Чтоб полюбить сильней... - Борис Андреев

Отозвав сеттера «к ноге», я ушел, очень сожалея, что на этот раз со мной не было фотоаппарата.

В конце августа я опять пришел в эти места и услышал стрекотание сорок. Причину их «сигнала» всегда надо выяснять!

В сотне метров от места моей первой встречи с косулятами на заросшей лесной дорожке я нашел мертвого косуленка. Он, раненый, видимо, имел еще силы убежать, но… погиб. Над ним-то и стрекотали сороки.

Решил пройти к месту обитания семейства косуль, чтобы проверить, нет ли там разгадки этой лесной трагедии. Из опушки уже никто не выскочил, но оттуда послышался тихий, как мне показалось, с оттенком страха и нежности, голос взрослой косули.

Захожу в чащу кустарников. Вблизи зашуршали ветки.

Косуля-мать стояла около второго косуленка, на его спинке была подсохшая рваная рана от дробового заряда. Крупные глаза матери, обращенные ко мне, выражали панический ужас — она боялась и за свою жизнь, а еще больше, наверное, за жизнь своего больного детеныша (он не мог встать и убежать), и мать не уходила от него.

Что я мог предпринять и как помочь искалеченному маленькому животному? Лучшее, что мог сделать, — это поскорее уйти, чтобы к их мученьям не прибавлять еще чувство страха. Ведь они не понимали, что не все люди жестоки и не все способны причинять такие вот страдания животным ради своего непонятного удовольствия выстрелить в живую мишень!

Калека

Декабрь. Глубоким пушистым снегом засыпаны леса, луга, поля. Снег «шапками» покрывает ветви деревьев. Рано утром, встав на лыжи, иду «читать рассказы», написанные ночью обитателями зимнего леса: их следы четко отпечатаны на чистой снежной «бумаге».

Вот след зайчишки, пробежавшего здесь перед рассветом. Но как-то странно отпечатались следы задних лапок! Решил пройти по следу.

Идти долго не пришлось: из снежного надува у кустов выскочил зайчишка и запрыгал как-то боком, едва сохраняя равновесие.

Зайчишка знал, куда бежать. Рядом, за опушкой, в осиннике, проходит заячий «тракт». Выскочив на него, он ускорил прыжки и скрылся.

Тропки зайцы протаптывают, чтобы лучше запутать следы, так как по такому «тракту» за ночь пробегают десятки зайцев, и все, помогая друг другу, затаптывают следы ранее пробежавших. Вторая причина — по тропинке бегать легче, чем по рыхлому снегу.

К сожалению, эти спасительные тропки одновременно являются и местом массовой гибели зайчишек. На них браконьеры расставляют проволочные петли, а сами отправляются к себе домой. Утром, с рассветом, идут подбирать несчастных задохшихся зверьков.

Так нельзя! Это не охота, не спорт, а хищническое истребление зверя!

Вдали на тропе послышался крик, похожий на плач ребенка, — так кричат зайцы в минуту смертельной опасности. А ведь это, наверно, я против своей воли и желания загнал зайчишку в петлю, поставленную браконьером!

Пробежав на лыжах по тропе, увидел зверька. Он задыхался в петле. Пока распускал проволоку, разглядел: на правой задней лапке у коленного сустава сквозь шкурку виден конец кости.

Лапка была перебита выстрелом еще осенью по «чернотропу», почерневший конец кости напоминал о невероятных муках, перенесенных зайчишкой в долгие, морозные зимние ночи.

Зайчишка отдышался и, может быть, даже почувствовал благодарность ко мне, но выразить ее, конечно, не смог. Мы расстались.

На той же тропе пришлось снять и уничтожить еще несколько десятков проволочных петель.

Жестокость

В начале августа я забрел на заболоченную низину среди бора — этот сырой луг, покрытый кое-где зарослями тальника, перемежающегося травянистыми полянками, когда-то был местом обитания белых куропаток, теперь бесследно исчезнувших.

