Легенда о московском Гавроше - Николай Богданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Да уж теперь это модно, царя ругать, — поджав губы, Филониха метнула глаза на Андрейку.
— А ты, Лиса Патрикеевна, чего тут хвостом метешь? Чего вынюхиваешь? — отец недолюбливал Филоновых. — Или у нас беда какая? Чего понурые? — окинул он взглядом домашних.
— Да вот попросили мы Фенечку помочь нашей беде. По-родственному… начала бабушка.
Но Филониха сразу все выложила:
— Из школы парня выгнали! Так надо же куда-нибудь…
— Это за что? Ты чего натворил? — отец повернулся к Андрею.
— За оскорбление его императорского величества, — ехидно усмехнулась Филониха.
— И ты против царя бунтовать? Ах ты козявка! — отец рассмеялся.
— Вот и просим Фенечку определить его куда-нибудь, — всхлипнула бабушка.
— В лакеи куда-нибудь? В подпевалы, в подтиралы! К чертям! Я своим детям филонить не позволю!
Отец стукнул ладонью по столу, и Филониха исчезла. Только запашок от нее остался, кофейно-мятный, сладковатый.
— У, Филоны проклятые! — пробормотал отец и удовлетворенно высморкался. — Вот забастовка кончится, и айда на завод. Подручным у кузнецов поработаешь и человеком станешь, как я. Вместе будем на железном солнышке греться, в заводской преисподней холод в жар перегонять! — Эти загадочные слова кузнец подкрепил ударом кулака по столу.
«АРБУЗ-КАРАПУЗ»
Так очутился Андрейка в жаркой «преисподней» Замоскворечья — в кузнечном цехе завода Михельсона.
С самого первого дня, когда отец представил его мастерам, кто-то из зубастых подручных крикнул: «Гляди, Арбуз нам Арбузика подкатил!» — и утвердилась за Андрейкой эта кличка.
— Арбуз, водички!
— Арбузик, подай клещи!
— Арбуз-карапуз, подсыпь угля!
И он носится от одного рабочего к другому, мелькая среди дыма и пламени. На щеках крапинки мазута, уши в саже, стриженая голова присыпана формовочной землей. Словом, настоящий чумазый, как и полагается заводскому мальчишке на побегушках.
Шустрый, сообразительный, Андрейка быстро обвыкся. Только глаза щурятся от раскаленных искр, брызгающих из-под молотов, да зубы блестят в улыбке. Веселый, безотказный подручный паренек.
Поначалу кузнецы над ним подшучивали:
— Сбегай в булочную, принеси дырку от бублика!
Или еще смешней:
— Дуй в инструментальную, скажи, пусть дадут тебе выволочку!
Иной раз помчится второпях, не разобравшись, вызвав хохот обалдевших от жары и грохота людей, а потом и сам рассмеется. Чего ж на них сердиться! Свои, рабочие. Хоть немного стряхнут усталость, посмеявшись.
Иное дело, если обидят мастера, десятники, хозяйские холуи. Тут за него рабочие заступаются, да и сам Андрейка в обиду зря не дастся. Уж как-нибудь, да отомстит обидчику.
Вот, например, мастер-рукоприкладчик, любящий раздавать оплеухи мальчишкам, сунется в карман за носовым платком, а там мышь! Откуда она взялась? Ну ясно, не с неба свалилась! Или вдруг вспыхнет во рту у злого десятника папироса и опалит усы… Кто ему «шутиху» в портсигар подложил? Поди узнай! Рабочие своих мальчишек не выдадут.
Тяжело рабочим — трудятся по двенадцать, четырнадцать часов в сутки, а неокрепшим мальчишкам еще труднее. И ненависть их к хозяевам, платящим за труд гроши, еще сильнее разгорается.
Зайдет, бывало, сынок управляющего вместе со знакомыми барышнями показать им, как играют синие звезды над кипящей сталью в изложницах, похвалится, сколько на его отца трудится рабочих, — не успеет обернуться, а на штанах дырка! Едва ли штаны случайная искра прожгла… Уж очень веселы и лукавы взгляды заводских озорников.
Но не только озорством отличались замоскворецкие заводские мальчишки — славились они и отчаянной храбростью. Чуть где пожар — первые на крыше. Случись поножовщина, под ноги дерущимся бросаются разнимать. Прокрадется полицейский шпионить за рабочими — сразу его выследят. А уж если надо выручить своих заводских, тут ребята себя не жалеют. Особенно когда рабочих притесняют полицейские или казаки. У мальчишек против их сабель да нагаек свое излюбленное оружие — железные гайки. Ну и здорово они умели ими швыряться. Случалось, их меткие гайки полицейские лбы разбивали, чубатых казаков с коней сваливали.
Довелось и Андрейке вскорости своим рабочим помочь.
Как-то раз Саша Киреев и Андрей Уралов принесли в цех листовки против войны и царя. Хотели они их раздать, а полиция тут как тут! Под командой злющего жандарма Львовича по прозвищу Тигрыч. Скомандовали: «Ни с места!» — и начался обыск.
