Домик в дачном поселке - Петр Шордей

На что Стемпень заявил, что деньги этот Казик-органист, то есть, Поремба[20], и так от нас имеет, опять же — постоянно и практически ни за что, так что он сам никак не рисковал бы ради единоразового заработка, даже если бы тот мог потом оказаться и многоразовым.

Тогда Стемпнева подсказала Стемпню мысль, что речь могла идти о каких-то грешках прошлого, то есть — о шантаже — ибо, ну что такой замечательный мужчинка, в самом соку, поделывает в нашей провинции, то есть — дыре.

На эти слова Стемпень заявил, что и сами они, Стемпень со Стемпневой, тоже чего-то в этой дыре поделывают, и неужто Стемпнева по этой причине была несчастная?

С того момента Стемпневой пришлось держать ушки на макушке, ведь не могла она вот так, ни с того, ни с сего, да еще за обедом, признаться в том, что чувствует себя несчастной, к тому же, подтвердить то, что она совсем даже счастливая, ей никак не удавалось. В конце концов, оба они со Стемпнем имеют работу и здоровых деток, так что грехом было бы жаловаться, правда?

В связи с чем, она ничего не ответила, а Стемпень принял это к сведению.

Он молча доел свой обед, после чего добил свою жену тем, что, предполагая шантаж, шантажист от Порембы, считай, ничего и не требует, а раз это так, то Поремба мог бы спокойнехонько исповедаться во всем, накрывшись сутаной священника, и выбросить проблему из головы.

Тут уже Стемпнева выпалила, что под сутаной, возможно, и мог бы, но вовсе не перед Стемпнем, ведь за преступление преследуют двадцать пять лет, а Казик Поремба в Микрутах проживает всего пятнадцать.

Другими словами, от Стемпня отпущения грехов он мог и не получить.

Как ей кажется, ключ от нашего домика — это и есть ключ к загадке, поскольку у Казика только эти ключи и можно отобрать, а больше ничего у Казика и нет.

Стемпнева приказала Стемпню прижать Казика относительно ключей, но Стемпень на это ответил ей, что нечем ему тут прижимать, на что Стемпнева, с присущей ей самоуверенностью, заявила, что уж она нашла бы способ, причем — самый надежный.

С самым ненадежным приветом,

Оля.

Оленька!

Все, что ты говоришь, а точнее — пишешь, это архилюбопытно. У меня буквально дрожь по телу проходит при мысли о Казике-органисте. Похоже, тебе не следует объяснять, что это дрожь наслаждения.

Такой вот Казик-органист мог бы сыграть на мне, словно по нотам, которые, кстати, я бы сама ему продиктовала, а точнее — спела.

Нет, правда, просто чудесно подумать, что какой-то там Казик может быть самым настоящим убийцей, а может быть даже — и насильником.

Клево тебе в этих твоих Микрутах.

Не то что мне у себя.

Ведь такой вот впечатлительный насильник — это же настоящее сокровище для женщины, тем более, когда в ходе в ходе безнравственных действий пронзает ее убийственным взглядом.

Ставлю на Казика-органиста.

И какая же у него красивая фамилия.

Поремба…

Хм…

Прямо чувствую запах лапника у себя под спиной и величественное то, чем он рубит, тот самый Казик Поремба.

С возвышенным приветом,

Агнешка.

Агнешка!

Ты только представь себе, что местная полиция в лице муже Стемпневой не обратила на меня внимания! Вот просто так!

Наш шериф решил, ни больше, ни меньше, что все мои домыслы основываются на слишком уж отдаленных ассоциациях, чтобы проводить дорогостоящий сравнительный анализ ДНК.

Точно так же, не заинтересовала его ни лодка, ни отсутствие взлома.

Блюститель порядка заявил, что у меня нет никаких доказательств того, что лодку трогали в наше отсутствие, и что если бы ему пришлось вести расследование по делу отсутствия взлома, все посчитали, что у него что-то не в порядке с головой.

То есть, он дал мне понять, что я попросту жаждущая сенсаций мифоманка или сумасшедшая в мягкой форме.

Другими словами, он сказал мне то же самое, что и ты.

Его жена, в свою очередь, продолжает подозревать Казика Порембу. Ей кажется, что этот Поремба какой-то странный, и ее совсем не удивило бы, если бы это он пришил ту самую женщину. А если и не он, то тот, кому он дал ключи от домика.

Но наш шериф Стемпень считает, что Поремба перед законом чист.

Холмс с Ватсоном между тем уже проверили реестр пропавших без вести и, что ты тоже предусмотрела, не обнаружили в нем никого, кто хоть как-то годился бы на роль нашей швитезянки.

