Сказка про монаха (СИ) - Прибылов Александр Геннадьевич

Уже вскакивая, он сначала почувствовал, а потом и увидел — от благородного лезвия меча остался только короткий обломок.

И-Жень ощутил всю гамму его переживаний, в том числе и потрясение. И остановился, заученно завершив движение в новой стойке, с занесенным для удара оружием. В том, что удар будет смертельным, сомневаться не приходилось — парень не успел бы уклониться, и прекрасно видел это.

На поляне стало пусто: два других бандита шумно удалялись вниз по дороге, а Ли поднял залитую кровью голову.

— Ух… Однако, — толстый монах вдруг понял, что протрезвел. Да и смеяться расхотелось — в слишком плохую историю влез — сцепился насмерть с отпрыском сильного дома, да еще и при свидетелях…

Лицо парня скривилось от набегающих слез гнева и обиды. Он открыл рот для… Так и осталось неизвестным для чего, потому что его прервал Ли:

— Добрый господин! Не убивайте господина! Молю вас!

Парень поперхнулся. И-Жень тоже не нашелся с ответом.

Первым опомнился юноша. Гнев его, все еще бушующий в сердце, выплеснулся наружу яростными словами:

— Тебе повезло!

— Учитель всегда говорил мне, что легче всего оправдать неумение случайностью, — хэшан широко ухмыльнулся. Совсем не добродушно.

— Легко говорить это безоружному! — взорвался парень. Гнев не отпускал его. Вел его. И этим можно было воспользоваться. Нужно было, чтобы не попасть в колесо кровной мести и не потерять лицо.

— Ты живой, а меч целый найдешь потом.

Глаза парня превратились в щелки. Подтвердили: «Найду».

— Вот тогда и поговорим. Один на один. Честно. А то докажешь не ты, а твои дружки…

— Согласен.

И-Жень отступил на шаг, давая парню подняться.

— И не вздумай сбежать, толстяк, — бросил тот отряхиваясь.

«Первым делом», — кивнул монах и ответил:

— И не подумаю.

Оба улыбнулись друг другу. Обещающе. Обещая каждый свое.

— Тогда жди меня на дворе Ли. Со свидетелями приду…

«А я сомневался, ага. Дождусь, обязательно дождусь, вот только… Эх, а ведь куда я денусь в этой глуши-то?». Не зная дорог уйти от преследования, по-хорошему, получилось бы только опережая местных на день-сутки… Оставалось надеяться на сметку и ловкость бойца.

— Это зачем же? Дело-то между нами… — «А ведь, в самом деле, зачем ему свидетели-то? Или свои ему не доверяют? И поди ж не доверь такому-то, он сам по себе довод, важнее чтоб он доверял, а не… Эй, эй! Чего-то я тут не понимаю. То кидается без повода, словно желая что-то доказать, то свидетелей обещает привести, чтоб кому-то что-то подтвердили… Тьфу, темень какая-то. Потом разберусь, другое важнее…» — Только свидетели твои на меня не кинутся после того, как я тебя побью, а?

Цзянь-фэн поправил пояс, подчеркнуто неторопливо, подобрал рукоять меча и только потом отшагнул в сторону, к обломку. Наклонился.

— Не кинутся, — ответил хмуро.

«Обиделся. А зря, большинство известных мне „уважаемых людей“ не погнушались бы прибить одинокого чужака толпой… Если не будут бояться потерять лицо».

Молодой балбес повернулся спиной к монаху, нарочито равнодушно, словно подставляясь. «Вот торопыга!»

— Эй, погоди, парень! Коль у нас разговор о соревновании, то может и ставку обсудим? Чтоб, значит, не зря друг другу глотки резать, а? Насчет твоего интереса я не знаю, а мне так вообще резона нет драться-то. Я ить и передумать могу, да и не дождаться вас у этого, — И-Жэнь глянул в сторону Ли, — несчастного. А бегать за мной… какая уж тут честная схватка?

Парень обернулся. Потом посмотрел на у-сэна как-то по-новому. С любопытством, что ли. Усмехнулся беззлобно.

— Твоя правда, почтенный. Судя по твоему виду, ты и сейчас доволен жизнью, да одно тебя огорчает — опасность этой самой жизни. Так что предложить что-то кроме нее мне, пожалуй, и нечего. — «Умный мальчик, однако. Когда думает». — А коль нужда есть, то сам скажи.

И-Жэнь кивнул.

— А мне… мне достанет чести победить тебя. И уж пощады не проси… Это чтоб дрался в полную силу.

Парень улыбнулся — оскалился. На что монах только хмыкнул и поскреб подбородок.

