Овцы в волчьих шкурах: в защиту порицаемых - Уолтер Блок

Можно привести и другие причины. Возьмем традиции. В свое время я бы поднял на смех мысль о том, чтобы делать что-либо только потому, что это соответствует традиции, и не делать, если не соответствует. Все мои инстинкты толкали бы меня на то, чтобы действовать в направлении, противоположном диктату традиции.

Но это было до того, как я до конца осознал мысль Ф. Хайека. Прочитав множество его работ (например, Hayek, 1973), я понял, что разрушительные и вредные традиции пропадают либо в результате добровольных изменений, либо более трагически, в результате исчезновения действовавшего согласно им общества. Тогда получается, что если традиция выжила, то она обладает некой положительной ценностью, даже если мы ее не видим. Оспаривать все, для чего нельзя немедленно привести достаточных оснований, — это, по Хайеку, «пагубная самонадеянность». Как иначе можно оправдать «слепую покорность», с которой люди носят воротнички и галстуки, например?

Но традиция — это просто допущение, а не почитаемое божество. Имеет смысл изменять и отменять традиции, которые не работают. Но это лучше всего делать, проявляя не враждебность, а уважение к тому, что работало столько лет.

Еще одну причину противостоять либертинизму дают религиозные убеждения. Мало какие иные сектора общества столь же сильно порицали пороки. Однако для меня в начале 1970-х годов религия была воплощением войны, убийств и несправедливости. Она представляла собой «нечестивый союз» крестовых походов, инквизиции, религиозных войн, приносимых в жертву девственниц, сжигания на кострах «ведьм», астрономов, неверующих, свободомыслящих и других неудобных людей. Сейчас я смотрю на это совсем по-иному. Да, такие вещи происходили, и самозваные последователи религий безусловно, за это отвечают. Но существует и своего рода исторический закон об ограничениях, по крайней мере если учесть то, что нынешние последователи той или иной религии ни к коей мере не могут считаться ответственными за действия своих предшественников. Сейчас религия представляется мне одной из последних лучших надежд для общества, и это один из основных институтов, отважно соревнующихся с чрезмерным и раздутым государством[9].

Если коротко проанализировать нашу нынешнюю участь, то мы страдаем от избыточного вмешательства государства. Одним из способов борьбы с этим является применение к государству моральных координат. Другой способ — в большей степени опираться на «посреднические» институты, такие, как фирма, рынок, семья, общественный клуб, в особенности организованная религия. Эти организации, в основе которых лежат моральные идеалы и духовные ценности, гораздо лучше обеспечивают нужды человечества, чем политические режимы.

Другая причина того, почему я против либертинизма, более личная. Я пришел к убеждению, что каждый из нас обладает душой, или внутренней природой, или живительным духом, или личностью, или непорочностью, или самоуважением, или достоинством —называйте как хотите. По моему мнению, некоторые действия—те самые, которые здесь обсуждаются,—разрушают это внутреннее нечто. Это способ умственного и духовного распада. Практическим результатом этих действий будут опустошенность и моральное разложение — для тех, кто способен это почувствовать. Конечным итогом может даже стать физическое самоубийство. И такое разрушение индивидуального характера имеет печальные последствия доя общества в целом.

III. Примеры: проституция и наркотики

Рассмотрим проституцию в качестве примера разрушения индивида. Греховность этого действия для покупателя и для продавца в том, что это атака на душу. В этом она напоминает другие формы поведения: секс без любви или хотя бы уважения, внебрачные сексуальные отношения, прелюбодеяние, промискуитет. Проституция выделяется не потому, что она в этом отношении уникальна, а потому, что это экстремальная форма такого поведения. Действительно, запреты загоняют эту «профессию» в подполье, с еще более удручающими результатами. Действительно, если проститутка самостоятельно занята (т.е. если она не находится в рабстве), то она имеет право распоряжаться своим телом по своему усмотрению любым неагрессивным способом[10]. Это может быть хорошим и достаточным основанием для легализации. Однако одно лишь то, что я выступаю против запрета на проституцию, не означает, что я присваиваю какую-то ценность этому явлению. Было бы гораздо, гораздо лучше, если бы никто не занимался проституцией не потому, что это влечет за собой наказание, а потому, что люди не хотят так себя обесценивать.

На противоположном конце моральной шкалы стоит брак, который, несомненно, находится сейчас в осаде. Традиционная нуклеарная семья сейчас рассматривается мультикуль- туралистской элитой как патриархальное, эксплуататорское зло. В то же время не случайно, что дети, воспитанные по этой модели, не устраивают яростных шествий. Конечно, я не говорю, что сексуальные отношения вне матримониальных границ должны быть поставлены вне закона. Как либертарианец я и не могу сделать этого, поскольку это «преступление» без жертв. Но как культурный консерватор я, безусловно, могу заметить, что на институт брака нападают как никогда прежде, и то, что в результате этого он слабеет, нанесло вред обществу. Я могу громогласно утверждать, что при всем несовершенстве реальных браков они, как правило, значительно превосходят другие возможные альтернативы для заботы о детях, такие как милосердие государства, родителей-одиночек, приюты и т.п.[11]

В качестве другого примера возьмем употребление наркотиков. По моему мнению, аддиктивные (вызывающие зависимость) наркотики вызывают не меньшее моральное отвращение, чем проституция. Они уничтожают душу. Это медленная, а иногда и не очень медленная форма самоубийства. Даже будучи живым, наркозависимый человек на самом деле не живет, — ради минутного «экстаза» он продает свое сознание и способности. Такие наркотики — это атака на тело, разум и дух. Человек, употребляющий их, становится рабом наркотика и больше не владеет собственной жизнью. В некотором смысле это даже хуже, чем настоящее рабство. Во времена расцвета этого «любопытного института» в XIX в. и до этого его жертвы могли сохранять планы вырваться на свободу. Они, конечно, могли вообразить себя свободными. Если человек находится в зависимости от наркотиков, то слишком часто происходит так, что у него атрофируется сама мысль о свободе.

Я не обсуждаю положение наркозависимых людей в условиях нынешних запретов. Оно и без того печально, но в большой степени это вызвано криминализацией наркотиков. Потребитель не может позволить себе получить медицинскую консультацию по этому поводу; сами наркотики не отличаются чистотой и очень дороги, что способствует преступности и тем самым замыкает порочный круг, и т.д. Я говорю о положении потребителя в идеальных (легализованных) условиях, где наркотические вещества дешевы, чисты и доступны, где нет нужды совместно пользоваться шприцами и где легко можно получить медицинский совет по поводу «правильного» употребления и «безопасной» дозировки.