Священный месяц Ринь - Андрей Лазарчук

Четыре года назад было примерно то же, и, пока не кончился месяц Ринь, все сходили с ума и метались, но тогда это было сумбурно, беспорядочно... И когда истек последний, восемнадцатый день этого короткого страшного месяца и подвели итоги, оказалось: девятнадцать младенцев действительно было похищено, а пять десятков их истребили преступные матери, знавшие, что человек, рожденный в этом месяце, принесет страшные беды и себе, и родным, и земле, по которой он ходит. Все они были преданы анафеме как язычницы и ведьмы, и не было, наверное, ни одной проповеди, в которой не проклинались бы языческие кровавые обряды, и вот прошли четыре года, и вновь настал месяц Ринь, и все вернулось к исходной точке...

Сидеть было жарко, кресло грело как шуба. Юл встал, подошел к кондиционеру. Кондиционер работал, но надо было долго держать руку у раструба, чтобы почувствовать прохладу. Упало напряжение в цепи. Видимо, опять перебои с соляркой... Хоулх стоял, как скульптурная группа, и коптил небо факелами.

За без малого полтысячи лет своего правления династия О провела две реформы: перевод языка Понго с иероглифического на звуковое письмо (постепенно на это же письмо перешли и все другие языки, кроме дворцового) - около двухсот лет назад; и принятие христианства в его ортодоксальной версии - тридцать лет назад. Тем самым был нанесен тяжелый удар господствовавшему ранее язычеству - поклонению Игрикхо; Терксхьюм же, к которой христианские догматы подходили, как ключ к замку, расцвела пышным цветом. Юл не знал, какие именно подводные течения привели к заключению Братского Сюза; только теперь Терксхьюм признавалась идентичной православию, а все, исповедавшие ее - православными христианами; обряд Юмахта - пролитие на новорожденного соленой воды и нанесение крестообразной ранки на грудь в память о сыне Создателя Ахтаве, принявшем мученическую смерть от мечей язычников, - этот обряд засчитывался за крещение. Понятно, что такое внезапное возвышение - из безвредных еретиков в духовные лидеры - не оставило иерархов Терксхьюм равнодушными; у Юла были подозрения, что роль равноправной части в двуединстве им скоро наскучит. Очень похоже, что в прошлом уже существовало подобное двуединство - двуединство поклонения Игрикхо и Терксхьюм. Это Юл понял, разбираясь с манускриптами на дворцовом языке и обнаружив, что буквы алфавита Понго созданы на основе редкоупотребляемых иероглифов константного ряда. Теперь совершенно по-новому читались некоторые стихи, обрели иной смысл географические названия, имена. Но особенно преобразился календарь. И если буквы, составляющие слово "Ринь" - имя одного из древних пророков Терксхьюм - прочесть как иероглифы, то получится "жертвоприношение младенца"...

До принятия христианства - то есть еще тридцать лет назад - в этом месяце, бывающим раз в четыре года, в Священных Рощах Игрикхо приносились в жертву все новорожденные. На пне свежеспиленного дерева Игри крошечное тельце разрубали на шесть частей ударами кривых ритуальных мечей из синего железа. Акт жертвоприношения длился шесть с половиной минут: от момента, когда солнце коснется горизонта, и до его исчезновения с небосвода. Каждый дротх - группа из трех служителей низшего ранга и одного Посвященного успевал за это время умертвить до пятнадцати младенцев. К утру на пнях не оставалось даже пятен крови: Игрикхо уносили, выскребали, вылизывали все. И так - до дня восемнадцатого, когда пни-алтари обкладывали смолистыми поленьями и сжигали... дымом горящего, вернее, тлеющего дерева Игри пропитывались одежды всех, толпами стоящих вокруг костров, и дым этот был таков, что прикосновение его сохранялось до зимних месяцев, и носящий эту одежду обладал многими привилегиями, о которых и помыслить не мог рядовой подданный Императора О. Это странно, поскольку местные жители не распознавали запахов; ни в одном из языков не было даже самого понятия "запах"...

Шестнадцать лет назад Великим Указом Императора О человеческие жертвоприношения были приравнены к убийствам. Но никто не рискнул бы сказать, что они прекратились.

В остальное время Священные Рощи тоже не пустовали: многочисленные паломники бродили по тропам, размышляя, и многие предавались медитации у деревьев Игри, на которых, как огромные серые морщинистые груши, висели Игрикхо. Юл бывал в Рощах - и с Филдингом, и до него, - и каждый раз приходилось тащить себя туда за шиворот, а потом еще подгонять пинками; даже залив ноздри тетракаином, чтобы анестезировать обонятельные рецепторы, и вставив фильтры, нельзя было полностью защититься от прожигающего насквозь, как нашатырь, запаха Игрикхо; запах этот, кажется, впитывался порами кожи, вцеплялся в глаза, оставался на языке... Потом не спасали ни горячая вода, ни самые сильные дезодоранты - неделю, а то и две недели смрад преследовал, настигая в самые неподходящие моменты: например, когда отбираешь в оранжерее мастера Аллюса цветы для Кэтрин и хочешь понюхать незнакомую орхидею... Юл встал и начал одеваться. Жаль, не успел познакомить Петрова с Аллюсом - обоим было бы интересно. Мастер Аллюс, известнейший ювелир - поставщик Дворца, меценат, книжник, с немалым риском достававший для Юла древние тексты, стихийный естествоиспытатель, подвергший сомнению догматы обеих религий в монографии "Презумпция непрерывности", - очень настойчиво просил своего друга Юлия Седых при первой же возможности познакомить его не только с работами земных ученых-естественников, но и с самими учеными, как только они ступят на землю Империи О. Сделать это было очень непросто - по разным причинам. На памяти Юла Петров был первый естественник, который появился здесь не под маской гуманитария; что-то сработало - или не сработало? - в недрах канцелярии Малой Прихожей Дворца. Юл натянул брюки, сунул ноги в сандалии и уже почти вышел из комнаты, когда боковым зрением уловил движение за окном. Возвращались... так... действительно, окхрор, лицо знакомое, видел где-то на церемониях... и с ним - вот это да! - иеромонах отец Никодим, офицер безопасности российского представительства... Интересно, подумал Юл, отступая в темноту комнаты, он-то что тут делает? Не к добру... Хоулх перестроился и принял окхрора в себя. Развернулся и заскользил к выходу. Отец Никодим, подумал Юл. Он же Григорий Федорович Костерин, сорок четыре года, бывший полковник Охраны, переведен сюда с глаз долой после громкого скандала: убийства при попытке похищения сотрудницы Сибирско-Балтийской торговой компании Тамары Сунь. Замять скандал не удалось, Конфедерация требовала выдачи преступников, и в результате тот, кто стрелял, получил двадцать пять лет строгой изоляции и покаяния, а тот, кто организовал акцию, отправился на новое место службы - по иронии судьбы, на корабле той самой "Сибатко". Сейчас он стоял, весь в черном, и по мере удаления хоулха все более сливался с темнотой...