Мекленбургский дьявол (СИ) - Оченков Иван Валерьевич

— Жаль мы с собой глобус не взяли, — шмыгнул носом Петька.

— Это точно, — отозвался я, после чего спросил Мартемьянова, — показать сможешь, где и что?

— Прости государь, — почесал затылок Исай, — сей премудрости не разумею. Однако, если надобно будет проведу без промашки.

— Тамань, — попытался я ему разъяснить ему, — здесь, а вот примерно тут, крепость Герзет и городок аль-Карш (на это на месте будущей Керчи).

— Может и так, — пожал плечами атаман.

— Ну и ладно. Скажи лучше, хватит ли тебе людей, чтобы захватить тамошнюю крепость?

— Взять-то возьмем, только вот удержать без тебя не получится. Не горододержцы мы. Уж не взыщи, государь. Пошарпать берега крымские али турецкие это завсегда, а вот на что иное…

— Азов ведь оборонили?

— Это верно. Но ведь опять же не без твоей царской помощи. Да и людей столько потеряли, что и подумать страшно. А потому помыслили мы, батюшка, поклониться твоей милости градом Азовом со всеми землями да угодьями, что при нем. Прими под свою высокую руку.

— Вот как. Вы все так решили или кто-то супротив был?

— Все, государь. Никто слова поперек не молвил. Хотели только чтобы ты вольности наши подтвердил, а более ничего.

— Что же, на том и порешим. Вечером устроим пир, вот там и объявим об сем, а я вас — своих верных слуг, пожалую со всей царской щедростью!

После малого совета пришло время разобраться с пленными. Султан Осман послал под стены Азова весьма значительную по нынешним временам армию, а если учесть присоединившихся к ней на месте татар, ногайцев и черкесов, то ее, не кривя сердцем, можно было назвать огромной. И даже не смотря на немалые потери, нанесенные ей казаками, она продолжала оставаться таковой вплоть до нашего появления. Примерно трети, главным образом черкесам и кубанским ногайцам удалось бежать. Кому-то посчастливилось спастись на уцелевших кораблях.

Стоявшим на правом берегу Дона татарам повезло меньше, они попали под каток калмыцкой конницы и те буквально втоптали их в землю копытами своих коней, а затем преспокойно принялись делить доставшихся им скот и прочее добро. Возможно, кому-то из крымцев и удалось спастись, но остальных ойраты, невзирая на чины и звания, перерезали с такой деловитой жестокостью, что просто оторопь берет. Что и говорить, дикие люди…

Остальные какое-то время пытались сопротивляться, укрепившись в лагере, но после того, как их обстреляли с моря, сдались. И их было не просто много, а очень много. Грубо считая, на каждого казака, стрельца или солдата в моей армии приходилось как минимум трое пленных. В общем, с этим надо было что-то решать, причем срочно.

Первым делом, я приказал привести ко мне их начальных людей, начиная от Ибрагима-паши и заканчивая последним агой. Принял я их сидя в кресле, окруженный стрельцами и солдатами фон Гершова. Толмачом служил Мишка Татаринов, как оказалось, хорошо знавший их язык.

— Повелитель мира Султан Осман не воюет с Москвой, — затравлено озираясь, заявил мне паша. — Зачем ты напал на меня и моих людей? Неужели ты хочешь испытать на себе гнев повелителя правоверных!

— Разве? — отозвался я. — А мне докладывали, что твой государь поклялся завоевать весь христианский мир!

— Иншалла, рано или поздно так и случится. Но зачем ты торопишь свою судьбу?

— Все в руках божьих, — кивнул я. — И вчера он даровал победу моему оружию. Ты в моих руках, а служившие тебе татары уничтожены до последнего человека. Ты прав, я не хочу ссор с великим султаном. Но у меня не было иного выхода. Много лет я просил и Османа и его предшественников унять крымских ханов терзающих пределы моего царства. В Стамбуле не услышали моих просьб. Что же, я человек не гордый, решу эту проблему сам!

— Что ты намерен делать со мной и моими людьми?

— Ты мой гость, Ибрагим-паша, — улыбнулся я. — Тебя будут содержать, как подобает человеку твоего положения. Сегодня вечером будет пир. Прошу тебя почтить его своим присутствием.

