Дети ночных цветов. Том 2 - Виталий Вавикин

– Возможно, – согласилась Гвен, но про себя подумала, что потерять мужа и потерять мать – это не одно и то же. Правда, какое из двух зол протекает болезненнее, она так и не смогла понять.

«Наверное, все дело в том, каким был муж и какой была мать. И сколько времени люди прожили вместе. Как прожили. Какие между ними были отношения. Сколько накопилось обид». Гвен поймала себя на мысли, что не испытывает к матери ничего, кроме благодарности – она ведь могла взять оружие и натворить столько бед, что голова пошла бы кругом, а так тихо и спокойно… К тому же она могла убить Томаса, но не убила. Неизвестно, как бы все обернулось, если он не смог заснуть и спустился вниз, когда мать пыталась избавиться от демона в своей голове! «И как я только не смогла заметить этого?!»

Гвен ехала на работу и не могла перестать обвинять себя в том, что упустила из вида произошедшее у матери ухудшение. «А если бы заметила? Что тогда? Что я могла сделать? Вызвать врачей? Но ведь ее уже осматривали врачи. Никто не может запереть человека в психушку, если он не причиняет никому вреда. Он должен жить дома, с семьей. Жить, пока ему однажды не придет в голову, что настало время положить конец этой жизни».

Гвен вспомнила совет подруги и решила, что напиться – это не так бессмысленно, как ей казалось вначале. Она отработала свою смену до конца, настойчиво строя планы, чем займется, когда будет свободна, но выйдя из кафе, решила, что отправится к Лорель, заберет Томаса и поедет домой. Напиться можно и дома. К тому же и напиваться-то не обязательно – чуть взбодриться, чтобы не мерещилась всякая ерунда.

Гвен остановилась у дома подруги, увидела, что свет не горит, и решила, что Томас уже спит. «И о чем я только думала? – возмутилась она, отчитывая себя за то, что не учла, который сейчас час. – Похоже, действительно остается только напиться». Гвен долго сидела в машине, бездумно наблюдая за тем, как ветер треплет вывешенное на веревке детское белье. «Нужно ехать домой», – твердила она себе, но желания снова оказаться там, где, казалось, до сих пор витает дух матери, не было, к тому же если учесть, что в доме этом ей придется быть одной. «Но и не здесь же стоять».

Гвен заставила себя включить зажигание. «Фиеста» недовольно заурчала и повезла ее домой. Темнота пугала, но воображение молчало. Молчало до тех пор, пока Гвен не оказалась на крыльце своего дома. Мрак скрыл кресло-качалку, нарисовав на его месте черный силуэт. И ветер. Ветер оживил этот мираж. «Что бы сейчас сказала мать, если бы была жива? Почему я не привезла Томаса? Или почему осмелилась прийти сама? А может, даже не заметила бы меня, приняв за очередного демона, которые вертятся возле нее, пытаясь забраться в голову? В ее больную голову».

Гвен вошла в дом и включила везде свет. Страхи развеялись, оставив щемящее чувство пустоты. Есть не хотелось, спать тоже. Гвен включила телевизор и заснула на диване, убаюканная голосами героев ночного фильма. Ей приснилось что-то из детства, что-то из того светлого времени, о котором чем взрослее становишься, тем больше хочется вспоминать.

Когда Гвен проснулась, она не помнила своего сновидения, но продолжала улыбаться. Утро скреблось в окна яркими лучами. Гвен закрыла глаза, не желая просыпаться, но и не собираясь засыпать снова. Разум находился в пограничном состоянии – не воспринимая реальность, но и не отказываясь от нее, и ей хотелось продлить это как можно дольше. Голова была легкой и свободной от тяжелых мыслей, но где-то в глубине Гвен знала, что стоит ей окончательно проснуться – и легкость будет немедленно заполнена чем-то крайне тяжелым. Поэтому она просто лежала на диване не открывая глаз и медленно продолжала просыпаться. Не хватало только криков Томаса, к которым она успела привыкнуть за последние годы. Следом за воспоминанием о брате в памяти появились звуки шагов матери. Она проходит мимо нее, что-то ворчит себе под нос.

