Журнал «Вокруг Света» №09 за 1984 год - Вокруг Света

Я прислушивался к словам Иорданки и, как ни прикидывал, отдавал все же предпочтение той дороге, которую узнал. Долгая, знойная, равнинная, она, по всей вероятности, лежала в стороне от глаз праздно путешествующих и пересекала ту часть страны, которую Иван Тончев назвал житницей...

Не знаю почему, но мне эта дорога показалась доброй. На ней люди легко сходились и легко расставались, наверное, чтобы снова встретиться.

К концу ужина я кое-что уже знал о семье Мариновых. Кирилл в армии служил шофером и, вернувшись домой, тоже сел за машину: работает в Оряхове, районном центре, в аварийной группе водопроводной сети, которая снабжает питьевой водой все окрестные деревни. Дома, хотя главой семьи и считается старшая сестра Иорданка, хозяйство в основном лежит на Кирилле. Ко многому из того, что было сейчас на столе, прикасалась рука Кирилла: брынзу из козьего молока делал он, воду проводил в дом — тоже. И вино, которым Кирчо нас угощал, приготовлено им самим. И хлеб на столе — тоже его выпечки. Двор вымощен плитами — его рук дело. Свет, освещающий наш стол, проводил, конечно же, Кирилл, и прохлада после жаркого дня — опять-таки его...

Кирилл сажал деревья, под которыми мы сидим. И еще: пристройку к дому строит сам, без чьей-либо помощи. Пристройка стояла пока без окон и дверей, внутри светила маленькая голая лампочка, там, на еще не оштукатуренной стене, висели связки лука, перца...

Глядя на Кирилла, на его невозмутимые, спокойные глаза, я думал: только и осталось ему смастерить подзорную трубу и по вечерам смотреть на звезды со своего двора.

О сестре его, Иорданке, мне рассказывала Генриетта, когда мы еще только собирались сюда. Иорданка тоже родилась в этой деревне. Окончила сельскохозяйственный институт в Софии и теперь работает рядом, в Оряхове, в шести километрах от Лесковца. Она агроном, выводит сортовые семена, которыми ее предприятие обеспечивает не только Болгарию... За столом выяснилось: у Иорданки несколько орденов. Какие? Она не захотела говорить о себе. И другим не велела.

Я с самого начала знакомства уловил: если речь заходила о ней или ненароком касалась ее дел, она незаметно переводила разговор на брата, а то и на общие темы здешней жизни. И, отзываясь о том или ином хозяйстве окрестных крестьян, добавляла: «Но для того чтобы жить, как они, надо много и хорошо работать...»

Весь вечер меня не оставляло чувство, будто Иорданка хотела выйти на дорогу, остановить первого встречного односельчанина и попросить, чтобы тот сам рассказал о себе.

Моя догадка подтвердилась на следующее же утро.

Очень рано — как мне казалось, хозяева еще спали — я вышел во двор и спустился на улицу, чтобы осмотреться: куда же мы затемно заехали? Оказалось, что дом Мариновых стоит высоко над поворотом дороги. В утренней тишине хорошо был слышен мужской голос. Какой-то человек подбадривал ослика, втаскивавшего на крутизну подъема тележку. Когда тележка — болгарская «каруца» — поравнялась с домом, я услышал взволнованный голос Иорданки.

— Георгий! Георгий! — Пробежав мимо меня, она бросилась к человеку на телеге, остановила его и стала быстро-быстро о чем-то говорить. Человек нехотя спрыгнул на землю, подогнал осла к дому и привязал к столбу у калитки. Мы с ним пошли за Иорданкой.

Мужчина был неопределенного возраста. Плотный и мускулистый, с живыми синими глазами на круглом лице. Усадив нас за стол, хозяйка придвинула вазу с виноградом.

— Дядя Георгий,— просительно заговорила Иорданка,— расскажите гостю, как после Освобождения вы стали первым председателем в нашем селе? — Метнув взгляд в мою сторону, сказала: — Он — Георгий Рашков. Пенсионер.— И, снизив голос, быстро украдкой шепнула: — Он хороший человек.

— Иорданка,— осторожно вмешался я,— спросите товарища Рашкова, каким он помнит себя в старое время?

Георгий Рашков, напряженно вслушавшись в мои слова, ответил сам:

— Батраком... Да. Батраком... Мы обрабатывали чужую землю.— Сказав это, он умолк и, пряча смущение, посмотрел на Иорданку.

— Понимаете,— пришла ему на помощь Иорданка,— в нашем селе еще не знали, что к нам в Болгарию пришла Красная Армия... Десятого сентября сорок четвертого в Оряхово вошли партизаны. Их люди встретили радостно. Партизаны, человек сорок-пятьдесят, заняли полицейское управление, арестовали всех полицейских — те не сопротивлялись, видать, знали уже, что советские пришли...

