Волшебная гайка - Константин Курбатов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ничего, ничего. Все правильно.
Вечером к нам пришел папин товарищ, дядя Петя. Он тоже очень спокойный и тоже водит на юг пассажирские поезда. У дяди Пети светлые волосы и черная куртка. Сзади куртка кожаная. Вернее, это такой материал, под кожу. А спереди вязаная, как все равно свитер.
Папа, конечно, сразу дяде Пете про пескоструйку рассказал и про ржавчину.
— Скажи ты! — уставился на меня дядя Петя. — И как же ты докумекал до такого?
Папа поднял палец и говорит:
— Ему сам бог помог.
Ну дядя Петя и хохотал, когда узнал про Бахуса. И потребовал, чтобы ему немедленно показали, как теперь выглядит верховный владыка вина и веселья. Папа ему не хотел показывать. Но дядя Петя снял свою куртку из разных половинок и сам полез на антресоли. Спустил Бахуса и снова хохотал.
— Ты потому такой веселый, — сказала ему мама, — что еще не женился. Вот женишься, у тебя быстро веселья поубавится. Особенно когда такие оболтусы пойдут, как наш.
— Брось ты! — воскликнул дядя Петя. — У него же изобретательская жилка.
Он завернул Бахуса в газету и утащил домой. Сказал, что нехорошо держать на антресолях такое произведение искусства.
— У меня он живенько потемнеет, — пообещал дядя Петя.
Про то, что во мне есть изобретательская жилка, я, естественно, поделился с Витькой. Но Витька только фыркнул. И мгновенно доложил о моей жилке Нинке Чеботаревой.
Нинка Чеботарева обошла вокруг меня два раза, как вокруг столба, и сказала:
— Любопытно. А ну-ка, изобретатель, поднапряги свою жилку, изобрети-ка нам что-нибудь.
Но я ничего не смог им изобрести. Ни в тот день, ни на следующий. Ходил и мучался: чего бы такое изобрести? И ничего не мог придумать.
Папа вернулся с работы хмурый. Молча залез в ванну и целый час мылся. А потом лежал на диване и курил. Даже газеты не стал читать.
Когда вечером пришла мама, он рассказал, что у машиниста Давыдова чуть не случилось несчастье. Под колеса его локомотива едва не угодил человек. Давыдов так тормознул, что в вагонах люди попадали с полок. А один пассажир даже разбил голову.
Мы сидели с мамой в кресле. Вдвоем. Она обняла меня за плечи и прижала к себе.
— На этот раз обошлось, — возмущался папа. — А завтра не обойдется. Никто из нас не застрахован от худшего. Скорости до ста шестидесяти километров возросли, железобетонные шпалы на щебеночном балласте кладут, автоблокировку вводят, радиосвязь. А борьба с предотвращением несчастных случаев, как при царе Горохе. Хорошо, у Давыдова скорость небольшая была. Но если я на полном ходу дам экстренное торможение, то поезд все равно еще полтора километра пробежит. Полтора километра! А люди ходят по полотну где хотят и как хотят. Неужели нельзя какие-то решительные меры принять? Что-то придумать.
Мама сидела перепуганная и молчала. Только смотрела на папу большими остановившимися глазами.
Ночью я долго не мог заснуть. А утром побежал к Витьке. Витька выстругивал из доски автомат. Вся кухня белела у него стружками и опилками.
«Ты-ды-ды!» — встретил меня Витька автоматной очередью.
Автомат он упер в плечо. А на голове у него сияла каска. Я даже не сразу догадался, что это не каска, а котелок, в котором Витькин отец варит на рыбалке уху.
— Погоди, погоди, — пробормотал я. — Это тот самый котелок?
— Какой — тот самый?
— Который тогда чистили.
— Ну!
— Помнишь, как он отлетел?
— Куда отлетел? — удивился Витька.
— Воздушной струей его шибануло. Помнишь? Погоди, погоди. Нажимаешь, значит, кран экстренного торможения, и одновременно впереди локомотива ударяют сильные струи воздуха. Очень сильные. Веером. И все сдувают с рельс. Понимаешь? Корову можно сдуть. Понимаешь?
— Не, — сказал Витька. — Какую корову?
Я ему рассказал про машиниста Давыдова и про полтора километра, которые пробегает поезд после экстренного торможения.
— Не, человека все равно с рельсов не сдуть, — покачал головой Витька. — Это тебе не котелок.
— Не сдуть? — разошелся я. — Бомба на войне взрывалась — людей вон как воздушной волной швыряло!
— Так то бомбой, — неуверенно проговорил Витька. — А вообще-то, знаешь, может, и сдует. Даже корабли сейчас на воздушных подушках делают.
Мы помчались ко мне домой. Папа стирал в ванной свою нейлоновую рубашку. Он рассеянно выслушал меня и сказал:
— Очень оригинально. Только вы бы лучше своими делами занимались. Ворота там футбольные усовершенствовали или еще что.
