112 дней на собаках и оленях - Макс Зингер

В царское время к Наукану и другим чукотским селениям часто приходили суда американских контрабандистов. Науканские эскимосы прозвали их анъяхпакъкж, что означает «люди с больших железных лодок». Эти анъяхпакъюки привезли на чукотскую землю табак, виски и дурные болезни…

Американские хищники дурачили чукчей, пользуясь их доверчивым характером. Высокоценную пушнину они выменивали за безделушки и спирт.

А один из американцев вовсе придумал подлую историю. Он заявил чукчам, что злой дух — кейли, обитавший у него на шхуне в носовом трюме, неожиданно убежал на берег и может наделать там много бед. Шаман, подкупленный американцем, подтвердил это. По секрету он стал рассказывать чукчам, что американец предлагает изловить духа, но для этого ему необходима упряжка в шестнадцать самых лучших собак, и затем за поимку духа ему следует уплатить по одному песцу с каждого чукчи. Запуганные шаманом чукчи, после долгих раздумий, согласились и обещали американцу за хорошую работу по песцу с каждого человека.

Американец поставил большую клетку на верхней палубе у носового трюма своей шхуны. Крикнув на собак, он помчался вместе с шаманом в тундру. К вечеру оба проходимца вернулись обратно, клетка с верхней палубы к этому времени исчезла. Тогда американец через шамана объяснил чукчам, что он все-таки загнал духа обратно в клетку, но тот оказался настолько сильным и так отчаянно бился в клетке, что вместе с нею упал в море и утонул. Купец получил обещанную награду — с каждого по песцу — и быстро покинул Чукотку. Не остался без награды и шаман. За плутовство, обман своих сородичей, он получил от американца большой бочонок «огненной воды» — виски.

Бывало и так, что американские суда, останавливаясь на рейде, заманивали к себе в гости чукчей вместе с женами и дочерьми. Американцы напаивали мужчин допьяна, затем высаживали их в байдары, а женщин и девушек оставляли на судне. Некоторые из женщин потом возвращались глубокой осенью. Но многие исчезали бесследно. Таких случаев немало помнит Чукотка.

Это — тоже прошлое.

Никогда теперь американские хищники не появятся в водах Чукотки.

Об этом говорили Каля и Касыга — юная поросль, будущее народов, населяющих крайний северо-восток советской страны.

Мы тепло попрощались и пошли дальше — к берегам Колымы. И когда льды задержали нас у мыса Рыркарпий (ныне мыс Шмидта), мы снова увидели, что и здесь строится и крепнет новая жизнь.

В селении Рыркарпий (рырка, по-чукотски, — морж) было семнадцать яранг и две землянки. В одной из яранг нас встретил учитель, молодой комсомолец Кудрин. Их было двое, русских комсомольцев, на этом далеком мысу — учитель Кудрин и радист Рыркарпия, голубоглазый и светловолосый энтузиаст Безногов.

Зимой и летом радист поддерживал связь с внешним миром и с островом Врангеля. Но, кроме того, он открыл здесь курсы мотористов и в короткий срок обучил молодых чукчей управлять руль-мотором. Чукчи научились не только управлять, но даже ремонтировать мотор.

Заведующий факторией читал чукчам лекции по кооперации, учитель знакомил с правдой об окружающем мире. Жена заведующего факторией ратовала за гигиену в быту. Это были первые курсы советской жизни и советского кооперативного строительства на северном берегу Чукотки.

Школа здесь работала первый год, но за этот год дети отлично научились писать и читать по-русски. А учитель изучил чукотский язык.

Сын Акко — молодой комсомолец Эттувий уехал учиться в большой русский город, где людей во много раз больше, чем всех чукчей на свете. Перед отъездом он был в Чауне делегатом и секретарем первого районного съезда Советов. В своем родном Рыркарпии он докладывал на собрании о решениях чаунского съезда. Чукчи с большим вниманием слушали комсомольца Эттувия. Это было едва ли не одно из первых собраний жителей Рыркарпия.

Эттувий, сын старого Акко, не являлся исключением. Из семнадцати яранг Рыркарпия три собирались перекочевать в Уэлен; их главные охотники, хозяева этих яранг, уехали учиться в Ленинград и Хабаровск.

Ярко светило солнце над Рыркарпием. Ослепительно блестели льды. По разводьям к ледорезу «Литке» шла байдара, оснащенная руль-мотором. Комсомолец-чукча управлял ею. Он был в пыжиковой кухлянке, в нерпичьих штанах. Байдара неслась между торосами среди разводий, как чайка. Юный чукча ловко правил одной рукой. С мостика корабля мы любовались его работой и не могли оторвать глаз от горделивой фигуры кормчего — одного из учеников Безногова.

