Смерть тоже ошибается… - Фредрик Браун

– Нет.

– Но что, черт возьми…

– Нас с тобой это не касается, Эд! Пусть копы об этом беспокоятся.

– Ладно, – кивнул я, снова улегся и вскоре заснул.

На следующее утро я встал рано. Не знаю, что заставило меня проснуться, а потом я начал размышлять о разных проблемах и больше не смог заснуть. Дядя Эм всегда говорит, что думать вредно, это одно из его любимых изречений. Мысли опаснее, чем выпивка, но безобиднее, чем марихуана. Где-то посередине. Конечно, это он не всерьез.

Я надел свой лучший костюм, сам не знаю зачем. Дядя Эм еще спал.

Снаружи небо было затянуто серыми облаками, но дождь закончился. Несмотря на раннее утро, было жарко и душно. Ни малейшего дуновения ветерка. Полотно шатров висело неподвижно, словно было выточено из серого камня того же цвета, что и небо. Я стоял на влажной траве перед палаткой и недоумевал, какого черта вылез из постели в такую рань. Наверное, чтобы не думать.

Я подвернул брюки, чтобы не вывалять их в грязи, и вышел на аллею. Возле карусели несколько человек сбрасывали в грязь опилки с грузовика. Кроме них, никого не было.

Я добрался до конца аллеи, где стоял фургон Хоуги. Я знал, что обычно Мардж встает рано. Самому себе я мог честно признаться, что хотел увидеться с ней только для того, чтобы поговорить о Рите.

Однако в фургоне Хоуги было темно – никаких признаков жизни. За поворотом в трейлере Уолтера и Дарлин дело обстояло так же. Но я не рассчитывал, что Рита уже проснулась. Наверное, она легла гораздо позднее меня.

Я вышел обратно на аллею. Хотелось пошлепать по лужам, но я не стал этого делать. Я обогнул бассейн с вышкой для прыжков в воду. Задрав голову, посмотрел вверх и содрогнулся при одной мысли, что можно подняться туда и прыгнуть с такой высоты в резервуар глубиной четыре с половиной фута. Сам-то я, конечно, никогда и не помышлял оттуда прыгать, но иногда мне это снилось.

На аллее я увидел незнакомого человека перед шатром шоу уродов. Он сидел на краю рекламной сцены и курил сигарету. Это был здоровяк с глуповатым выражением лица. Он был похож на копа. Подойдя достаточно близко, чтобы рассмотреть его ботинки, я решил, что, скорее всего, он действительно полицейский. Но я подумал, что поговорить даже с тупым копом все-таки лучше, чем вообще ни с кем; разумеется, если он захочет разговаривать.

– Привет, – произнес я.

– Привет, – ответил он.

Мне понравилось, как он это сказал: в его тоне не было ни чрезмерного интереса, ни особого энтузиазма, просто обычное дружелюбие, поэтому я остановился.

– Полицейский? – уточнил я.

– Как видишь, – кивнул он. – Стараюсь одеваться так, чтобы соответствовать образу. Порадовать дураков.

Все пошло даже лучше, чем я ожидал. Я присел на рекламную сцену и спросил:

– Как дела?

– Паршиво, – вздохнул он. – Помощи от этих чертовых циркачей не дождешься. Ты что, тоже циркач?

– Да. Говорят, убитый был лилипутом. Кто он такой?

– Мы не знаем. Пораскинь мозгами. Его никто не знает. Никто никогда его раньше не видел и даже не слышал о нем. Черт подери! У нас на руках мертвый урод в чем мать родила, а о нем никто и слыхом не слыхивал. Так, во всяком случае, они утверждают.

Он бросил сигарету в мокрую траву, достал смятую пачку, вытащил новую сигарету и щелкнул зажигалкой, пламя которой подскочило вверх на четыре дюйма.

– Звучит, конечно, глупо, – заметил я. – Но я проработал в цирке весь сезон. У нас здесь только один лилипут.

– Вот-вот, все так говорят. А ты где находился, когда началась эта катавасия? Что-то не припомню, чтобы я видел тебя прошлой ночью. Или все-таки видел?

– Я спал, – ответил я. – Рано лег. Даже выстрела не слышал, но дядя разбудил меня, когда зашел в палатку, чтобы…

– Подожди! Сделаем все официально, сэкономим время. – Он достал из кармана блокнот и карандаш и приготовился задавать вопросы. – Имя?

– Эд Хантер, – произнес я. – Девятнадцать… почти двадцать лет. Работаю в цирке чуть менее года. Живу с дядей, Эмброузом Хантером. У него свой киоск с призовой игрой.

– Да-да, помню его. Невысокого роста, полноватый?

– И умный. Это он.

– То есть вы оба ночуете прямо в цирке, в палатке за киоском?

– Ага, – ответил я и рассказал ему, как проснулся и отправился в шатер сайд-шоу вслед за дядей Эмом прямо в дождевике поверх трусов и как увидел труп.

