Странные занятия - Пол Ди Филиппо

Ван Стааден и его дочь были беженцами, покинувшими Южную Африку (или, если называть ее официально, Азанию) шесть лет назад, когда эта истерзанная страна наконец взорвалась революцией. В то время Ван Стааден был губернатором Трансвааля. За годы пребывания в должности он, судя по всему, сколотил порядочное состояние, большую часть которого сумел вывезти за границу до революции. Насколько мне было известно, он и Кристина успели на один из последних самолетов из Йоханнесбурга. Его жена Мария проводила ту неделю в загородном доме. Теперь, без сомнения, ее разбросанные кости поблекли до цвета моего костюма.

Если верить злорадным слухам, по стенам дома Ван Стаадена висели реликты его родины, среди прочих sjambok[5], с конца которого осыпалось что-то засохшее и коричневое. Я не мог до конца поверить, что даже Ван Стааден способен на такую гнусность.

Его дородного соотечественника Бловельта выслали из Англии, когда пало южно-американское правительство. Сегодня он играл роль охранника и компаньонки Кристины.

Как и многие богатые беспутники без цели, они в конечном итоге оказались на Гесперидах.

Пока спадала волна аплодисментов, я настороженно наблюдал за Ван Стааденом. Если он не заткнется со своими расистскими пакостями, придется натравить на него людей Дитериджа. У меня было полно покровителей ГОЧ, которые были богаче его и которых мне не хотелось обижать.

Но вмешалась его дочь.

— Перестань, папа, — твердо сказала она. — На мой взгляд, он очень хорошо поет.

Опустившаяся ему на локоть рука словно бы высосала из него весь запал. В его морщинистом лице боролись ненависть и любовь к дочери. Наконец он поднял к губам бокал и сделал большой глоток — усталый и побежденный пережиток.

Я изучал это странное трио. Ван Стааден — худой, как цапля, с ежиком седых волос и острым носом. Бловельт — гора мускулов лет тридцати, с манерами денди, плохо сочетавшимися с грузной тушей. Кристина… Ну, Кристина, решил я тогда, на первый взгляд, рядом с этими двумя уместна не больше, чем монашка на галерке или Цирцея среди свиней.

Это была гибкая стройная женщина с маленькой грудью и пушистыми волосами цвета платиновых нитей: завитая челка и тончайшие кудри, мягко струящиеся по плечам и длинной шее. Носик крохотный, губы вечно спрятаны за помадой. Сегодня она была одета в лиловые шелковые брюки, такой же топ и белые сандалии. Как у половины женщин в клубе, в ямочке между ключицами у нее сидела маленькая жизнегемма, вспыхивавшая в такт биению ее сердца.

Вся потенциально гадкая сцена закончилась в несколько секунд, гораздо быстрее, чем у меня ушло, чтобы ее описать. Чарли исчез со сцены, и клуб снова загудел пустой болтовней.

Через десять минут, улыбаясь очередным завсегдатаям, я почувствовал, как кто-то тронул меня за локоть. Повернувшись, я увидел Кристину ван Стааден.

— Знаю, вы услышали бестактное замечание отца, мистер Холлоуэй, — сказала она. — Мне бы хотелось извиниться за него. Надеюсь, вы примете в расчет его состояние.

Я кивнул, скрывая свое истинное мнение. В этом я основательно наловчился.

— Чудесно, — сказала она. — Значит, все забыто. Кстати, мне действительно кажется, что Малыш Шарлемань замечательно поет. Я не из сочувствия его защищала. Даже… можно мне с ним познакомиться? — Она мгновение помедлила, потом, будто это было крайне важно, добавила: — Насколько я понимаю, он из Мехико.

И снова я бесстрастно кивнул, не подтверждая и не отрицая. Я попал в ловушку ее глаз.

Один друг как-то привез мне с Гавай хризолит. Родившийся в сердце вулкана камень походил на Прозрачный нефрит — такой же твердый и непроницаемый, но обладал удивительной, затягивающей глубиной.

Глаза Кристины были как два осколка хризолита.

Я задумался над ее просьбой. В тот момент я не испытывал к ней ни приязни, ни неприязни. Но чувствовал себя в долгу перед ней — она ведь сама разрядила обстановку за столом. И, разумеется, если я ее не представлю, она и без меня может подойти к Чарли.

Впрочем, к чему пытаться разгадать свои мотивы задним числом?

— Ладно, — кивнул я. — Пойдем.

За сценой я постучался в маленькую гримерную Чарли. Ответа не последовало, и мы вошли.

Чарли мы застали за книгой. Он увлеченно читал томик в бумажном переплете, который я ему дал. Это были «Алые пески» Балларда девяносто пятого года издания с обложкой Ральфа Стидмена.

— Чарли, — окликнул я, и он поднял глаза.

Небо встретилось с морем.

Что-то взорвалось в пространстве между ними.

— Кристина ван Стааден, — сказал я.

Но ни та, ни другой меня не услышали.

На следующее утро я сидел в пустом зале клуба, еще пульсировавшем призраками вчерашнего вечера, и сводил счета. На экран субмикро упала тень.

Наискосок от меня стоял Леон Дитеридж, глава службы безопасности Гесперид, появившийся, как всегда, беззвучно.

Сохранив бесполезный подсчет выручки и затрат, я щелчком выключил машинку.

— Садитесь, Леон, поберегите силы для злодеев.

Одной рукой сняв со стола тяжелый прозрачный стул, Дитеридж ловко поставил его как надо и опустился на него с грацией, которая не переставала меня удивлять в таком крупном человеке. Он достал из кармана пачку вегарет «кэмел», закурил одну, коротко затянулся и поморщился.

— Пять лет, черт побери, прошло, а все никак к ним не привыкну. Единственное утешение, что я помог сцапать сволочей.

До того, как возглавить службу безопасности острова, Дитеридж работал в полиции Лос-Анджелеса. Он входил в группу, которая изловила местных экотеррористов, выпустивших искусственный вирус мозаичной болезни табака, который покончил с разведением этого растения. «Клуб Сьерра»[6] так и не оправился от того, что экотеррористы просили и получили от него финансирование.

— Чем могу помочь, Леон? — спросил я. — Пришли выпить с утра пораньше? Я никому не скажу. — Я оттолкнулся от стола, будто намереваясь встать.

Дитеридж словно фокусник повел рукой, и внезапно у него на ладони оказалась пустая белая пластмассовая капсула размером с четвертак. Как антикварный транзистор, она была кодирована цветом — тремя красными точками.

Внутри у меня все перевернулось. Захотелось выблевать завтрак. Не знаю, как мне удалось его удержать.

Наверное, я побелел как мел. Дитеридж улыбнулся, и я вдруг пожалел о своей колкости.

— Узнаете, а, Холлоуэй? Я так и думал, что это затронет струнку. Хотите, чтобы я это назвал, или сами скажете?

Я невольно облизнул губы. Даже произнести это слово вслух потребовало огромного усилия воли.