Всеволод Бобров – гений прорыва - Владимир Пахомов

Впервые представители 1-го Московского Краснознаменного военного авиационно-технического училища – курсанты и преподаватели – появились на футбольных и хоккейных полях столицы еще накануне войны. В войну они участвовали в московских соревнованиях как «команда Василькевича», а затем, к моменту приезда Боброва в Москву, это была уже «команда авиаучилища».

В день своего дебюта прибывший в Москву Бобров, выступая в роли центрального нападающего, забил на стадионе «Динамо» два гола. На новичка обратил внимание «Красный спорт». В заметке за подписью Юр. Ваньята говорилось, что «это, бесспорно, игрок с большим спортивным будущим».

Скромная информация в спортивной газете привела к очередной перемене в судьбе Боброва. «Как это так? – удивились в ГлавПУРе, – почему Бобров играет за авиаучилище, а не за ЦДКА?» Василькевичу после этого крепко досталось, и он был вынужден отпустить нового футболиста, успевшего провести три матча в футболке авиаучилища.

Бобров оказался в ЦДКА. Но футбольный сезон уже закончился, и предстать перед Аркадьевым он поэтому не успел. Почти все армейские футболисты, как, впрочем, и игроки других команд, в то время зимой увлекались русским хоккеем. С наступлением заморозков начинались тренировки, первые товарищеские матчи. За будущими партнерами потянулся и Всеволод. Занимался он с большой охотой, чувствовалось, он соскучился по игре, хорошо знакомой с детства.

Так что перед поклонниками ЦДКА Бобров появился впервые в составе команды по русскому хоккею, или бенди, как еще тогда говорили. С его приходом мощь команды ЦДКА заметно возросла. Армейцы вышли в финал розыгрыша кубка СССР, где встретились с командой авиаучилища. Всеволод увидел среди соперников немало тех, с кем он успел познакомиться после приезда в Москву и с кем провел три матча на футбольных полях. Но это обстоятельство не огорчало, а, скорее, подзадоривало Боброва. Когда он выходил на любую спортивную площадку, ему было безразлично, кто оказывался перед ним – отец, брат, лучший друг, – он против любого соперника играл с полной отдачей сил, и чем лучше Всеволод знал соперников, тем азартней становился он в борьбе. Вот и в том финальном матче Бобров не делал никак поблажек недавним партнерам в футболе. Именно он забил решающий мяч, команда ЦДКА победила со счетом 2:1. Закончив хоккейный сезон, футболисты команд мастеров, включая армейцев, приступили к тренировкам в зале. Вот тогда впервые Аркадьев в футболке ЦДКА увидел Боброва о голах которого в русском хоккее, а главное, о его мастерстве, уже вовсю шла слава. Видимо, поэтому на склоне лет Борис Андреевич в одной из бесед сказал, что Бобров попал к нему в ЦДКА как хоккеист, явно забыв, как Всеволода, направлявшегося в Центральный Дом Красной Армии, перехватил Цигель, из-за чего будущий любимец Аркадьева не смог провести концовку футбольного сезона 44-го года в армейской команде.

Едва увидев, как Бобров занимается в зале, Аркадьев понял, что встретился с великим спортсменом.

Чемпионат СССР 1945 года стартовал 13 мая, а 19 мая команда ЦДКА встретилась с московским «Локомотивом». У зрителей, собравшихся на стадионе «Сталинец», исход матча не вызывал сомнения (на поле вышли далеко не равные по силам соперники – армейцы завершат чемпионат на втором месте, выиграют Кубок СССР, а железнодорожники окажутся в таблице на 12-м последнем месте). Многие болельщики ЦДКА пришли лишний раз полюбоваться эффектными голами любимцев, прежде всего Федотова, редко уходившего с поля без гола. Вот и в тот день он дважды поразил ворота соперников. Но матчу было суждено войти в историю по другой причине (игры, в которых Федотов забивал по два мяча, не были редкостью).

Примерно за 15 минут до конца матча при счете 4:1 в пользу ЦДКА зрители увидели, как высокий курносый парень с челкой поднялся со скамейки за воротами армейцев (до мая 1947 г., когда по ходу матча сталинградского «Трактора» с ВВС в игру вмешался тренер летчиков Анатолий Тарасов, которому не понравилось одно из решений арбитров; тренеры, врач и запасные игроки неизменно сидели за воротами своей команды). Никто, кроме вратаря Никанорова, не слышал, как Аркадьев незадолго до этого сказал: «Бобров, попрыгайте. Будете менять Щербатенко».

