Все кошки смертны, или Неодолимое желание - Сергей Устинов

― П-потоп информации, ― без лишней скромности сообщил он.

Сведения, раздобытые Прокопчиком, действительно носили разнообразный характер: исторический, географический и даже демографический. Вкратце же все, связанное с интересующей нас семейкой, выглядело следующим образом.

С исторической точки зрения, основателем и прародителем клана был дантист Герман Петрович Навруцкий ― довольно известный когда-то в Москве жуир и бонвиван, волокита и ресторанный завсегдатай, еще в довоенные времена раскатывавший по городу на собственном «форде». Коварный, но закономерный инсульт прервал сначала его светскую, а вскоре и земную жизнь где-то в конце шестидесятых, оставив двух дочерей ― старшую Ангелину и младшую Серафиму ― довольно обеспеченными наследницами.

Демографический аспект состоял в том, что каждая из них произвела на свет еще по паре отпрысков: Ангелина уже упоминавшуюся Нинель и ее сестру Алису, а Серафима ― Зиновия и Людмилу. Последних мы и имели счастье только что наблюдать.

Географическая сторона вопроса заключалась в следующем. Кооперативный устав советских времен предоставлял освободившиеся жилые площади в первую очередь пайщикам и членам их семей. И фамилия покойного Навруцкого распространилась по Стеклянному дому мощно, но компактно. Четыре принадлежащих его потомкам квартиры находились в одном и том же пятом подъезде.

В истории, как положено, имелись и белые пятна.

Никто в доме не представлял, от кого старшая из дантистовых дочек Ангелина прижила своих детей. Знали лишь, что с учителем Игорем Шаховым она познакомилась, когда ее девочки-погодки начали ходить в школу.

Домовая книга засвидетельствовала их брак и удочерение отпрысков жены: Ангелина поменяла фамилию, а детям еще и отчество. Но по прошествии времени брак распался, причем количество Шаховых в кооперативе от этого только увеличилось: вскоре фамилию Кияныча взяла уже его новая жена ― Серафима, в девичестве также Навруцкая.

Теперь и у нее с разницей в пару лет родились сын и дочь. Но куда-то исчезла ее отставленная Киянычем старшая сестра. Именно исчезла: согласно все той же домовой книге числилась живой и зарегистрированной по прежнему адресу, но никто не видел Ангелину уже два с лишком десятка лет.

В отличие от младшей сестры Серафимы, судьба которой оказалась вполне определенна: шесть лет назад она была выписана с занимаемой площади в связи со смертью. Согласно хранящейся в домоуправлении копии свидетельства из загса приключилась она в подмосковной Клязьме от «асфиксии, наступившей вследствие утопления в воде».

Все это для начала работы представляло лишь академический интерес. За исключением разве что деталей географического свойства. Из них следовало, что сам Кияныч проживал и был убит в расположенных на восьмом этаже четырехкомнатных апартаментах, принадлежавших некогда покойному дантисту. Зина и Люсик обитали в трехкомнатной квартире своей матери на шестом. Нинель и ее сестра Алиса имели по двухкомнатной соответственно на четвертом и седьмом.

Обстоятельный Прокопчик выписал даже все номера их телефонов и теперь, за неимением возможности ходить, сидел гоголем: дескать, я поработал, очередь за тобой.

Дабы напомнить, кто все-таки здесь главнокомандующий, я потребовал от Прокопчика принять дополнительные меры к прояснению оставшихся темных мест, они же белые пятна. В основном это касалось старшей дантистовой дочери Ангелины: во-первых, от кого дети, во-вторых, куда это она столь бесследно исчезла.

Ну и заодно маньячка. Вообще-то, аргументы нашей заказчицы выглядели убедительно: ее покойник папаша не нуждался в желающих прикончить его откуда-то со стороны. Их было полно прямо под рукой. Но я довольно долго прослужил в ментовке, занимаясь именно убийством одних людей другими. И усвоил несколько важных правил. Например: истина, лежащая на поверхности, не обязательно является истиной. Или: поверхность, на которой истина лежит, не так ровна, как кажется. А может, это вообще другая поверхность. Или и не поверхность вовсе.

Поэтому Прокопчик получил от меня задание собрать касательно Дамы Бланк максимум информации. Как открытой ― в Интернете, так и закрытой -через наши контакты в полиции и прокуратуре. По возможности очистив от ненужной шелухи. И он с одухотворенным лицом вдарил по клавишам компьютера, словно исполнял Первый концерт Чайковского на конкурсе его же имени.

Чтобы не уронить себя в глазах подчиненного, надо было соответствовать не только словом, но и делом. Я сунул бухгалтерские бумаги в стол и тоже пошел работать.