Киреев и Уралов засунули листовки за станки. Андрейка — пачки под рубаху, потуже ремень и арбузом выкатился из цеха — вроде живот схватило и в уборную. А оттуда, сдвинув доску ограды, в сад Гоппнеров…
Тигрыч зверем рычал, за грудки рабочих хватал, сам под станками усами подметал. Его фараонская команда все закоулки на коленках облазила. По карманам у людей шарила. И ничегошеньки!..
Уралов и Киреев стояли думали: вот-вот найдут. И удивлялись, что не находят.
Когда жандармы убрались вон вместе со своим Тигрычем, Уралов и Киреев стали искать листовки и… тоже не нашли.
— Эй, Арбуз! Не видал ли здесь пакеты с бумагами? — спросили они объявившегося Андрейку.
— А я их покидал.
— Как покидал? Куда покидал?
— Псу под хвост!
— Это же листовки! Люди их печатали, жизнью рискуя, а ты псу…
— Хотите, обратно достану?.. Пес их не съест. — Андрейка снова побежал к Гоппнерам и извлек листовки из конуры грозного Кусая.
— Спасибо, друг! Ты меня от тюрьмы спас, — обнял подручного Саша Киреев. — Закатали бы как агитатора. Ловко ты догадался! Быстро сообразил! Действовал как настоящий подпольщик.
— На то он и Арбуз, — подмигнул веселый усач Уралов. — Известно — у арбуза нутро красное. Значит, он тоже из красных!
Андрейка по-прежнему бегал за солдатским хлебцем на окружную и там набрался много новых солдатских песен. Частенько, собравшись во дворе на перекур, рабочие просили его спеть. И он с удовольствием повторял солдатские шутки и песни.
Однажды какой-то важный господин притащил Андрея в полицейский участок. Андрейка, получивший в полиции за песенки, поносившие царя, затрещину, очень гордился этим происшествием. А ребята, которые были свидетелями, как его волокли в полицию, теперь при встрече с ним дразнились: «Арбуз-краснопуз! Арбуз-краснопуз!» Это несколько обижало Андрея. «Арбуз красный, человек опасный», по его мнению, звучало куда лучше.
Как-то Андрейка потихоньку спросил Сашу Киреева и усача Уралова, которые всегда брали его под защиту, есть ли на заводе настоящие, бесстрашные революционеры. Киреев и Уралов переглянулись, пожали плечами.
— Я думаю, что нет! — сам же ответил Андрейка. — Если бы у нас на заводе были свои революционеры, зачем нам откуда-то листовки приносить? Сами бы делали! — размышлял вслух Андрейка.
— Что верно, то верно, — улыбнулся Уралов и спросил: — А тебя, Андрейка, очень огорчает, что на нашем заводе отчаянных революционеров не наблюдается?
— Конечно! Мы бы с ними таких дел наделали! Саша, — обратился Андрейка к Кирееву, — а что это за люди, которые тебе листовки дали? Ведь печатать такое — дело рисковое…
— Не знаю, — потупился Саша Киреев. — Я эту пачку на дороге нашел. Никто мне ее не давал.
На этом разговор и кончился. Но Андрейка не успокоился. Выходя с завода, он неожиданно спросил брата, которого тоже Сашей звали:
— Скажи, Саша, а какие они, революционеры?
— Революционеры революционные.
— Наверно, эти люди необыкновенные.
— Почему? Самые обыкновенные, как мы с тобой.
— Рассказывай! — усмехнулся Андрейка. — Мы с тобой полиции боимся, Львовича-Тигрыча. А революционеров сам царь опасается… Хоть бы разок мне на них посмотреть.
— Не тужи, — успокоил Саша, — поживешь — увидишь.
Однако Андрейка просто не мог ждать! Ему хотелось действовать. В рабочей раздевалке, в очереди на обед, в курилке Андрей часто слышал разговоры о войне.
— И кому эта война нужна? Зачем? — приставал он к взрослым.
— Разве ты не знаешь? Кому война, кому мать родна! Каждый день войны кому-то прибыль дает.
— Как так?
— А очень просто! Швырнет русский солдат в германского гранату трах! — убил человека, а Михельсону рублик в карман. Ба-бах, германский солдат в русского из миномета, а немецкому фабриканту марка в карман. Соображаешь, Арбуз?
Андрейка чешет макушку.
— Все эти гостинцы фабриканты царям готовят не без выгоды. Вон в гранатном цехе женщинам Михельсон за гранату по пятаку платит, а сам с царя по рублю дерет. Твоему отцу-кузнецу за отковку плиты для бомбомета полтинник, а с царя пятерку…
— Это верно, и отец говорит — недоплачивают!
— Отсюда у них, у богачей, и богатства. Одному недоплатят, другому недоплатят, а нас, рабочих, тысячи. Посчитай, сколько им с нас доходу?