К берегам Холодного океана комсомольцы принесли свой молодой страстный энтузиазм. Они не только расчищали дорогу новой жизни, они сами и строили эту жизнь, — колхозы, школы, радиостанции, — новую, советскую Чукотку.

Сборы в путь

Наш караван прорвался сквозь льды к устью Колымы, протрубил зорю у безлюдных берегов, выгрузил в бухте Амбарчик горы продовольствия и машин, но не вернулся в тот год во Владивосток. Советские моряки тогда еще мало знали Арктику. Это были первые годы ее освоения…

В моей каюте слышалось, как за бортом: скрипели карты по заснеженному льду Чаунской губы. Вахтенные матросы шли добывать лед на пресном озере. Там пилили лед и свозили его на «Литке», в кубовую.

Так же как в недавние дни, когда корабль прокладывал путь среди льдов, в положенные часы по коридорам разносился призывный звонок буфетчика, приглашающий моряков в кают-компанию. К этому времени на столах чинно стояли тяжелые массивные флотские чашки и тарелки. На их глазури были нарисованы голубой ободок и морской флаг Советского Союза, развевающийся на ветру…

После уборки стола буфетчик садился за морскую грамоту. Он поступил в морской техникум, открывшийся в Чаунской губе на зимующих кораблях. Да не только он, — все комсомольцы стали студентами. Кочегары учились на механиков, матросы — на штурманов. Организатором этого большого дела был секретарь партийной организации зимующих судов, штурман дальнего плавания Константин Козловский. Ему деятельно помогал профорг каравана Борис Конев — матрос с «Литке».

Для меня начало зимовки сложилось неудачно.

Эпидемия гриппа приковала меня и ряд товарищей к постели. Целыми днями я беспомощно глядел на подволок каюты, аккуратно окрашенный белой эмалевой краской. В запыленный иллюминатор виднелся гористый берег, окаймленный высокими торосами. Из-за поздних штормов, ломавших несколько раз ледяной покров, море замерзло в этот год неровно, и торосы стояли, словно стража, высоко подняв ледяные пики.

Приближалась пятнадцатая годовщина Октября.

Порой, когда я забывался в жару, мне чудилось, что я в родной Москве, в кругу близких друзей, и возле меня сынишка рисует двухтрубный ледокол «Красин». Потом сознание возвращалось, я снова видел подволок, сверкавший эмалью, да маленькое зеркало, страшившее меня отражением бледного, обросшего, незнакомого лица.

В каюте тускло светила электрическая лампочка.

В середине октября на зимующих судах было решено потушить котлы и перейти на камельковое отопление. Стремительно приближалась полярная ночь. Сберегая энергию и труд радистов, командование разрешало морякам отправлять на материк только двадцать трепетных слов в месяц.

На двенадцатый день моей болезни наступил перелом. Температура упала сразу, как при тифе после кризиса.

Зашел Козловский. Он рассказал мне, что готовит доклад для Москвы о проделанной работе и о нуждах зимующего каравана. Этот доклад повезу я.

— Учти, — предупредил он, — надо успеть до весенней распуты попасть в Иркутск. Иначе весна застанет тебя в пути, испортит зимник и будешь ты горевать где-нибудь в Абые или Верхоянске. Посоветую доктору выдать тебе полстакана коньяку для скорейшего выздоровления. Ты его в чай добавляй. Средство хорошее, морское.

В первый день после окончания болезни я ходил ощупью, будто слепой. Касаясь обеими руками холодных, заиндевевших стен корабельного коридора, я с трудом добрался до нижней кают-компании. Здесь теперь зимовали кочегары. В кают-компании было шумно и людно. Два десятка человек тесным кольцом обступили любителей-боксеров. Кожаные перчатки мелькали словно головы тюленей, «выстающих» из воды. Противники наносили друг другу увесистые удары без всякой скидки на крепкую морскую дружбу. На берегу тренировались лыжники; по льду, где ветром сдуло весь снег, бегали конькобежцы. Работа, учеба и спорт занимали у моряков все свободное от вахт время.

В верхней кают-компании за чаепитием шел разговор о том, как лучше утеплить суда на зиму и лучше сберечь тепло в помещениях. Только что закончилось распределение преподавательских обязанностей среди комсостава и представителей научной части. Два судостроителя обсуждали детали предстоящего похода: они должны были пройти зимой на собаках до Колымы вместе с ударной бригадой моряков. Весной, когда удлинятся дни, эта партия начнет стройку барж из местного леса для летней разгрузки судов в Амбарчике…