Я шел между зарослями, выбирая более удобные проходы. В одном месте тальник как бы раздвинулся и открыл довольно большую луговину. Выйдя на этот травяной простор, я увидел множество лосиных следов — они, отчетливо видные на сырой почве, в разных направлениях пересекали поляну. Но, судя по следам, лось ходил как привязанный, не удаляясь от центра полянки, где был большой куст тальника…

Следы создавали впечатление, что передние ноги лося спутаны, как это делают у лошадей, пущенных пастись…

Обыкновенно размашистый шаг лося здесь сменился очень короткими шажками. Лось, видимо, ходил, чего-то остерегаясь. Следы были и совсем свежие, с пузырьками воздуха в заливавшей их воде, и старые, уже заплывшие и подсохшие.

Мой сеттер начал выказывать признаки беспокойства и, оглядываясь на меня, словно говорил глазами: «Хозяин, здесь что-то не совсем ладно».

Ветер, налетавший порывами, раскачивал ветки кустов. Мое внимание привлекли вершинки талового куста: в центре его ветки вздрагивают и шевелятся не в такт с налетавшими порывами ветра. Кто-то скрывается в чаще?

Подхожу ближе, слышится треск сухих веток, и из чащи навстречу мне вышел лесной великан, по всем признакам лосиха. Но что с ней?! Передо мною в тридцати шагах стояла не красавица лосиха, а живой ее скелет, обтянутый кожей с висящими на ней клочками шерсти, уши прядают, прислушиваясь, а ноздри с шумом втягивают воздух — она чувствует опасность, но не видит ее: вместо глаз, обращенных в мою сторону (если бы они были!), две кровоточащие раны, облепленные комарами и мухами.

Отозвав сеттера «к ноге» я поспешил уйти — ведь помочь лосихе я не мог, а своим присутствием лишь увеличивал ее мучения и страх.

Уходя, я старался восстановить картину лесной трагедии…

Лоси, доверчивые и любопытные, не остерегаются автомашины, подпускают близко браконьера, сидящего в ней, а такой «любитель» выстрелить в живую мишень выпустил заряд дроби в глаза несчастной лосихи и ради своей слепой жестокости и дикой забавы обрек ее на длительное мучение и на медленную голодную смерть.

Евгений Фейерабенд

СТИХИ

ВЕСЕННИЙ СКВОРЕЦ

Еще земляПокрыта коркой льдистою,А на столбеВзъерошенный скворецЗащебетал,Запел,Пошел высвистывать,Российских весенПреданный певец.

За кучей дел,За стоном зимних вьюгО нем едва лиВспоминали часто мы.А он все помнил!Сразу бросил юг,И полетел —В родной веснеУчаствовать.

И северянамНет его милейЗа то, что прилетел из-за морей,От пальм, от роз — сюда,Где над проталинойСвоим тепломСкворешню обогрейИ жди.Чтобы земляСовсем оттаяла.

И он сидит,Счастливый,На столбе,Сидит — дивится собственной судьбе,Заслуженному чуду возвращения,И весь поетО мире, о себе,Как требует тогоДуша весенняя.

Вовсю поетВзъерошенный скворецО том, что у разлуки есть конец,Что если захотеть —Мечта сбывается!Пришла весна —И ей не прекословь!Свистит скворец,Щебечет,Заливается, звенит,С весною нераздельно слит,Как с сердцем слитаПервая любовь,Которая вовекНе забывается.

ДА, Я ХОЧУ, ЧТОБ КОЕ-ЧТО ОСТАЛОСЬ

РебятаПоднимают целину.«Челябинец» идет, ныряя тяжко,И грозный ритм его дыханья част.Он режет клинВо всю его длину.Вниз головой,Корнями вверхРомашкиНеудержимо валятся под пласт.Тут был бы крик сочувствия нелеп.Как свет,Как жизнь,Извечно нужен хлеб.Так быть должно,Так нам диктует разум.И мог бы я сказатьПарням чумазым,Что с темных лицСверкают белым глазом:— СпасибоЗа грядущий каравай!СпасибоЗа распаханное поле!Но и о том, братва,Не забывай,Что те цветы убиты — поневоле…Да, я хочу,Чтоб все-таки осталасьОт тех полков ромашковыхХоть малостьУ беспредельной пашни на краю —Напоминать про молодость мою.Что в них?Да то же,Что и детскость в нас,Которая в большом солгать не даст.Казалось бы,Лишь отсвет давних дней,А человек —Добрей и лучше с ней.Вот этого навеки не утрать!И помни,Как ромашковая ратьВ день нынешний,Чья сила без предела,Вот здесьГлазами круглыми глядела.

Виктор Колчин