Боброву в тот миг голос тренера показался до обидного спокойным, а потому захотелось в ответ попросить выпустить его в другой раз. Это не был испуг перед первым в жизни выходом на поле, на котором играют мастера. Душевный, мягкий человек опасался, как бы из-за его появления не поломалась бы так хорошо сложившаяся игра.

Но Боброву повезло. И в том, что он попал под опеку мудрого тренера, и в том, что он оказался среди удивительно симпатичных больших мастеров, умевших поддержать толкового новичка. Раз-другой Бобров, выйдя на поле, ошибся. Но партнеры сделали вид, что ничего не произошло. Более Того. Вскоре новенькому последовал пас от Федотова, затем две прекрасные передачи сделал ему Николаев, заботливо перемещался рядом по полю Демин.

Бобров понял, что партнеры повели игру на него. Это было то, что надо, ведь прорыв всегда был его стихией. И новичок начал таранить оборону «Локомотива». С момента его выхода на поле прошло всего пять минут, когда он забил гол с великолепной подачи Федотова.

В то время футбол был немыслим без персональной опеки. Правые защитники, например, играли против левых крайних нападающих соперника, левые полузащитники против правых инсайдов и т. д., иначе говоря, каждый игрок имел своего персонального «опекуна». К Щербатенко железнодорожники прикрепили Николая Эпштейна, известного затем по работе с хоккеистами Воскресенского «Химика». Пожалуй, это был единственный игрок в «Локомотиве», к которому в тот день невозможны были претензии. С «опекой» Щербатенко, футболиста несколько медлительного, правда обладавшего сильным ударом с левой ноги, Эпштейн вполне справился. Поэтому, когда на поле вышел Бобров, «Локомотив» никаких перестановок не сделал.

Между тем Эпштейн сразу почувствовал, что незнакомый парень намного подвижней Щербатенко. Но это обстоятельство поначалу никого в «Локомотиве» не насторожило. Велик ли прок из того, что новичок стремительно перемещается по полю?! Ведь и внешне видно, что он моложе 25-летнего Эпштейна, да и вышел со свежими силами. Побегает, побегает и устанет. Лишь когда Бобров забил гол, «Локомотив» забеспокоился и выделил Эпштейну подмогу. Но куда там! Бобров, теперь уже с подачи Николаева, снова отличился, ухитрившись перед этим на скорости обвести одного за другим трех соперников. Эпштейн посчитал гол на своей совести.

Могли ли соперники армейцев в той игре, зрители, работники уютного стадиона в березовой роще, симпатии к которому Бобров сохранил на всю жизнь, предполагать, что они – первые свидетели дебюта в большом спорте самого, наверное, талантливого советского футболиста и хоккеиста. Шла вторая неделя после салюта Победы…

«Сталинец» считался в ту пору далеким от центра стадионом, ибо от него было рукой подать до тогдашней границы Москвы. Болельщики, отправляясь на этот стадион, ехали на метро до «Сокольников», потом на трамвае их путь лежал по Стромынке, далее через Преображенскую площадь по Большой Черкизовской улице, посередине которой лежала полоса чахлого сквера. Потом трамвай сворачивал влево, а болельщики шли по Большой Черкизовской дальше, через небольшую плотину, мимо заболоченных прудов, на месте которых со временем появилось искусственное озеро с кинотеатром «Севастополь» на берегу.

Несмотря на отдаленность от центра, стадион в Черкизове любили и футболисты, и зрители. Его трибуны вплотную подходили к футбольному полю. «Сталинец» открывал сезон раньше динамовцев, которым поручалось проведение более значительных матчей.

Хотя машин в первое послевоенное время в Москве было мало, но на улице Горького и Ленинградском шоссе всякий раз возникали пробки, когда на стадионе «Динамо» предстоял футбольный матч. Плотным потоком растекались болельщики из двух вестибюлей станции метро «Динамо», а сотни людей, которым не достался билет, терпеливо стояли у ограды динамовского комплекса, прислушиваясь к шуму переполненных трибун и словно переживая заодно с владельцами билетов.

А какие тогда болельщики приходили на трибуны «Динамо»! Генералы, руководившие взятием Берлина, офицеры, начинавшие войну рядовыми, бывшие солдаты в застиранных гимнастерках с орденами Славы и медалями «За отвагу» или «За боевые заслуги». А сколько зрителей было на костылях!

Люди, прошедшие войну, познавшие за неполных четыре года столько, что хватило бы в иное время на долю нескольких поколений, приходя на стадион, символ мирной жизни, любовались молодостью, порывом, жизнелюбием. Пожалуй, никогда еще у нас в спорте, в том числе и в футболе, не появлялось столько ослепительных самородков, как в первое послевоенное лето, словно восполняя тяжелые людские потери. В сезоне победного года впервые заиграли у московских динамовцев Хомич и Карцев.