Образ для незнакомки - Денис Никков

Девушки продолжали себя вести так, словно меня нет рядом. Будто никого нет рядом! Словно я вакуум! Я похож на пустоту?

Я привстал и подтащил свой стул к девушке, располагавшейся ближе ко мне. Скрип и скрежет – вестники нервозности. Но для меня это один из лучших способов привлечь внимание. Теперь мы смотрели в глаза друг другу на расстоянии ладони. Последний раз, когда мне встретился столь уверенный взгляд, я потерпел фиаско. Ничего не удалось сказать в свое оправдание сотруднику дорожного патруля, когда он так не вовремя спросил: «Почему вы не пропустили пешехода? Ваш мотороллер у меня на примете давно!»

Молниеносно и отчаянно я приблизился к ее коже. Всеми клетками тела я чувствовал остроту взгляда каждого из присутствующих в кафе.

Поцелуй в щеку, рожденный затаившимся внутри замершего сердца страхом и непоколебимой уверенностью, которую на время удалось перенять у Фрэнка. Затем плавным движением я провел пальцами по руке девушки сверху вниз, пока они, соскользнув по нежной коже, не легли в ее ладонь.

Вдруг невесть откуда появляется Ларсон и целует девушку во вторую щеку еще до того, как мои губы покинули ухоженную кожу. Фрэнк слегка прихватывает шею Незнакомки с явным намеком на победоносную грубость, наши взгляды встречаются в попытке выяснить, кто доминирует.

Бестактность – дань моде чувствовать второпях.

Мне стыдно за то, что вот такой бутербродный поцелуй случился в кафе. И трудно сейчас рассуждать, была ли благодарна нам девушка. Вернее, мне…

Мы сидели вчетвером за этим же столиком. Странно. До сегодняшнего дня не мог себе представить, что сестра, о которой часто рассказывал Фрэнк Ларсон, может выглядеть настолько безупречно.

Вы знаете типы людских темпераментов: флегматик, меланхолик, сангвиник и холерик. Так вот, во Фрэнке сошлись все четыре. Он порой непредсказуем, как хамелеон на фоне радуги.

Фрэнк Ларсон, я в очередной раз снимаю невидимую шляпу. И прощаю тебе эту неуместную грубость, которой ты, вероятно, хотел подчеркнуть, что эти внезапные порывы причудливой нежности с моей стороны непозволительны в первые минуты знакомства с девушкой.

Наконец Фрэнк представил меня родственнице. Его сестру звали Клэр. Она очень интеллигентна: любит выводить на разговор о книгах, которые ты не читал, чтобы поддеть и обозначить собственное превосходство. А когда она узнала, что я писатель, то вмиг вспомнила все произведения, которые, наверное, читала, будучи заточенной в монастыре «Графа Инков», находящемся на северо-южном побережье между западом и востоком на вершине какого-нибудь подножья.

Она жалила нас около тридцати минут фразами, которые, без сомнения, могли бы стать крылатыми, если бы уже не являлись таковыми. Отойдя после серии нокдаунов, я все-таки опомнился.

Клэр была с подругой, которая так незаметно растворилась, что я ничего не успел у нее спросить.

Сестра Фрэнка не захотела о ней говорить и лишь обронила фразу о проблемах подруги и не лучшем периоде в ее жизни, из-за которого девушке необходимо предоставить время для прогулки.

Что ж, пусть побережье достойно встретит гостя и подкинет нужные мысли, способные разогнать грусть о былом или тревоги о грядущем.

Послышалась мелодия: кто-то виртуозно касался бело-черных клавиш рояля, стоявшего в одном из углов «DoubleforU». Я привстал, приготовив взгляд благодарности для человека, начавшего играть вовремя: когда беседа пресытилась обсуждениями разных тем, понемногу уносивших в никуда хорошее настроение, еще недавно вместе с нами переступившее порог уютного местечка.

«Шеннон?» – произнес Фрэнк, глядя на друга, не пытающегося прятать улыбку… Мне все-таки удалось сохранить неплохое настроение благодаря случаю.

У рояля сидела девушка, и рыжий цвет ее волос, словно желтый сигнал светофора, велел приготовиться. Вскоре она прекратила игру. Я опередил всех и аплодировал стоя, будто ошалелый. Так громко, что мое желание сделаться нотным станом этой виртуозки, кажется, ни у кого не вызывало сомнения. Затем овации поддержали все присутствовавшие.

Настала очередь Фрэнка Ларсона снять шляпу и наполнить ее слезами, ведь только он знал тайную суть действий, желавших осуществиться в ближайшем будущем. Но даже Фрэнк терял веру, не надеясь дождаться от меня какой бы то ни было импровизации.

Я подошел к роялю и поцеловал девушке руку в знак благодарности за подаренное настроение. Проклятье, она очень похожа на подругу Клэр! Это ее сестра?

