Суровая зима - Раймон Кено

— Да я его и в глаза не видел! Он-то что, в меня влюбился?

— Ай-ай-ай, месье Леамо, вы и шутник! — отозвалась мадам Дютертр.

Трамвай отвез Леамо в рабочие кварталы, где сновали машины и рабы. Он оказался в душном, липком пространстве, изнемогающем от безысходности и пороков. Леамо просто упивался своим презрением и ужасом. Он пестовал в себе омерзение к портовому и фабричному плебсу, к этим пьянчугам, грубиянам, бунтарям и грязным свиньям. Городские трущобы были для него прообразом ада (если допустить, что тот существует).

Уж не говоря о том, что многие среди этих подонков — пацифисты.

Леамо спрятался под какой-то навес, чтобы переждать дождик. В тяжелых водах бухты колыхались пароходы. Он думал о Хелене.

Именно здесь.

Именно здесь она впервые ступила на французскую землю.

Франция. Хелена.

Хелена. Хелена.

Хелена.

Наконец он добрался до «Курзала». Вошел.

— Сеанс скоро кончится, — сообщила ему кассирша. — Зал битком набит. Вам придется стоять.

— Мне все равно, — ответил Леамо.

И впрямь пришлось стоять. Экран заволокла пелена папиросного дыма. Густая вонь окутывала весь собравшийся тут сброд, с замираньем сердца следивший за приключениями некоего кабоя (или каубоя, фиг его знает). Казнь мерзавца-предателя была встречена одобрительным гулом. Затем дали Чарли. Чарли в банке. Публика уже заранее начала хрюкать от удовольствия, а стоило появиться самому Чарли, все просто зашлись от хохота. Особенно старались англичане. К удивлению туземцев, которые представляли британцев отнюдь не хохмачами.

Пока служивые в шинелях хаки судорожно цеплялись за трамвайные поручни, при этом ухитряясь горланить песни, Леамо обосновался в кафешке на Парижской улице, где неторопливо потягивал пикон с лимонным сиропом, при этом наблюдая (украдкой, но увлеченно) перепалку пары шлюх с парой же английских офицеров. Ему показалось, что шлюхи одержали полную победу над британской аристократией, отспорив у нее лишнюю гинею, или, на худой конец, шиллинг. Одной из девиц оказалась старшая сестра Мадлена. Но она сделала вид, что его не узнала.

VII 

Парикмахер Алсид сидел в полном одиночестве в своей парикмахерской на Ярмарочной улице. Ему казалось, что он ни о чем не думает, но, когда звякнул звонок, предвещавший клиента, он понял, что перебирает в памяти тот день, взбудораживший весь Гавр, когда сгорел магазин «Нормадские ряды». С тех пор прошло уже тринадцать лет.

При виде вошедшего Алсид смутился. Ведь это был Леамо собственной персоной. Мысль Алсида метнулась из давнего прошлого в недавнее:

— А я-то уж думал, куда это запропастился месье Леамо. Ждал вас утром, а вас все нет. Либо, думаю, заболел, либо будет бриться вечером: в ресторан собрался или в гости.

— На скромный семейный ужин, — ответил Леамо. — Брату исполнилось пятьдесят. Всего несколько сослуживцев, сейчас не до банкетов.

Алсид принялся умело и споро намыливать его физиономию.

— Я вот тоже жду победы. Тогда и закачу пирушку.

— Не обольщайтесь, — вспенил мыло Леамо, — война продлится всю зиму.

— Да что вы, месье Леамо! Вы преувеличиваете!

Некоторое время Алсид молча соскабливал волосинки, но, переливая воду из кувшина в ванночку, не удержался:

— Зря вы так, месье Леамо. Что бы о вас подумали, если бы не знали что вы наш военный герой.

— А, плевать мне, — заявил Леамо, отплевываясь от мыльной пены. — Плевать, что обо мне подумают.

Несмотря на это, Алсид его припудрил, подровнял пробор, подстриг усики, да еще и почистил щеткой пиджак. Леамо погляделся в зеркало, одобрил себя и удалился.

Когда он добрался до брата-сенатора, гости были в сборе: Нанту, Саквиль, Дюпланше, все с супругами, и еще одна девица, мадмуазель Дюпланше. Сыновья воевали. Мужчины суетились вокруг абсента. Обсуждали будущее гаврского порта, железной дороги, походя ругая руанцев, препятствующих ее строительству.

Только за столом самцовая часть компании объединилась с самочной, устроив чересполосицу. Бернару досталось место между мадмуазель Дюпланше и довольно пышной мадам Саквиль. Когда заговорили о фронтовиках, он был столь галантен, что ограничился тем, что только слегка отбрил более молодую из своих соседок парой игривых шуточек. Он был в великолепном (хотя и слегка подогретом алкоголем) настроении. Вот он уже перестал окучивать юную соседку и шепчется с невесткой.

