Решение - Виктор Комаров

Липатов пожал плечами.

— Это не так просто…

— Но есть же у вас какие-то предположения? Какая-то гипотеза?

Липатов промолчал.

— А ведь знаете, все что вы рассказали весьма походит на телепатию… На передачу мыслей.

Липатов внимательно посмотрел на меня.

— Вы серьезно?

— Вполне. А разве вам самому не приходило в голову подобное предположение?

— Признаться, нет. Я, разумеется, знаком со всеми разговорами и спорами, которые ведутся по поводу телепатии. Но, честно говоря, отношусь к этому довольно скептически. В лучшем случае, это только гипотеза…

— Гипотеза, потому что мы не знаем механизма. Но есть множество фактов вполне достоверных, для которых трудно найти иное объяснение. Разве не может существовать какой-то носитель информации, вырабатываемой мозгом?

— Во всяком случае, я не отвергаю такой возможности, — отозвался Липатов. — Готов допустить, что при определенных обстоятельствах можно на расстоянии уловить мысли другого человека. Живого. Но мысли человека, который давно умер? Это, знаете ли, слишком! Попахивает спиритизмом.

— Об этом я не подумал…

И вдруг неожиданная мысль поразила меня:

— Послушайте, а что если он… жив?

— Нет. Его тело прибило к берегу через два дня после катастрофы.

— В таком случае и я отказываюсь что-либо понимать.

— Знаете ли вы, что такое ассоциативное мышление? — вдруг сказал Липатов. — Впрочем, это не совсем то. Я хочу сказать, что каждый человек мыслит индивидуально, по-своему. Если мы с вами начнем решать одну и ту же задачу, каждый будет делать это не так, как другой, пойдет своими путями. Я не физиолог и не психолог, но как кибернетик думаю это связано с тем, что у каждого человека имеется, так сказать, своя эвристическая программа, свой метод нахождения неизвестного. У каждого действует своя система связей между различными мозговыми клетками, определенная система «переключений»…

— Например, вы и Кузнецов? Вы и ваш друг мыслили по-разному. Это вы хотели сказать?

Липатов кивнул.

— Впрочем, не вижу, какое отношение это имеет к вашей загадке.

— Видите ли, какая штука… Когда два человека, двое ученых долго работают вместе, бок о бок, когда они изо дня в день вместе решают всевозможные задачи, рассуждают, спорят, это не может пройти бесследно. Каждый невольно оказывает влияние на другого. Внешне это может никак не проявляться. Но где-то в подсознании что-то откладывается. И при определенных обстоятельствах может произойти… ну, как бы это лучше выразиться, нечто вроде переключения…

— Вы хотите сказать, — воскликнул я, — что в этот вечер ваш мозг переключился на систему Кузнецова! И благодаря этому вы пришли к решению?

— Примерно так…

— Ну, знаете ли… Пожалуй, это еще более невероятно, чем телепатия.

— Но мы еще многого не знаем о законах мышления, — воз¬разил Липатов. — Впрочем, возможно, вы правы… Но ведь Кузнецов все-таки умер, — добавил он.

Пока Липатов излагал свою версию, меня все время мучила какая-то неясная мысль. Мне казалось, что я не то слышал, не то читал нечто такое, что могло бы разрешить загадку. И вдруг я вспомнил. Это было в одном научно-фантастическом рассказе. Автор утверждал, что все человеческие мысли, излучаясь, образуют вокруг Земли своеобразное, ну, что ли, «поле информации», из которого их можно при определенных условиях извлекать. Я сказал об этом Липатову.

— Помню, помню, — отозвался он. — Как же, читал. И эта идея сначала так меня возмутила, что я хотел даже написать в газету…

— Но не написали?

— Нет, я подумал, что фантаст в отличие от ученого свободнее в своих предположениях.

Мы помолчали.

— Так значит, — спросил я, — телепатию вы решительно отвергаете?

— Когда я встречаюсь с чем-либо непонятным, я стремлюсь избегать предвзятого мнения. Стараюсь быть объективным. Ведь я хочу одного, только одного, — поймите меня, — установить истину. И чтобы вы в этом убедились, я сейчас расскажу вам о двух случаях. Первый из них произошел года за два до Юриной гибели. В тот период мы занимались одной из очередных проблем, составлявших часть нашей общей задачи. Вопрос был довольно трудный, но работа продвигалась успешно, оставалось совершить одно последнее усилие. В тот вечер — это как раз была суббота — мы надолго задержались в лаборатории чувствовалось, что решение где-то под руками, и не хотелось откладывать до понедельника. Мы только что закончили очередной эксперимент. Не выключая приборов, Юра подсел к столу и, взъерошив обеими руками волосы — так он всегда поступал, когда ему в голову приходила интересная идея, — стал быстро набрасывать на листке бумаги какие-то формулы. Я спросил его о чем-то, но он только отмахнулся. Чтобы не мешать, я присел к другому столу и занялся обработкой последних результатов. В лаборатории было полутемно: мы не любили по вечерам включать верхний свет — так лучше думалось. Только светились шкалы приборов и тускло мерцали оранжевые кружки неоновых ламп в измерительных схемах. Закончив работу, я поднял голову и взглянул на Юру. Он сидел, отвалившись на спинку кресла, взгляд его был устремлен куда-то вдаль, а рука с карандашом неподвижно повисла в воздухе. Лицо отражало напряженную работу мысли. И в это мгновение произошло нечто странное. Метнулись стрелки приборов. Вспыхнула полным накалом неоновая лампа, в схеме генератора, установленного на том самом месте, возле которого примостился Юрка. И сейчас же Юра вскочил и, с грохотом отодвинув стул, радостно крикнул: «Есть!». «Что это было?» — спросил я. Но он, оказывается, ничего не заметил. Я включил свет и стал проверять соединения в схеме, а Юра снова подсел к столу и погрузился в расчеты. Схема оказалась в порядке, и я, повернув пакетник, выключил ток из аппаратуры. «Ну, что там у тебя, выкладывай», — сказал я и повернулся к Юре. Нет, никогда не угадаете, что я увидел. Волосы у Юры были черные-черные. Но сейчас я заметил, что над самым Юриным лбом, над переносицей появилось странное белое пятно величиной с пятикопеечную монету. Сперва мне показалось, что он чем-то запачкал волосы. Я подошел к Юре и провел рукой по его волосам. Но пятно не исчезло — это была седина. А ведь еще час назад у Юры не было ни одного седого волоса. «Что это ты?» — удивился Юра. Я молча протянул ему металлический отражатель — мы пользовались им как зеркалом. Юра посмотрел в отражатель, потрогал пальцем седую прядь, удивленно покачал головой и патетически произнес: «…и он поседел за одну ночь…» Потом поставил на место отражатель, хлопнул меня по плечу и весело сказал: «Ничего, старик, седина — это теперь модно. Главное — решение найдено». И принялся объяснять свои формулы…