— Славный торг. Твой выигрыш — тебе чести прибудет, мне жизни убудет. Мой выигрыш — мне жизни не прибавится, а твоя мне и даром не нужна… Получается… — И-Жэнь начал с шепотом загибать пальцы. — Только твоя прибыль на кону…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Так и скажи в чем нужда?

Над поляной повисло молчание… Наконец монах сдался.

— Не придумывается. Потом додумаю. Договорились?

Цзянь-фэн пожал плечами и, резко развернувшись, пошел по тропе вслед давно сбежавшим соратникам.

А И-Жэнь постояв недолго на месте, вздохнул и шагнул к торговцу, из-за которого все и началось (хотя, виновен он был только в том, что послужил поводом). Присел над ним, высматривая поврежедния.

— Живой, брат?

— Живой, господин… — умирающим голосом простонал тот.

В ответ у-сэн опять вздохнул.

— Не сильно тебя били. Ухо только чуток поранено. Из него всегда крови много натекает, дело обычное. Так что не умрешь…

Торговец-крестьянин завозился, поднимаясь на четвереньки.

— И спасибо, что вором не дал назвать… Ты…

Но Ли перебил подняв лицо мокрое от соплей и слез.

— Не убивайте его, господин у-сэн. Умоляю…

— А на кой мне его убивать? Ты лучше скажи, как мне отсюда убраться поскорее, чтоб не встречаться с этим… героем?

— Э… эк, — Ли хватило только на междометия. Зато он успел тронуть своей огромной лапищей засохшую уже корку крови на щеке и на ухе (алое еще пробивалось редкими густыми каплями) и сделать большие страдающие глаза еще больше.

— Вставай-вставай, — усмехнулся бродяга-монах, — ушли уже все, одни мы остались. Только боюсь ненадолго. Тебе домой надо, а мне подалее… И про бочонки забудь…

— Ох, — Ли встал, наконец. Выпрямился. Всхлипнул. Утерся грязным рукавом.

— Ну так что, братец, скажешь? Есть тропка попрямее, чтоб отсюда убраться?

Ли мотнул головой.

— Это только обратно. А вниз это только до нашего дома, а потом или дальше по тракту, или к усадьбе дафу Бяня. Только вам, господин, туда лучше не ходить.

И-Жэнь прищурился:

— Это почему?

— Господин Цзянь-фэн в том доме известен, как Бянь Сун. Он дафу Бяню сыном приходится…

— О, как, — совсем не удивившись, произнес монах. И уточнил: — В уезде, конечно, про это ни слуху, ни духу?

— Да что вы? Как можно? — вздохнул Ли. — Господин Бянь очень уважаемый человек. Он очень многим помогает. И с разбойниками борется беспощадно… Он ведь волостной староста сяншушоу…

«Ага».

— У него и бумага, небось, есть из уезда, что он отвечает за подготовку людей для армии? И бинфу — учитель воинский в свите?

— Верно, господин…

— Да какой я господин. Эх… — И-Жэнь выяснил почти все. Осталось последнее. — Ладно, идем к тебе, а по дороге ты мне расскажи подробно про этого самого Бянь Суна или Цзянь-фэна. Пошли-пошли, может, еще выкрутимся…

Глава 2

Добрались уже далеко после полудня, но еще до того, как спала жара. Сначала путники вышли к невеликим полоскам земли засеянной просом. Потом показался и дом — низкое, собранное из мелких каменных обломков, строение с двускатной крышей, крытой дранкой. Рядом, под углом притулился совсем ветхий сарай — словно повисший на плече более трезвого приятеля пьяница. Справа — печь под крышей. Все это ограждала невысокая, в пояс, стена из камня и одичавшего колючего кустарника, пробитая воротами из потемневшего некрашеного дерева. К ограде изнутри и к стене сарая был свален какой-то лом, хранимый любым крестьянином, инструменты… Печь открытой кухни дымила, рядом копошились две женские фигуры. Хозяина и его спутника они заметили достаточно поздно, одна метнулась в дом, вторая, поправляя халат и фартук, пошла навстречу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Жена Ли оказалась невысокой круглолицей женщиной лет сорока. Испуганно косясь на избитого мужа, она все же успела коротко поприветствовать И-Жэня, и сразу бросилась хлопотать вокруг супруга. Тот лишь отмахнулся, когда из дома высыпала стайка девушек и девочек. Две из них вступили в очаровательный возраст юности, каковой не могли испортить ни худоба, ни плотный крестьянский загар, ни грязь на руках и босых ногах. Третья дочка лет девяти только выглянула из дома и скрылась опять — до путников донесся басовитый рев младенца. Голова и тонкая шея четвертой девочки не старше пяти лет торчали из большого ворота громоздкого доспеха — плотного халата одной из старших сестер. Малышка пялилась на гостя и отца большущими глазами, испуганными и любопытными одновременно.