Якобы, полицейский художник вместе с патологоанатомом воспроизвел ее предполагаемый внешний вид, то есть, того времени, когда она еще жила. И вот теперь с этим внешним видом полиция бегает по деревне и показывает всем, но, похоже, без результатов.

Понятное дело, я имею в виду отсутствие положительных результатов, поскольку отрицательные только и есть.

Не удалось подтвердить и то, изнасиловали ли швитезянку перед тем как утопить, поскольку после утопления это было бы маловероятным.

И это ты тоже предвидела, а именно, что следствие застрянет на месте, но если бы сама видела этих Холмса с Ватсоном, то вовсе и не была бы удивлена таким состоянием расследования, потому что они, вроде бы, и не трогаются с места, но как раз стоят на месте.

Надеюсь, что, пускай и стоя на месте, они таки шевелят мозгами.

Если же говорить обо мне, то я не поддаюсь. А как бы я могла? Ты понимаешь, если какой-то тип наложил швитезянке петлю на ноги, а это факт неоспоримый, и отсюда все следствие, то мне кажется, что при этом должен был совершить где-то какую-то ошибку, которая меня до него и доведет.

С доведенным до (без)ошибочности приветом,

Твоя неуступчивая Оля.

Договорились, я тоже буду неуступчивой и советую тебе заняться сгребанием мусора с газона. Этот ваш местный Стемпень абсолютно прав. Ты соединяешь в на первый взгляд связную целость оторванные друг от друга факты. Наверняка существует тысяча объяснений присутствию черного волоса в твоем доме. Зато для отсутствия следов взлома имеется всего лишь одно объяснение — просто-напросто, никакого взлома и не было. Это вовсе не означает, будто бы кто-то вошел к вам, имея ключи. Это означает только то, что в ваше отсутствие никто к вам дом не входил. Никто не трогал и лодку. Справился он каким-то другим макаром, и пускай тебе подскажет воображение, каким это образом он метнул девицу на нужное расстояние. Например, вначале он мог забросить в воду балласт с протянутой через него веревкой, после чего протянуть жертву, используя этот балласт вместо блока, и этого было бы достаточно, чтобы поместить ее в глубоком месте.

И что ты на это, детектив-любитель?

А может он поплыл с ней вплавь, затянул на глубину и там оставил, после чего вернулся за грузом? Любой спасатель из любого бассейна справился бы с этим.

Если она там бродила по дну с пару недель, вероятнее всего, преступник сделал это под конец июня, так что не слишком и замерз.

А что обо всем этом думает Янек?

Со все таким же скептичным приветом,

Агнешка.

Если бы такой спасатель был способен плавать с балластом, то это был совершенно несерьезный балласт. Груз или балласт нужен именно для того, чтобы плавать с ним было бы просто нельзя.

Впрочем, неважно. Стемпнева, а как же еще, не была бы сама собой, если бы не начала самостоятельного следствия, а начала с того, чтобы придавить, вместо своего Стемпня, Казика Порембу.

Не мудрствуя лукаво, она прямо спросила: какого черта он, Поремба, теряет себя в этом приходе.

Ха, ха!

И Поремба проглотил язык.

И так он его проглотил, что когда уже вытащил назад, то намеревался рассказать Стемпневой обо всей своей предыдущей и неудачной жизни, но прикусил язык.

И, видишь ли, это неудачное происшествие с языком лишь убедило Стемпневу, что в жизни Порембы кроется какая-то мрачная тайна.

И вот тогда Стемпнева решила ударить его в самую суть, то есть, в ту самую тайну, и она сказала Порембе, что он весь такой таинственный.

И этот придурок заглотил крючок, ведь когда такая вся из себя женщина-памятник как Стемпнева и вообще, с таким высоким общественным положением, говорит какому-то там Казику, будто бы он таинственный, то только крупный прохвост не дал бы себя обмануть этим.

Так что Поремба лишь покрутил глазами от восхищения самим собой, и уже собрался было расколоться, как внезапно снова прикусил себя, на сей раз в этот же крючок.

Тогда Стемпнева хитренько спросила его, потому что все продумала еще раньше, а мог ли бы столь одухотворенный человек сыграть джаз.

И оказалось, что элементарно, а как же, смог бы.

Джазовый крючок застрял в горле у Порембы столь глубоко, насколько сам Поремба поверил, что Стемпнева является тайной поклонницей джаза.

Он лишь предусмотрительно спросил, а какого же джаза — это на тот случай, если бы Стемпнева все-таки врала.

Оказалось, что традиционного…