Убийство по подсказке - Элен Макклой

Леонард смотрел на картину, а Базиль на Леонарда. Казалось, в глазах его плясали все те же искорки удовольствия, которое он испытывал, когда шел колкий разговор Полины с Вандой.

— Искусство рисовальщика здесь бесспорно, — сказал он. — Но мне кажется, что сюжет не слишком доступен для моего понимания. Что выражает сюжет — жалость или жестокость? А вообще-то картина вызывает у меня только отвращение. Может, оттого, что я не люблю обезьян. Но обожаю канареек.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

ВЫХОД ПЕРВОГО УБИЙЦЫ

Вечер только наступал, когда Базиль собрался в театр. Времени до начала спектакля еще было много, и он решил немного прогуляться. С Пятой авеню он свернул на 44-ю улицу. Несмотря на свойственное деловому человеку упрямство, он все же подчинился требованию Полины «одеться поприличнее». Теперь он чувствовал, как пружинят тонкие подошвы лакированных модных ботинок, а замшевые элегантные перчатки просто мешали ему выудить из заднего кармана мелочь, когда он остановился перед газетным киоском, чтобы купить вечернюю газету. Его забавляла мысль, что никто не смог бы опознать в этом дэнди доктора Уиллинга, активного сотрудника в управлении окружного прокурора, или же просто доктора Уиллинга, прилежного врача-психиатра.

Подойдя к Королевскому театру, он перешел на противоположную сторону, к самому дальнему краю тротуара, и задрал кверху голову. Сумрачный фасад из темно-фиолетового камня с белыми прокладками напоминал ему клинообразный кусок фруктового торта с ванильной сахарной глазурью. Над большим порталом, нависшим над входом в театр, ярко горевшие огни высвечивали рекламу:

Сэм Мильхау представляет

Ванду Морли в спектакле «Федора»

с участием Роднея Тейта и Леонарда Мартина

Длинная очередь выстроилась в кассу, а какой-то дополнительно выделенный для охраны порядка полицейский убеждал толпу любителей автографов разойтись и не мешать уличному движению.

Базиль посмотрел на часы. Было только восемь вечера, а занавес поднимался, как обычно, не раньше 8.40. Он оглянулся, ища глазами местечко, где можно почитать газеты. Налево от здания театра стоял отличавшийся безвкусицей бродвейский отель, направо — одно из тех низеньких зданий, которые называют «налогоплательщиками», так как получаемых с них доходов едва хватает на уплату федеральных налогов. В том, которое находилось ближе всех к театру, разместился целый рой крохотных лавчонок и небольших ресторанов и в придачу к ним коктейль-бар.

Войдя в это заведение, Базиль сразу почувствовал пряный аромат смешанных напитков. Звучала мягкая музыка. Бармен, обращаясь к нему, спросил, нет ли новостей в вечерних газетах по поводу премьеры, которая должна состояться тут, рядом с его заведением.

Базиль раскрыл газету на театральной странице.

Сегодняшняя премьера

«Сегодня вечером в Королевском театре Сэм Мильхау возобновляет постановку известной пьесы Сарду «Федора». В главной роли выступит Ванда Морли. Все актеры будут выступать в современной одежде, хотя действие пьесы Сарду разворачивается в России в конце прошлого столетия. Мисс Морли, конечно, будет играть роль, которую создала для себя, с позволения автора, сама великая Сара Бернар. Родней Тейт, играющий главную мужскую роль, сегодня впервые предстанет на Бродвее после серии успешных выступлений на Западном побережье. Кроме того, в замечательном театральном коллективе вновь выступит незабываемый Леонард Мартин, который вернулся в Нью-Йорк после годового отсутствия из-за болезни…»

— И это все? — бармен был явно разочарован.

— Нет, есть еще кое-что под рубрикой «Актерские сплетни».

Они прочли сообщение вместе.

«Вполне вероятно, что в некоторых театральных труппах существуют зависть и пересуды, но, по словам Сэма Мильхау, труппа, которая сегодня дает премьеру в Королевском театре, — это одна дружная, счастливая семья, и ни один из членов этой семьи не пользуется меньшей любовью, чем ее звезда, Ванда Морли. Даже рабочие сцены не скрывают перед ней своего восхищения. Они в складчину купили корзину цветов и преподнесут ее Ванде в день премьеры. «Все потому, что она — своя в доску, — сказал один из осветителей, — и пусть она не сомневается: все мы болеем за нее!»

Бармен ухмыльнулся.

— Нанятые ею разбойники пера выдумывают всякий вздор.