— Чудной вы сегодня, Бернар, — говорит Тереза.

— Разве? Перебрал что ли?

— Бросьте, Бернар. Вы какой-то странный.

— Так чудной или странный?

— Все-таки скорее чудной. Вы часом не влюбились?

Бернар тихонько рассмеялся.

— Во всяком случае не в малышку Дюпланше. Я не очень уверен, что не влюблен в вас. Вы — неглупы, хотя и принимаете за чистую монету россказни прессы и вашего супруга-масона. Но вы мне здорово нравитесь. Как невестка, разумеется. А та — англичанка.

Он сглотнул и продолжил:

— Она в мундире. Восхитительна! Ее зовут Хелена. Хочу ее до потери пульса.

— Собираетесь жениться?

— Вполне возможно. Думаю, времечко сейчас как раз для женитьбы. Но мы еще не помолвлены. Ах какая девушка — высокая, блондинка, возможно, девственница — вылитая кобыла англо­нормандских кровей.

Он осекся:

— Что это я разболтался. Это вы виноваты, Тереза. А ему что от вас надо?

К ним направлялся сенатор.

— У тебя приступ красноречия? Прекрасно, я собираюсь тебя кое о чем спросить.

— Валяй.

Тереза встала.

— Оставляю вас наедине.

Помрачневший Бернар бросил взгляд на усевшегося рядом брата.

— Послушай-ка, — начал сенатор, — что это за детишки, которых ты водил в кино в прошлое воскресенье?

— Мои, побочные.

— Не дури. Нет, в самом деле, где ты их откопал? Вид у них самый плебейский.

— Не совсем, — уточнил Бернар.

— Так кто же они?

— А тебе какое дело?

— Не забывай, что я глава семьи.

— Не забывай, что я воевал.

— А у меня сын воюет.

— Ну ладно. Я сам не знаю, что это за дети. Один раз их встретил, другой. Сводил в кино, в следующее воскресенье опять поведу.

Сенатор очень серьезно поглядел на него.

— Война вызвала у тебя сильный моральный шок.

— А вот это сущая правда, — согласился Леамо, которого уже начинало клонить в сон.

Он ушел вместе с остальными гостями. Сенатор зевает. Тереза его допрашивает:

— Ну что он тебе сказал, дурень этот?

VIII 

Едва заслышав, как открывается садовая калитка, Лали выскочила из дома с воплем:

— Послушай только! Какие негодяи!

Но тут же осеклась, обнаружив, что ее швейцарский Адольф вернулся не один, а в сопровождении некой персоны, хорошо одетой, стройной и элегантной. Ее жирные телеса тут же зарделись краской.

— Лали, — провозгласил Адольф, — это мой соотечественник месье Фредерик. Месье Фредерик, познакомьтесь с мадам Гейфер.

Названный месье галантно склонился перед Лали, а та завиляла задом, показывая, что тоже не чужда изящным манерам.

— Я пригласил месье Фредерика на ужин, — добавил Адольф, — без церемоний, чем Бог послал.

Лали принадлежала к бедной ветви семейства Леамо. Папаши у нее, можно сказать, и не было, а мамаша, толстая и ленивая баба, воспитала дочку в омерзительной неопрятности. Только ее дочурка достигла половой зрелости, она выпихнула ее замуж за первого же попавшегося, ни рыба, ни мясо, швейцаришку. После чего умерла от отека легких.

Супруги несколько лет перебивались с хлеба на воду, пока не разразилась война. Тут Гейфер стал зарабатывать бешеные деньги, спекулируя чем придется, что приписывал своему, доселе не оцененному, коммерческому гению. Наконец-то они смогли насладиться жизнью: приобрели виллу, накупили драгоценностей, мехов, стенных часов... Цилиндр, всякие побрякушки. Теперь-то Лали взяла реванш над кузенами, прежде в грош ее не ставящими. Однако, только лишь по богатству. От нее не укрывалось, что оба брата сохранили некоторое к ней пренебрежение.

А почему? Адольф, видите ли, иностранец, только по этому. В иностранный легион ему, что ли, записаться? Смешно, своими импортными операциями Гейфер приносит куда большую пользу Франции.

Оный Гейфер оставил, не извинившись, месье Фредерика наедине со своей супругой. Всласть пописал, а потом бросился на кухню вразумлять некую сиротку, которую он называл кухаркой, впрочем, платой он ее не баловал. Вдохновив сиротку превзойти себя, он от волнения снова забежал в сортир, затем вернулся к супруге.

— Значит, у вас здесь нет родственников? — спросил месье Фредерик.

— У меня нет, — подтвердил Гейфер, — есть у жены. Чиновники — очень приличные люди.

— Да, — коротко согласилась Лали.

Месье Фредерик понял, что тема скользкая. Воцарилась томительная пауза.