Да, сегодня день встречи с сестрами. Они очень похожи друг на друга. Близнецы? Неожиданно до безумия. Или же безумно до неожиданности?

Какая высокая нота! Хотя это не нота, это – мажорный аккорд. Три нажатые клавиши, что от грубого прикосновения вышли из строя, словно активировали механизм взрывного устройства, ловко спрятанного внутри инструмента.

Девушка стояла, пребывая в недоумении. И в нем таилось нечто особенное и до боли знакомое. Все замерли в ожидании.

Три, два, один…

Рояль был готов разорваться на части, испуская приятную мелодию, которая после ее исполнения девушкой, продолжала проигрываться в моей голове.

Взрыв, который я представил, взгляд ее голубых глаз, что, подобно ударной волне, пригвоздил мои грязные желания к полу, – все эти специальные эффекты органично вошли в блокбастер под названием: «знакомство». Это был звездный час для воображения-режиссера и мыслей-актеров. «Оскаром» для них может служить лишь то, о чем говорить вслух, на самом деле, не принято. Слово, которое подчиняется тем же порядкам, что и одно громкое имя из историй про Гарри Поттера.

Я говорю шепотом. Тихо. Очень тихо:

– Муза…

Однако я, нацеленный лишь на общение, не смог удовлетворить разыгравшиеся фантазии, и у некоторых присутствовавших то ли сдали нервы, то ли они действительно решили покинуть «DoubleforU». Но, так или иначе, парочку острых и липких фраз я отхватил:

«Разве это мужчина? Мужчина должен брать на месте!» – сказала, обернувшись, одна пожилая женщина, не дойдя до выхода всего пару шагов. Старая школа. А со старой школой я не мог спорить, потому что именно благодаря ней я все еще жив.

«Не парни, а какие-то подкаблучники да «подрояльники» кругом!» – бросил кто-то вежливое дополнение вдогонку предыдущей фразе.

Остальное я пропускал мимо ушей: смотрел на нее, не сводя взгляд. Мой стиль джентльмена был обречен на провал, но все эти недовольства неожиданно вознесли желания оппонентки необычайно высоко. Ведь она ответила: «Весьма странное и нелепое знакомство. Мы можем пообщаться некоторое время», – сказала она, взяв меня за руку. Затем добавила: «Я иду с вами, принимая правила игры в образы. Теперь ваш ход».

Слезы давным-давно переполнили шляпу Фрэнка и теперь капали ему на ботинки. Далее Ларсон искусно удалился вместе со своей сестрой, чтобы уступить нам столик.

Но девушка не изъявила желания остаться и попросила разделить с ней прогулку по побережью.

Нет, я вовсе не боялся, что кто-то будет сидеть на скамейке, как это люблю делать я, и бросать в спину остроту своей улыбки. Нет, я боялся, что кто-то пустит в спину одновременно две.

Девушка взяла меня под руку и, крепко сжимая ее подушечками пальцев, прошептала лишь одну фразу, но зато какую:

– Завтра я уезжаю. И вскоре буду за тысячи километров от этого места. Поэтому давай просто помолчим, чтобы память об этой встрече стала настоящей интригой, способной сквозь всякое нежелание и расстояние доказать, что нам все-таки есть о чем поговорить.

Знаете, а она прекрасный Ангел с белоснежными крыльями, где каждое перышко – это острая фраза или словечко, способное неустанно лететь навстречу нужным эмоциям, окрыляя вас.

Ее зовут Пенелопа. Она сказала, что знакома с Клэр и что та девушка, сидевшая с нами за одним столиком, – ее родная сестра по имени Миранда. Предположения оказались верны.

Практически до рассвета мы бесцельно бродили по пляжу. А до этого успели побывать на концерте электронной музыки. Кстати, этот концерт стал сродни феномену. Парни-организаторы любят шокировать. Поэтому не стоит удивляться, если, поселившись в отеле на берегу, в первую ночь вы вдруг услышите во втором часу приятную мелодию. Правда, из-за высокой громкости вряд ли она вам таковой покажется.

Но Пенелопе музыка понравилась. И хоть между нашими ладонями было молчание все это время, скрывать радость у нее не получалось.

Легкий теплый ветер обдувал и убаюкивал, когда мы сидели на скамейке и любовались видом на маяк.

– Знаешь, Шеннон, я в который раз смотрю на маяк. И он мне кажется каким-то важным символом. И вот сейчас я направляю взгляд с таким трепетом, подчеркивающим в то же время мое отношение к этому милому вечеру, но вновь не могу понять, что же это за символ. В чем его тайна?

Она положила голову мне на плечо и замолчала. Странно, находясь в «DoubleforU», я не мог вообразить, что она не блефовала, что она говорит серьезно. Первое мнение обманчиво. И это радовало меня. Безумно. Пенелопа сдержала слово, другие не нуждались в произношении. Внутреннее состояние намекало, что не будет затем нуждаться в описании, – все будет понятно и без него.