Но тяжко трудиться на этот раз не понадобилось, ибо источник информации встретился буквально в двух шагах от подъезда. Сказать, что он фонтанировал, было бы преувеличением, но для начала мне хватило и его расслабленного журчания.

Соня Циппельбаум по прозвищу Цыпка, зябко кутаясь в шерстяную шальку, прогуливала по двору своего пуделя по кличке Хусейн. И хотя день уже клонился к вечеру, судя по всклокоченному виду обоих, это был их первый выход на улицу.

Строго говоря, прогулкой процедура называлась с большой натяжкой: фланировала хозяйка, а пудель сидел у нее под мышкой. Иногда Соня, выбрав местечко почище, бережно высаживала его на асфальт, он брезгливо задирал ножку и тут же прыгал обратно ей на руки, с презрением сверкая оттуда на окружающих злобными черными глазками, едва видными сквозь лохмы спутанной шерсти.

― Хеллоу, Стасик, ― умирающим голосом пробормотала при виде меня Цыпка. ― Дай сигаретку.

Я протянул ей пачку, поднес зажигалку. Вблизи от нее пахло перепрелыми за ночь духами и легким перегаром.

Мне она помнилась еще старшеклассницей в синем застиранном школьном костюмчике. Лет двадцать пять назад это была тихая серая мышка-отличница в прыщиках-хотимчиках, еврейское дитя, домашнее, как стоптанные тапочки ее папы ― дамского закройщика. Кто мог тогда представить, что уже с третьего курса Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы ее выгонят за аморальное поведение и она станет дорогой валютной проституткой?

Ее арабского языка хватило на то, чтобы в какой-то момент поменять ежедневный рискованный и трудозатратный бизнес на роль переходящей содержанки для богатых, опасающихся случайных связей пожилых бизнесменов исключительно из нефтеносных регионов. При этом о своих клиентах и благодетелях Соня всегда отзывалась уничижительно, почти с расовой ненавистью, называла не иначе как вонючими козлами и грязными свиньями. Но какие-то глубокие фрейдистские комплексы уже много тысяч лет неудержимо влекут тамошних мужиков в объятия дочерей израилевых: с черным оскаленным пуделем под мышкой Цыпка напоминала известную картину Кранаха «Юдифь с головой Олоферна».

Общительный характер в сочетании с переизбытком свободного времени сделали Соню кладезем разнообразных сведений из жизни окружающей среды. Так что уже на третьей сигарете мне стало известно о семейке Шаховых столько, словно я всю неделю просидел на лавочке перед их подъездом.

Перво-наперво мне была выдана информация о посетивших сегодня мой офис персонажах.

Люсик («глиста в обмороке» ― согласно классификации Цыпки) действительно не очень стеснена в средствах: своим компьютерным дизайном она, не выходя из дому, всегда зарабатывала достаточно. Образ жизни ведет добропорядочный до одури (с точки зрения Сони Циппельбаум, ). В связях ни с мужиками, ни с бабами не замечена. «Целка-невидимка», ― подвела уничижительный итог Цыпка, словно сплюнула.

Проживающий вместе с Люсик в одной квартире ее старший брат Зиновий, которого действительно не только в семье, но и в доме с раннего детства все называли Зиной, оказался шашистом. Я было принял это за название какой-то религиозной секты или, на худой конец, политической партии. Но Цыпка объяснила, что речь идет об одном из самых мирных видов спорта: Зина считался восходящей звездой среди игроков в стоклеточные шашки. К сожалению (не столько моему, сколько Цыпкиному), о его личной жизни было известно не больше, чем о сестриной.

― Дурачок во всю голову, ― со вздохом пояснила Соня. Для меня так и осталось неясным, имеет ли она в виду увлечение Зины экзотическим видом спорта или отсутствие у него видимых сексуальных пристрастий.

Несколько более информативными оказались сведения о прочих членах семейства Шаховых.

Так, я узнал, что самая старшая из сестер, Алиса, пошла было по стопам деда, поступила в медицинский, но работала ли когда-нибудь по специальности, Цыпка сказать не могла. В перестройку-шмерестройку, как она пренебрежительно выразилась, многие меняли профессию, и в последние годы старшая дантистова внучка стала известна как вполне востребованный художник-декоратор и дизайнер. А с недавних пор она директор и чуть ли не совладелица открывшегося неподалеку от нас музея восковых фигур. (Надо же, я сто раз проезжал мимо этой вывески, но зайти ни разу не удосужился.) Крутится же, по мнению Цыпки, «очень высоко».