— А мои люди?

— Все зависит от них самих. Если они проявят смирение, все будет хорошо. Вздумают бунтовать, я прикажу поступить с ними так же, как с татарами.

— На все воля Аллаха!

— Увести турок! — велел я конвоирам. — Держать отдельно от их людей, лучше всего в городе. Караулить крепко, но без излишней жестокости.

— А с этими, что делать повелишь? — спросил Татаринов, выразительно поглядывая на остальных пленников, судя по одеянию бывших христианами.

— Кстати, а кто они по жизни? — заинтересовался я.

— Вон тот вроде валах, рядом молдаванин, тот, что с серьгой в ухе — грек. А вот эти трое, похоже, немцы.

— Немцы? — удивился я, разглядывая трех оборванцев, старавшихся держаться подальше от мусульман.

— Ага, — с готовностью подтвердил подьячий, ревниво прислушивающийся к словам есаула. — Как есть, германцы!

— Кто вы такие? — спросил я, перейдя на язык еще не родившегося Гейне.

Допрашивать пленников на немецком — одно удовольствие! Язык резкий, немного даже грубый, но ясный и точный, не допускающий двояких толкований.

— Ваше величество, — выступил вперед русоволосый крепыш с упрямым выражением на курносом лице. — Меня зовут Кристиан Бенце и я саксонец из Семиградья.[4] После того как погиб наш капитан, меня выбрали вместо него.

— Вы наемники?

— Да. Мы служили в армии Габора Бетлена и по его приказу присоединились к войскам султана.

— Зачем?

— Турки не умеют брать крепости.

— Понятно. А кто ваши спутники?

— Инженеры. Господин Пиколомини — известный специалист в области фортификации, а Густав Снуре — петардист.

— Вот даже как?!

— Именно так, — с явным скандинавским акцентом вмешался Снуре. — Я родом из Улеаборга и являюсь подданным его величество короля Густава Адольфа!

— Какой дьявол, позвольте спросить, унес вашу милость так далеко от дома? — с усмешкой поинтересовался я.

— Несчастное стечение обстоятельств, — развел руками швед.

— А ты, сеньор?

— Я служу тем, кто мне платит, — пожал плечами итальянец.

— Что же, по крайней мере, честно. Но как бы то ни было, я не вижу ни единого повода, чтобы вас не повесить.

— Как? — отшатнулся Снуре. — Но я же земляк вашей царственной супруги Катарины Ваза! Неужели вы будете столь жестоки к подданному своего родственника?

— Нет, если есть желание быть повешенным непременно в Швеции, это можно устроить. Мой брат Густав Адольф, как и я, терпеть не может ренегатов.

— Государь, — подал голос Безе, выбираясь из толпы зрителей. — Если позволите, я хотел бы сказать вам несколько слов.

— Слушаю тебя.

— Так уж случилось, что я хорошо знаю месье Пиколомини и готов за него поручиться. Он дельный инженер и может быть полезным вашему величеству!

— Да, неужели?

— Так вот кто все это устроил? — пробормотал пленник, сверля глазами маленького провансальца. — Я должен был догадаться!

— Придержи язык, если хочешь остаться в живых! — прошипел Безе, продолжая натужно улыбаться.

— Что же, если твой друг присягнет мне и будет служить не на страх, а на совесть, я могу помиловать его. Что скажете, сеньор?

— Я готов.

— Отлично! Безе, можешь забрать этого человека. Он переходит под твою руку со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Гере инженер, — взмолился Снуре. — Как видно, вы имеете влияние на его величество, замолвите и за меня словечко, а уж я, клянусь честью, не подведу вас!

— Не уверен, что смогу быть вам полезным, — поморщился француз, — вы совершенно напрасно вели себя столь вызывающе, да еще приплели покойную государыню.

— Покойную? — изумился швед, да так и остался стоять с разинутым ртом.

Пока он так стоял, я обратил внимание на другого пленного — высокого чернявого человека с перевязанной головой и в донельзя испачканном землей и кровью кунтуше, некогда расшитом золотым шнуром и позументами. Но, несмотря на ранение и потрепанный вид, он старался держаться с достоинством. И судя по выражению лица, хотел что-то сказать.