Гвен улыбнулась, вспоминая себя маленькой девочкой. Затем девочка повзрослела. Шаги матери стали более тяжелыми. Ее бормотание – более бессвязным. Улыбка на губах Гвен поблекла, смазалась. Голос матери зазвучал в ушах, выплевывая оскорбления. Гвен перестала улыбаться, поджала губы, заставляя себя молчать. Голос матери стих. Где-то далеко хлопнула входная дверь.

«Все, хватит, надо просыпаться!» Гвен беспокойно заворочалась, чувствуя приближение чего-то недоброго. Наступила абсолютная тишина. «Все, хватит! Хватит! Хватит!» Гвен отчаянно пыталась заставить глаза открыться. Тишина зазвенела в ушах, достигая апогея. «Черт!» Гвен зажмурилась, ожидая услышать выстрел, но выстрела не было. Ничего не было.

Она осторожно подняла голову, огляделась. Диван, гостиная, за окнами утро. Большой дом пуст. Уже пуст. Гвен поднялась на ноги, умылась, сварила себе кофе и вышла на крыльцо. Кресло-качалка, в котором умерла мать, неподвижно стояло недалеко от входа. «Нужно было вчера напиться», – хмуро подумала Гвен, отвернулась, вглядываясь в разросшийся кустарник, окруживший дом, сделала несколько глотков кофе. Она вспомнила утренний сон и непроизвольно поморщилась. Хватит с нее спать в этом доме одной! Нужно забрать Томаса, нужно…

Она вздрогнула, резко обернулась. Кресло матери медленно раскачивалось. «Но ведь ветра нет!» – Гвен могла поклясться в этом. Она закрыла глаза, тряхнула головой. Кресло замерло, застыло. «Показалось?» Гвен демонстративно отвернулась, словно ребенок, который притворяется, что не смотрит. Кресло снова качнулось. Сердце тревожно замерло.

«Опять показалось?»

Гвен посмотрела на кресло – неподвижно. Она снова притворилась, что не следит за ним, сделала несколько жадных глотков кофе. Кресло снова качнулось. Гвен не почувствовала дуновения ветра, но заметила, как трепетали листья кустарника. «Вот и вся фантастика», – безрадостно подумала она, но за креслом следить не перестала…

Позже в машине, по дороге к Лорель, Гвен рассмеялась над своими страхами, но ночью они вернулись с новой силой. В какой-то момент она даже всерьез задумывалась над тем, чтобы лечь в комнате брата, решив, что виной всему ее одиночество. Она ходила по дому и думала, думала, думала. Одной из пришедших в голову мыслей была догадка, что Томас знает о смерти матери. Может быть, видел, может быть, слышал выстрел, вообразив все остальное. Гвен не была уверена, что он действительно спал, когда она заходила к нему. Он мог притворяться, мог вообразить все остальные детали на основе фильмов, комиксов, мультфильмов. «Он ведь даже ни разу не спросил меня о матери!»

Гвен заглядывала в детскую, долго смотрела на Томаса, убеждалась, что он действительно спит, и уходила снова бродить по дому. Пару раз, особенно когда время перевалило за полночь, видение раскачивающегося кресла-качалки на крыльце становилось таким сильным, что Гвен едва смогла сдержать себя утром, чтобы не сжечь его. «Но тогда я буду как мать. Ничуть не лучше». Она смотрела на кресло до тех пор, пока Томас не вышел на улицу и не потянул ее обратно в дом завтракать. Ближе к обеду пришли две старых подруги матери и сказали, что церковь и прихожане хотят лично организовать похороны. Гвен не возражала, единственным ее недовольством было то, что женщины обсуждают это слишком громко и брат может услышать их.