В этот момент дверь в баре резко отворилась, словно ее подтолкнул сильный порыв ветра. Какой-то молодой человек развязной походкой подошел к стойке. Он был примерно такого же роста, что и Базиль, и столь же изысканно одет, — лаковые модные полуботинки, темный плащ, белые перчатки и шарф. На голове у него была шляпа, которую французы обычно называют «шляпой с восемью углами». Ничто больше, вероятно, не может сообщить о характере человека, чем тот угол, под которым он водружает на свою голову такую шляпу. Робкий всегда носит ее прямо, балансируя ею на самой макушке. Непреклонный задвигает ее как можно дальше, чтобы продемонстрировать окружающим свои упрямые, взъерошенные кудри. Веселый сдвигает ее на одну сторону. Этот юноша был высокомерным и надменным типом. Его шляпа опасно балансировала где-то над переносицей, он смотрел на окружающих из-за полоски тени, отбрасываемой на глаза краем убора, как через полумаску. Он сделал заказ так: «Ром, жвачка, лимон».

Бармен, не торопясь, наводил глянец на высокий стакан. Затем подождал немного и, не спеша, растягивая слова, ответил:

— Прошу прощения, но для меня — это что-то новенькое.

— Два стаканчика рома, один — лимонного сока и еще один — сахарного сиропа из тростника, — резко и торопливо повторил юноша. — Если у вас нет тростникового, можете заменить гранатовым. И добавьте туда содовой со льдом.

Бармен бросил выразительный взгляд на Базиля. Ишь, чего, мол, захотел! Сахарного сиропа из сладкого тростника! Что ж еще он пожелает?

Юноша выпил коктейль. Вытащил бумажник из тюленевой кожи. В него была втиснута пухлая пачка зеленых долларовых бумажек и какая-то официальная карточка в целлофановой обертке. Он выудил пятидолларовую банкноту, бросил на стойку и с размаху прихлопнул ладонью.

— Не скажете, где здесь служебный вход в Королевский театр? Я ищу его по всей площади.

Бармен дал ему четыре доллара сдачи.

— Дверь находится совсем рядом. Пройдите немного по переулку. Там увидите надпись.

Юноша вышел из бара, широко раскрыв дверь.

— Какой-то юный дурачок с большими деньгами, — предположил бармен.

Базиль заплатил за выпивку и вышел на улицу.

Уже наступила ночь. В конце короткого переулка, который пролег между театром и «налогоплательщиком», над вывеской «Вход на сцену» горела тусклая лампочка. Посередине переулка, приткнувшись к дальней стене «налогоплательщика», стояла нескладная развалюха. На ней виднелась грубо сработанная вывеска с неуклюже нацарапанными белыми буквами:

Маркус Лазарус.

Точим ножи и ножницы.

Правим пилы.

Любопытство подтолкнуло Базиля, и он подошел поближе к месту совершения ограбления «со взломом». В маленьком незашторенном окне мастерской горел огонь. Через разбитое стекло он увидел старика в жилетке, который натачивал ножницы. Шлейф голубых искр сверкал над жужжащим точилом, которое приводилось в движение ножным приводом, как у простой швейной машинки. Свет от керосиновой лампы освещал испещренное морщинами лицо старика, оставляя его фигуру, да и всю мастерскую, в густой темноте. Эти тени, огонь, освещенное лицо мастера очень походили на жанровую сценку с картины художника голландской или фламандской школы.

Взгляд Базиля пошарил вверху, там, где царила плотная тень, отбрасываемая дрожащим светом лампы. Какой-то предмет, покрытый куском мешковины, свисал на проволоке, закрепленной на крюке, под самым потолком. Похоже, это была клетка для птиц…

Странный шуршащий звук внезапно заставил Базиля вздрогнуть. Он повернул голову и заметил, как что-то промелькнуло перед его глазами и упало к ногам с легким стуком. Судя по всему, это был завернутый в бумагу буклет размером с театральную программку, но значительно больше по объему.

Базиль часто замечал, что большинство людей никогда не поднимают глаз выше определенного, обычного уровня, только если к этому их не принудит что-то неожиданное. И он, конечно, не был исключением, хотя постоянно озирался вокруг, когда шел по переулку, но ни разу не посмотрел вверх. Теперь он высоко задрал голову. Пожарная лестница змеилась вверх по стене театра. На последней площадке Базиль заметил чью-то темную безликую фигуру. Она была так плотно закутана в пальто или в какой-то длиннополый плащ, что никак нельзя было разобрать, кто же там торчал наверху — мужчина или женщина. Фигура оставалась абсолютно неподвижной и вела себя точно так, как любое животное или насекомое, которое, ощущая грозящую опасность, притворяется, что «умерло».