— Но ведь в принципе можно такую штуку устроить? — спросил я.
— Можно, можно, — согласился он. — Я вот специально купил себе кусок «Детского» мыла, рубашку стирать. Просил не трогать, и уже нету. Неужели тебе не все равно, каким мылом мыться?
Он меня совсем убил своим «Детским» мылом.
— Брось ты расстраиваться, — стал успокаивать меня Витька, когда мы спустились во двор. — Настоящие открытия всегда сначала кажутся странными. Но мы свое отстоим.
— Ясно, отстоим, — приклеилась к нам Нинка Чеботарева. — Что, если к твоему дяде Пете сходить? Ведь это же он сказал, что у тебя жилка.
Мы слетали к дяде Пете. В его тесной комнатушке воняло, как в лудильной мастерской. У меня аж в носу защипало. Дядя Петя макал в пузырек с кислотой кисточку и смазывал Бахуса. Смазанное место вскипало пузырьками и сразу темнело.
— Зачем же воздушную подушку? — сказал дядя Петя, морщась от противного запаха. — Лучше обычные подушки спереди локомотива привязать. Или перину. И мягко, и просто.
И еще он сказал, что кое-кому неплохо бы для начала освоить азы физики.
Тоже мне — перина с азами физики.
На улице Нинка хмыкнула:
— Хы, я думала, у тебя и вправду жилка.
Я ей ничего не ответил. Разве дело в жилке? Или в азах физики? Я был уверен, что моим устройством можно спасти человека. Можно! Только между нами и взрослыми есть какая-то невидимая подушка. Не хотят понимать нас взрослые. Как хиханьки-хаханьки, так понимают. А как по-серьезному, нет. Ведь не сказал же дядя Петя, почему нельзя устроить такую штуку. И папа не сказал. Значит, идея правильная! Выскочил на рельсы. Тут на полном ходу поезд. Ты растерялся. Все! Крышка! А тебя воздухом шу-рух — и под откос.
— Нужно попробовать, — сказал я. — Опыт поставить. Чтобы у нас доказательства были.
— Пошли на железную дорогу, — съязвила Нинка. — Я лягу на рельсы, а ты меня будешь сдувать.
Я ей сказал, что не люблю болтунов. Раз по-серьезному, значит, по-серьезному.
Нинка состроила презрительную ухмылочку и утащила Витьку есть мороженое. А я отправился домой.
Компрессор со двора уже увезли. Под деревянной горкой, с которой мы катаемся зимой, секретничали две девчонки. Дворничиха тетя Настя трясла у мусорных баков половики.
Вышел папа с чемоданчиком и помахал мне рукой. Он опять — в рейс.
Я смотрел на тетю Настю.
Пылесос! Во! Запустить в обратную сторону пылесос и посмотреть, сколько он может сдуть.
Взлетев по лестнице, я сунул за ключом руку. Ключа под рубашкой не было. Ни ключа, ни резинки. У меня даже в носу защипало, словно в комнате у дяди Пети. Ведь когда мы с Витькой прибегали, ключ был. Точно помню, что был. Папа в ванной рубашку стирал, и я сам дверь открыл.
Я тоскливо посидел на ступеньке и спустился во двор. Ко мне подплыла Нинка.
— Как жизнь, изобретатель?
— Бьет ключом, — буркнул я.
— Неужели опять потерял? — удивилась она. — Ну, будет тебе.
— Обойдется, — сказал я. — Мама говорила, что им вчера цветную пленку завезли. А про воздушную подушку я все равно докажу. Вот увидишь.
Высшая мера
В бадминтон играть — не брюкву полоть. Играть рвались все. А ракеток было только шесть. И хранились они в палатке физика Олега Григорьевича. Из-за этих ракеток после работы разгорались целые сражения.
На этот раз тоже шло сражение. Олег Григорьевич наблюдал за ним через видоискатель киноаппарата «Кварц». Соломенная шляпа едва держалась у физика на затылке. Круглый животик мешал ему приседать. Олег Григорьевич пытался взять кадрик снизу.
Антоша пролез между ног сражающихся и нырнул в палатку. Какая-то дылда наступила Антоше грязным кедом на ухо. Палатка трепыхала и раскачивалась. В конце концов она все же рухнула, и Антошу накрыло брезентом. Сразу же сделалось тихо. Потому что все, конечно, мгновенно удрали.
Антоша нащупал в темноте две ракетки, немного полежал и полез к свету.
— Явление Христа народу, — сказал Олег Григорьевич, жужжа киноаппаратом. — Странно лишь, Антон, что ты держишь ракетки не в зубах.
За спиной физика стояла председатель совета лагеря Римма Ясевич. Сурово сдвинув брови, она сказала:
— Имей в виду, Тонечка, это тебе так просто не сойдет.