Мать Иорданки, выйдя во двор и видя Рашкова, в удивлении подняла бровь.

— Здравствуй, Георгий, ты чего в такую рань здесь делаешь?

— Вот, уважаемая агрономка,— ласково глядя на Иорданку, отозвался он,— позвала...— Рашков помолчал, поглядел вслед старушке и, словно встряхнувшись, бодро заговорил: — Ведь как оно было! Мы — несколько человек из Лесковца — случайно оказались в Оряхове и видели эти события... После того как мы вернулись в село, наша партийная организация — она насчитывала тогда три-четыре человека — собрала население, устроила митинг, и .власть перешла в руки народа... Потом, спустя несколько дней, через наше село проезжали советский полковник и солдат. Люди — и стар и млад — все, помню, вышли к ним. Случился митинг, и наши партийцы обратились к населению, сказали, что Красная Армия у нас в Болгарии. Попросили выступить и полковника. Потом его на руках качали...

— Дядя Георгий, вспомните,— попросила Иорданка.— Вы до прихода народной власти имели связь с подпольной организацией?

Рашков мял в руке кепку.

— Нет. Я тогда о подпольщиках ничего не знал. Официально партийная организация в нашем селе создалась пятнадцатого сентября сорок четвертого года. Именно в этот день мне выдали партийный билет. А в сорок шестом году мы уже объединили четырнадцать дворов бедняков в кооператив. Тогда я и стал председателем.— Георгий Рашков встал.— День начался, а я опоздал

Провожая его, Иорданка задала еще один вопрос:

— Дядя Георгий, а с партизанами вы не встречались тогда?

Мне показалось, ей очень хотелось, чтобы дядя Георгий ответил утвердительно.

— Нет,— сказал он.— Центр партизанского движения был не в Оряхове, а во Враце.

Рашков ушел, как мне показалось, недовольный собой, тем, что не все у него в разговоре получилось так, как этого хотелось Иорданке. А я, глядя ему вслед, вспомнил Ивана Тончева, нашу долгую беседу с ним и подумал: у него была другая плотность ощущений. Не оттого ли, что он жил иначе, прошел революционный университет своего отца, который уже в 1908 году стал социал-демократом, а в девятнадцатом основал в своем селе партийную организацию... И сын Иван многое перенял от отца: в 1930 году создал союз рабочей молодежи, стал его секретарем. И не только это... На долю Ивана Тончева, как он сам говорил, выпало много прекрасных встреч в том самом сорок четвертом. Где-то в середине октября маленькому селу Сараеву повезло: Красная Армия уважила их — это тоже слова Тончева,— подразделение из восьмидесяти офицеров и солдат прибыло к ним на отдых.

Но прежде сельчане установили на шоссе рядом с железнодорожной станцией большую арку, украсили ее цветами, гроздьями винограда, фруктами и овощами — всем, что могло радовать глаз. И над этим великолепием водрузили лозунг: «Добре дошли, братья-освободители!»

Год выдался тогда плодородным. В каждом доме в достатке было и овощей, и своего вина. Запаслись первосортной мукой — это он, Иван Тончев, постарался. В школе устроили столовую, и болгарские женщины начали готовить еду советским воинам. А на площади, перед единственным тогда в селе двухэтажным домом, подвесили на дерево кусок рельса, который заменил колокол. Три раза в день — утром, в обед и вечером — женщины били в «колокол», звали к столу. И каждый раз Федор — так по имени назвал Иван Тончев одного из советских солдат — в окружении мальчишек играл на трубе. Воины собирались на площади и оттуда уже строем через все село шли с песней: «Вставай, страна огромная...»

Так в течение полутора месяцев в селе жизнь била праздничным ключом. Люди громко говорили, громко смеялись, пели. Сосед соревновался с соседом в гостеприимстве, выставляя на стол самое лучшее. «Нескончаемые рассказы русских братушек,— говорил Тончев,— их воспоминания и пересказы собственных биографий — все это заменяло нам, сельчанам, десятки непрочитанных книг...»

В это светлое утро в придунайской деревне Лесковец под воздействием простодушных ответов Георгия Рашкова я заново переживал встречу с Тончевым, и в таких подробностях, как если бы сам был свидетелем событий сорокалетней давности.

Однажды ночью, накануне рождества, когда подразделение, гостившее в Сараеве, давно уже воевало где-то на Западе, Тончева разбудил стук в окно: «Иван, Раина, откройте,— услыхал хозяин,— это я — Александр». Ночным гостем оказался офицер, который осенью жил рядом, в доме соседа. Родом он был из Красноярска. Ходил в кубанке из черного каракуля и с красной верхушкой, пересеченной двумя белыми лентами крест-накрест. Темные галифе и постоянный полевой планшет, висящий на боку. Таким помнился Ивану Тончеву этот лейтенант. Он часто сидел на краешке скамейки перед домом, положив на колено планшет, и много писал...