Пленники колдовских чар - Алексей В. Мошков

Более того, в нем был тайный умысел, который долго оставался не проясненным для нее самой. Ее нашли в корзинке на берегу Маркизова болота, благодаря которому крошка и получила свою фамилию. Глаза Аси – как ее называли в приюте – были столь же зелены, как воды залива, а кожа бела, словно паруса, упруго вздувающиеся под северным неласковым ветром. Ничего не ведая о своих родителях, Ася, как ни странно, помнила обстоятельства самого рождения. В них не было мучительных воплей роженицы, увещеваний повитухи, окровавленных простыней и бликов на потолке от воды, качающейся в медных тазах, когда мимо пробегали перепуганные служанки.

Нет, Анна Болотная рождалась под гул пламени в плавильном тигле, металлический перезвон почерневших от копоти крючьев, которые непрерывно двигались под закопченным сводчатым потолком, словно гигантские насекомые перебирали членистыми лапами. Рядом булькали в ретортах и струились по стеклянным змеевикам разноцветные жидкости. Гнусавый голос громко читал молитвы, а может быть – заклинания. Лицо читающего терялось во тьме, видны были только руки, которые перелистывали узловатыми пальцами страницы громадной черной книги. И еще Ася помнила холодный взгляд, что взирал на нее сквозь выпуклое стекло, обрамленное металлической рамой, встроенной в стену. Помнила она и испытываемые ею ощущения – боль, судороги и сладостную дрожь пришествия в этот мир. С годами все это стало казаться Асе лишь причудливым сновидением, смысл которого стал приоткрываться ей на балу у генерала от инфантерии Карла Людвиговича Моргенштерна.

Сироту Анну Болотную рады были видеть на балах. Разумеется – из-за ее необычной, даже для столь мрачного и холодного города, каким был Ветроград в тот бурный и блистательный век, красоты. Не потому необычной, что она была, к примеру, смугла и черноброва, как иные красотки, происходящие из южных губерний. Напротив – кожа Аси отличалась бледностью, а волосы отливали благородной медью. Необычность ее внешности заключалась в совершенной законченности каждой черточки. Она походила на статую, отлитую из света и льда. Вероятно, поэтому Анна Болотная слыла холодной и неприступной. Мнение сие было верно лишь отчасти. Воспитанная в жестокой бедности приютского сиротства, девушка берегла свою честь как зеницу ока, но под полупрозрачным алебастром ее кожи пылал колдовской огонь.

Именно на балах открывалась вся противоречивая прелесть страстной и артистичной натуры Анны Болотной. Она привыкла царить среди музыки, блеска бесчисленных свечей, смыкающихся и разнящихся, словно клинки в поединке, танцующих пар. Старинные танцы, вроде гросфатера, англеза и менуэта, выходили из моды. На великосветских вечеринках им все чаще предпочитали полонез или даже головокружительный вальс, о котором говорили, что он изобретен слугами развращенных европейских вельмож и потому отдает свойственной простонародью распущенностью, но именно это и привлекало в нем ветрениц и ветреников Ветрограда. Ася в совершенстве овладела всеми фигурами модных плясок, и потому была нарасхват у молодых кавалеров.

На балы ее привозил немолодой уже князь Николай Эмпедоклович Пустовойтов. Он был известным шаркуном в светских гостиных, безоглядно прожигавшим не только фамильное наследство, но и состояние сгоревшей от чахотки жены. У князя был лучший на Ветроградской стороне особняк, великолепный выезд, самые причудливые в городе парики и гигантская свора борзых, на прокорм которых уходило больше денег, чем на годовое жалование всех чиновников уездного города. Николай Эмпедоклович с удовольствием принял на себя заботы о юной красавице, поселил ее в одном из своих домов на Корабельной набережной и назначил небольшое, но приличествующее денежное содержание. Досужие языки уверяли, что благотворительность князя не бескорыстна, но это были лишь грязные сплетни.

Колеса золоченой кареты Пустовойтова гремели по торцам мостовых, мягкие рессоры и набитые гагачьим пухом бархатные подушки делали тряску для седоков почти неощутимой. Румяный, надушенный, утопающий в кружевах князь мирно дремал напротив Аси, которая, отогнув занавеску, всматривалась в проплывающие мимо вечерние улицы. Прохожие – мастеровые, служанки с корзинками, мальчишки, отставные военные – провожали экипаж любопытными взглядами. Красноватый в закатных лучах блеск позолоты, алые плюмажи на головах лошадей, громадного роста кучер, усы которого были настолько длинны, что, казалось, перегораживали мостовую, являли собой зрелище необыкновенное даже для привычных ко всему ветроградцев. Зевакам было невдомек, что прелестная девушка, чей силуэт виднелся в окне кареты, вовсе не рада их любопытству.

Неясное предчувствие томило Анну Болотную. Ей казалось, что этот роскошный рыдван, построенный в далеком Париже в стиле Людовика XV, влечет ее вовсе не на бал, а в хитро устроенную западню. Откуда взялось это предчувствие, Ася не могла бы сказать с полной уверенностью. Оно складывалось из множества мелочей. Во-первых, она получила персональное приглашение от самого генерала. Обычно такой чести бедная сирота не удостаивалась. Приглашали покровителя, а уж тот брал ее с собой, как берут дорогую, усыпанную сапфирами и изумрудами табакерку, дабы невзначай вынуть ее из кармана во время партии в вист. Во-вторых, модистка прислала изумительной красоты бальное платье, которое Асе пришлось впору. Кто оплатил дорогую ткань и пошив, миловидная приказчица, помогавшая девушке с примеркой, не знала или не имела права сказать. В-третьих, накануне бала Ася опять увидела во сне железные крючья, свисающие из-под потолка, булькающие в ретортах жидкости и холодный взгляд сквозь увеличивающее стекло.

Что бы ни случилось на балу у Моргенштерна, она должна быть к этому готова. Так решила для себя Ася. С детских лет научилась она пользоваться своей красотой и теперь намеревалась применить это свое умение в полной мере. И не только – красотой. В фижмах можно было при желании спрятать все что угодно. Даже – небольшой мизерикорд. Теперь незаконнорожденная девица Анна Болотная была во всеоружии, но тоска не отпускала. Она думала о собственной будущности. Что может ждать бедную сироту, содержанку богатого вертопраха, лишь благодаря редкой своей красоте имеющую доступ в высший свет Ветрограда?.. В лучшем случае – удачное замужество. Не по любви. Любовь – это самоубийственная роскошь в тех кругах, где ей приходилось вращаться. А в худшем?..

О худшем думать не хотелось. Княжеская карета вкатила под арку ворот и оказалась в череде других, хотя и менее изысканных, экипажей. Распахивались дверцы. По откидным лесенкам спускались кавалеры, галантно подавали дамам руки, раскланивались со знакомыми. Лакей помог Пустовойтову сойти на выложенную диким камнем дорожку. Князь тут же направился к кучке господ, которые приветственно сняли перед ним треуголки. О своей спутнице Николай Эмпедоклович словно позабыл, чего раньше с ним не случалось. Впрочем, к его экипажу тут же слетелась стайка молодых повес, готовых не только помочь красавице выйти из кареты, но и носить ее на руках, дабы божественные ножки прелестницы не касались грешной земли.

Присутствующие дамы и девицы не могли не заметить вызванного появлением княжеской