянулись молчанием.

3

Одна Секунда

Но безмолвие давно висело под покровом ночи мира; оно невозмутимо, ибо знает свой Час. И люди живут, не зная, что есть Час и секунда, где все подсчитано и выверено. Секунды проходят, как кричащая трясогузка.

И вот, там, в Морском крае, вскрикнула чайка. Юнга, живущий у Моря и любящий приключения, как все моряки, решил отплыть к Великой Реке - но он даже не знал этого, или еще не знал. Ибо уже давно, возможно, в течение веков, вещи вибрируют внутри, затем они невнятно прорываются наружу, не зная почему или каким путем, по случаю испущенного крика, по случаю повеявшего ветерка; знать бы, что происходит в эту секунду и какой крик веков она пронзает, или какой старый неизвестный человек вдруг оказывается в биении иноземного сердца, в другом краю, как если бы все сходилось и пересекалось под одним и тем же небом и так похожими широтами одного и того же человека отсюда или оттуда. И много ли людей в это верят? Поистине, приподняв один маленький камешек, можно найти всю вселенную.