Потом пришлось немного приврать, потому что если дядя Эм не сообщил полиции, что я возил Риту кататься, то и я не мог в этом признаться. Я сказал, что вернулся в палатку и лег спать до приезда полиции.

Мне показалось, будто он посмотрел на меня как-то странно.

– И ты спал всю ночь?

– Естественно.

– Давно проснулся?

– Не очень. Минут пятнадцать-двадцать назад.

– С кем ты говорил с тех пор, как проснулся?

– Ни с одной живой душой, – заверил я.

Полицейский положил блокнот обратно в карман и окинул меня долгим взглядом, который мне не понравился. Затем опустил голову и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Черт возьми! – И снова посмотрел на меня. – Вы, циркачи, не любите копов, правда?

Вопрос застал меня врасплох.

– Многие, наверное, не любят, – пробормотал я.

– Почему?

– Они… мы… считаем, что закон направлен против нас, потому что полиция арестовывает наши лучшие киоски в большинстве городов, где мы выступаем, и…

– Разве мы мешаем честным, законопослушным и достойным людям?

– Ну…

– Сам подумай: во что превратится передвижной цирк, если ему позволить делать все что вздумается и никому не будет до этого дела? Ваши игры типа «брось монетку», которые и так граничат с азартными, превратятся в мошенничество типа игры «в скорлупки» или «три карты», а это сплошное воровство, ведь там все так подтасовано, что с таким же успехом вы могли бы отбирать у дураков деньги под дулом пистолета. Ваши куч-шоу превратятся в откровенный стриптиз, да на задах еще поставите палаточки для клиентов, которые захотят поближе познакомиться после…

– С чего, – перебил я, – вы взяли, что в цирке работают шлюхи? Это не так.

– Потому что закон не позволяет… – Он помолчал. – Ну, не смотри на меня так. Я не имел в виду тех девушек, которые работают у вас сейчас. По крайней мере, не всех. Я хотел сказать, что цирк стал бы нанимать шлюшек, которые бы всем давали. А киоски с сахарной ватой торговали бы травкой, а не воздушным сахаром, а эти ваши сайд-шоу… Черт побери, давай не будем об этом.

– Если в цирке творятся вещи, которые нарушают закон, то только потому, что народу нравится на это глазеть. Вашим же горожанам.

Коп вздохнул:

– Эд, если бы большинство горожан хотели поучаствовать в азартных играх и поглазеть на всякие непристойности, все это творилось бы в городе. Никому не пришлось бы идти за этим в цирк. – Он окинул меня угрюмым взглядом. – Значит, копы вам не по душе, вот вы и врете им напропалую.

– Что вы хотите сказать?

– Вчера ты лег спать до нашего приезда, верно? И утром ни с кем и словом не обмолвился? Но ты и без меня знал, что убитый – лилипут, а не ребенок. Каким образом? Никто этого не знал, пока мы не приехали и не перевернули тело.

– Вот черт! – скривившись, пробурчал я. Меня тошнило от собственной тупости. – Я проснулся, когда дядя Эм ложился спать. Он мне и рассказал.

– Ясно, – кивнул коп, как будто поверив мне. Он сдвинул шляпу назад. – Ты не знал убитого лилипута?

– Нет, – ответил я. Выражение его лица изменилось, и я поспешно добавил: – Не нужно злиться. Лица его я не видел, но я все равно уверен, что не знаю его. Причина проста: я не знаю ни одного лилипута, кроме Майора Моута, а дядя Эм сказал, что это не Майор.

– Хорошо, Эд. Но мне нужно, чтобы ты посмотрел фото, которое мы сделали вчера ночью. Просто для протокола. – Коп вынул из кармана фотографию и протянул ее мне.

Я взял и посмотрел на нее. Такую картинку на стену не повесишь. На ней было изображено маленькое сморщенное мертвое лицо с открытыми, уставившимися в никуда глазами. Судя по его выражению, лилипут понимал, что нож вот-вот вонзится ему в спину. Фото сделали там же, где он лежал, разве что перевернули лицом вверх. Трава у него под головой была примята. Я вернул полицейскому фотографию.

– Нет, – произнес я. – Я его не знаю. Никогда прежде не видел.

– Тогда последний вопрос, Эд. Ты не заметил вчера ночью ничего необычного? Чего-нибудь, что выходило бы за рамки обыденного?

– Ничего, кроме того, что молния поджарила генератор. Подобное случается не каждую ночь.

– Да, это мы знаем. Хорошо, Эд, спасибо.

Коп как будто отпустил меня, но я не собирался уходить. Собственно, мне и некуда было идти.

– Вы что, пробыли здесь всю ночь? Вы когда-нибудь спите?

– Иногда. Не напоминай мне об этом, а то начну зевать. А ведь я еще даже не начал делать мир безопасным для лилипутов. Во сколько открывается ваша жральня?

– Обычно часов в десять.

Он достал большие карманные часы из золота и посмотрел на них.