Полезный Груз - Владимир Романовский

Через неделю группу арестовали гепарды – всех, кроме Кларетт. Она как раз возвращалась из парикмахерской. Увидев гепардовы вуатюры у подъезда, она сразу поняла, в чем дело, и просто сменила направление.

Достав деньги из камеры хранения, Кларетт поймала такси и уехала – сперва в Преторию, а затем в Кейп-Таун.

Пожив неделю в мотеле на окраине Кейп-Тауна, она встретила эффектного вида юношу-мулата с порочным лицом. Родители юноши уехали в отпуск, оставив в его распоряжении хутень у берега. Средств своему сыну они отчислили на проживание мало, но Кларетт это не заботило нисколько, и она очень мило проводила с юношей время. Через три дня Кларетт уже строила планы по поводу своей дальнейшей жизни с юношей – нужно было снять небольшой хутень, обставить его красивой мебелью, и забеременеть. Однажды, когда они сидели в кафе, юноша, поглядев на то, как Кларетт хозяйским жестом вынимает из кошелька купюру, спросил небрежно, не богата ли она. Кларетт ответила, что не очень богата, но деньги есть. Он спросил – в банке? Она ответила – нет, в камере хранения. А много ли? Она сказала – около двадцати тысяч.

Прошло два дня, и юноша признался Кларетт, что есть у него на примете одно очень выгодное и абсолютно легальное дело, от которого может выйти неплохая прибыль, и тогда уже он, а не она, будет за все платить, но не хватает как раз двадцати тысяч. Не могла бы Кларетт ему одолжить? Он вернет – через неделю. Кларетт немного подумала, и сказала, что она не против, только ей нужно съездить в аэропорт. Юноша успокоил ее, сказав, что самой ей трудиться совершенно не нужно, он сам съездит, нужен только ключ и номер ячейки. С ключом и номером он уехал, и не вернулся ни через три часа, как обещал, ни даже через три дня.

Тщательно заперев дверь мотельного номера, Кларетт отправилась к хутеню юноши. Дверь открыл дворецкий. В хутень не пустил, но позвал мать юноши, женщину-хонницу с надменным лицом. На вопрос Кларетт, где находится юноша, мать ничего не ответила, а только смотрела с ненавистью на гостью. Подошел отец юноши – огромный темнокожий мужчина в летнем светлом костюме. Велев жене идти в гостиную, он вышел к Кларетт на крыльцо и прикрыл входную дверь.

– Что тебе нужно? – спросил он без интонации.

– Мне нужно видеть…

– Нет, тебе совсем не нужно его видеть. А ему не нужно видеть тебя. И никого из твоей компании бывших и будущих репьёв. Его еле отходили в больнице после передоза. Хватит. Урок свой на всю жизнь он получил. Не приходи сюда больше.

– Он … а … – Кларетт растерялась.

– Не приходи. Я ничего не имею против тебя, ты такая, какая есть. И дружки твои репейные тоже такие, и не моё это дело. Я никого не осуждаю, даже людей из зелайфа. Но мой сын вам не компания. Если вы не оставите его в покое, я вынужден буду принять меры, уведомить кое-кого. Поняла?

Кларетт кивнула, стесняясь.

– Я дала ему деньги … – сказала она.

– Деньги?

– Он сказал, что у него есть выгодное дело…

– Нет, нет, не надо, – отец юноши улыбнулся невесело. – Россказнями меня не надо развлекать. – Она хотела что-то сказать. – Помолчи. – Он подумал некоторое время. – Ладно. Дам я тебе денег, но с условием, что в этом районе тебя никогда больше не увидят. Если еще раз сунешься – арестуют. Сколько тебе дать?

– Он правда взял у меня деньги. Двадцать тысяч.

– Я ведь сказал – не надо мне грузди здесь разводить. Иначе вообще ничего не дам.

Он помолчал еще немного для внушительности и вытащил бумажник.

– Двухсот тебе хватит? Только смотри, чтобы никто не узнал. Вот … а, нет, двести не набирается. Ну вот сто шестьдесят. Больше у меня сейчас нет. На.

– А … я вот … э … – сказала Кларетт.

– Или бери, или вообще ничего не дам. Дурой не прикидывайся. Бери, бери, и иди себе.

Вернувшись в мотель, Кларетт задумалась. Будучи девушкой с практическим складом ума, она вскоре уяснила, что пропавшего не вернешь, а на пропитание и крышу зарабатывать как-то надо. И из мотеля надо уехать – мотель стоит дороже квартиры раза в два, и дороже комнаты раза в три, если на месячную плату пересчитать.

Отдохнув и поев, Кларетт пошла прогуляться по городу с целью найти бар и с кем-нибудь познакомиться. Бар она нашла, и не один, а целую шеренгу баров, возле которых толклись девицы в одежде, которую принято считать вызывающей. Кларетт приблизилась. Разговорились, и вскоре ее познакомили со сводником, толстым, неприятным грувелем, который объяснил Кларетт, как нужно подзывать клиента, куда его вести, как получать с него деньги, и как отдавать ему, своднику, законную долю.

Кларетт не знала, что именно в этот день началась неделя отчетности в местном гепардовом участке. Именно поэтому девушки толклись у баров, а не пешешествовали туда-сюда по страде, покачивая бедрами и улыбаясь проходящим и проезжающим со словами «Как дела, отрок? Тебе одиноко? Не составить ли тебе компанию?» В неделю отчетности каждому своднику полагалось сдавать в гепардник двух девушек, и, конечно же, новеньким отдавалось предпочтение. И когда Кларетт, улыбаясь, подошла к молодому мужчине и сказала «Как дела, отрок?» и уединилась с ним за углом, он тут же надел на нее наручники. И только после этого показал бляху, нарушив таким образом правила, но пожаловаться на это Кларетт было некому.

Суд назначили через три дня. Эти три дня Кларетт провела в камере с десятью другими женщинами – девять черных, одна хонница, все десять репейницы со стажем, многоразовые. На второй день ее вызвали в кабинет, где с ней говорил элегантно одетый хонник, оказавшийся адвокатом.

Один из богатых клиентов адвоката попал в переделку – в пьяном виде порушил часть важного учреждения и что-то в этом учреждении украл, какую-то ценность. Адвокат объяснил Кларетт, что клиенту его вовсе не хочется сидеть в тутумнике, пусть и незначительный срок, три месяца. Что вся жизнь клиента, и все его счастье и радость, держатся на его незапятнанной репутации, и что репутация эта – инструмент, орудие производства, и нужна ему не меньше, чем стриптизерше хорошо очерченные сиськи. Если она, Кларетт, возьмет вину на себя, даст показания, и подтвердит их на суде – мол, это она порушила и украла – то и отсидит она как раз эти три месяца, а по освобождении получит две тысячи чистых. А если не согласится, то придется ей сидеть за проституцию целый год, поскольку правила ужесточились недавно, новый мэр у нас в городе, и все такое.

К правде это не имело отношения, но адвокат говорил очень убедительно, и был он представительный мужчина, и Кларетт согласилась.

***